Кому все это нужно? Учебники физики, астрономии как ветром сдуло с прилавков. Отцы семейств, содрогаясь и трепеща, похищали учебники из тугих портфельчиков детворы. За один экземпляр предлагали аквариум с осьминогом или левитационный набор часового действия.

— Да кому нужно? А что, как и в самом деле?..

Профессор не хотел верить этой мысли, однако вопросы веры уже не имели прежнего смысла. Укладывается в мировоззрение, не укладывается — проверяй. Он сел за действующие функциональные модели Старого и Нового Космоса.

Там, в пульсирующем мраке пространств, трепещут на своих орбитах гиганты, карлики и просто мелкие рудные тела, осколки. Смерзшиеся и вулканирующие, испепелившиеся и только входящие на режим предельной мощности, но равно ничтожные перед лицом бесконечного множества подобных себе, они сплетают свои траектории поля действия в единый, мощный, ровно вздыхающий организм, Попробуй уследи за каждой клеткой, каждым капилляром необъятного, живого клубка!

Профессор и не ставил такой задачи. Он искал выборочно именно то, что нужно было сейчас, в данный момент. Вот он увидел: ничтожная “Сентаво-прим” ушла, нет, еще не ушла, но вот-вот уйдет от своего голубого карлика. А вот “Тугрик”; четырехугольный, сработанный, как рыночный чемодан, он ушел от своего рыжего гиганта. Бесповоротно. На полдороге к “Пятаку” колышется посредственная, негодная к жизни “Ночка”. Ее зафиксировали, лет сто назад безрадостно внесли в каталог, да так и забыли про нее. Кривая вынесет!

А вот ушла.

Таких сорвавшихся с орбит профессор насчитал около дюжины. Длинной, растянувшейся вереницей беспомощно шли они в одну точку, через равные промежутки времени — в самое сердце “Пятака”.

— Ах, черт! Красиво идут! — восхищенно воскликнул профессор, отрываясь от расчета. — Красиво, — обмякнув, повторил он. Так опытный боксер отмечает про себя красоту коронного удара противника и уже потом погружается в рассредоточенное состояние нокаута, грогги.

Секунду или две профессор провел как бы в небытии. Но тут же рывком тренированной воли собрал себя в целое, выпрямился.

— Значит, не одни. Значит, что-то функционирует, действует, уводит. Какой-то механизм, волновой, гравитационный. Значит… — Он сказал это твердо, на полной дикции, через сжатые челюсти. В кабинете никого не было. Он быстро раскатал коврик, ощупал мышцы и застыл на коленях, подняв правую руку вверх. Забыть обо всем, думать о единственном.

С этой секунды гимнастика начинала играть не меньшую роль, чем уравнения и выкладки.

…Профессор первым поднял руку, отвечая на роковой в те дни вопрос: “Кто же возьмется?” Командир требовался решительный; сроки сжимались и сжимались.

“Пятак” — мишень. Полигон. Луч гравитационных волн, исходящий из планет созвездия “273ЕА???.. Х”, обволакивает Землю и ведет к мишени. Цель эксперимента жителей “273ЕА???.. Х” — изучение ядра Земли методом раскалывания на части ударом о мишень. Сигнал бедствия жителям “273ЕА???.. Х” послан, когда-нибудь он дойдет до них. Начинаем сооружение гравитационного щита. Щит — единственный выход…” — такую телеграмму выслал профессор после месячного молчания в своей герметической келье. Ровно месяц, столько испросил профессор на абсолютное молчание.

…Автомобильный кортеж мчал по улицам, запруженным ликующим народом. Комитет любительского общества “Даешь светило!” нажал, и врачи переоценили ситуацию. Ликовать разрешили вслух.

То и дело перед автомобилем вырастали гигантские полотна со светящимися схемами гравитационного щита. На некоторых профессор успевал различить собственный, слегка подправленный и чуточку облагороженный профиль. Профессор усмехнулся. Что же, он честно заработал себе новый профиль. Гравитационный луч “273ЕА???.. Х” заперт, закольцован. Эксплуатируется в мирных целях. Земля крутится на прежнем месте! Гравитационный щит хоть и потрепался местами, но дело свое сделал.

Теперь, когда кризис разрешился, он мог по праву считать, что ему просто повезло. Операция “Возвращение к Солнцу”, уникальнейший за историю науки эксперимент, оптовая проверка большинства существующих теорий (а какой преданный делу специалист не мечтает о такой всеобщей проверке!), грандиозное промышленное предприятие! Вот когда теория и практика слились настолько, что многие встали в тупик: какая же часть больше выиграла от этого слияния? А “273ЕА???.. Х”?

Ах, пусть тратятся, шлют бездну энергии. Завитая гравитационным щитом в кольца, трансформированная, она уже гудит в проводах высокого напряжения, мчится к объектам большой химии и на кукурузные поля…

Да, просто повезло. Плакаты с профессорским профилем, как птицы, летели с обочин дороги, и торжествующая, однако не лишенная некоей иронии улыбка тревожила его лицо.

Но вдруг складки его лица закаменели, а лоб перегородился морщинами. Он резко привстал с сиденья, будто увидел впереди неожиданное препятствие, и, перегнувшись к шоферу, прокричал ему что-то в самое ухо. Из-за рева толпы никто не расслышал, что именно прокричал профессор. Но шофер расслышал. Он испуганно обернулся и развел руками. Мол, нет, нельзя. Тогда профессор крикнул еще, повелительно взмахнув рукой. И автомобиль профессора круто выскочил из общей колонны, развернулся, рванул в переулки. Кортеж секунду помедлил, а потом, ржаво скрипя тормозами, тяжело останавливая разбег, застопорил и тоже рванул туда же, в непредусмотренные переулки.

— Быстрее, быстрее, — требовательно шептал профессор, хотя машину и так уже швыряло из стороны в сторону, как катер на штормовой волне. И весь кортеж швыряло вослед.

— Требуем координаты кортежа! Требуем координаты кортежа! — отчаянно неслось из диспетчерских пунктов. Но все только пожимали плечами.

— Здесь! — приказал профессор. Лимузин тяжело сел и замер. Профессор выпрыгнул. Вслед за ним вылетали из своих экипажей другие люди из подоспевшего кортежа. Теперь все увидели, куда пригнал профессор, нарушив все инструкции торжества. К циклотрону, к гигантскому стеклопластиковому угольнику, резавшему городские кварталы, как нос корабля режет гладь моря. Все знали: здесь до отбытия в Космос работал профессор. Изучал частицы.

— Товарищи! — голос профессора перешел на фальцет. К Главному Рубильнику! — и все бросились за ним через вольготные стеклопластиковые проходы.

— Товарищи! — тяжело дыша, сказал профессор. Стремительная рукоять рубильника вздымалась над его головой. Здесь перед самым моим отлетом в трубе циклотрона циркулировала частичка. Удивительная частичка. Лучшая из класса элементарных. Мы хотели расщепить ее ударом о мишень. На встречном потоке. Поражало то, что каждый раз, подлетая к мишени, она огибала ее. Будто командовала сама собой. Будто не хотела погибать. Это поражало нас. Мы не могли этого понять. Мы думали, что поймем, когда разобьем на части.

И с каждым днем прижимали ее ближе и ближе к цели.

Слова профессора гулко шли по пустым пространствам большого зала и тонули в мягких обшивках потолков. Народ стоял молча, не понимая еще, зачем профессор привез их сюда, к бездействующему, законсервированному полтора года назад циклотрону. Откуда-то, из переплетения запыленных труб вылез человек в промасленном фартуке. Ассистент лаборатории взаимодействий. В его левой руке еще жужжал поисковый датчик паразитных энергопотоков. Он вылез из каких-то люков служебного пользования и замер, опершись на мощное, полированное руками древко корабельной швабры. Никто не заметил его.

— Прижимали ее ближе и ближе, — рука профессора легла на эмалированную рукоять Главного Рубильника, — потом я вылетел в Космос, опыт законсервировали. Частичка циркулирует до сих пор. Все ее маневры в точности соответствуют нашим маневрам возвращения к Солнцу. По тем же уравнениям. Со своим гравитационным щитом. Вы понимаете?!. Частичка разумна! Может, она тоже посылала нам сигналы бедствия. Нужно срочно убрать мишень и выключить разгоняющие поля. — С отчаянным лицом профессор потянул на себя рукоять.

— Поздно, профессор, — негромко сказал ассистент, оставленный при циклотроне. Все обернулись к нему. Он стоял, по-прежнему опершись на свою швабру. — Вакуумная труба циклотрона заполнена воздухом. Несколько дней назад частичка проломила трубу. Вырвалась наружу…