Шардецкий. А-а! Вот такие вы все и есть. Вам вынь да положь, что за границей уже сделали. Тогда и деньги найдутся, и площади, и оборудование: догоняй, Шардецкий!

Макаров. Так ведь очень уж вы неопределенное заключение даете, Иван Иванович. Не под пятьдесят миллионов.

Шардецкий. Иного дать не могу. Наука не позволяет.

Макаров. Да… Стало быть, серьезных оснований считать, что американцы ведут такую работу, пока нет?

Шардецкий. Надо подождать. Олег Викторович. Если они ее ведут, это в чем-нибудь да проявится. А пока действительно что-либо предпринимать рановато.

Макаров. Так-то оно так… Но почему же они его выслали?..

Затемнение слева.

Освещается правая часть. Уже знакомый нам кабинет полковника Клинчера в Управлении разведки.

В креслах у стола: Клинчер, сенатор Хениш и Френк.

Слушают запись.

Голос Степанычева. Есть намек.

Голос Френка. Какой?

Голос Степанычева. Законы распада атомных ядер и законы отказов элементов электронных машин математически одинаковы. Вот смотри… Тебе это ни о чем не говорит?

Клинчер. Ну, и так далее. (выключает магнитофон)

Фрэнк. Скажите, полковник, а нельзя ли, чтобы в перечнице, кроме микрофона, был еще и перец?

Клинчер (добродушно). До этого техника еще не дошла: или — или… Я пригласил вас вот зачем, доктор Гарди. Мне, неспециалисту, трудно судить о научном содержании ваших бесед с этим русским…

Френк. Кто русский? Ил?!

Клинчер. Как, он вам не сказал что он советский подданный и коммунист? (Многозначительно переглядывается с Хенишем.) Что ж, это еще более усугубляет… Да, мистер Гарди, ваш знакомец Ил — Илья Андрейвитч Степентчэйв — о, эти русские имена! Он направлен в Штаты якобы на стажировку. В ваших беседах с ним меня, как контрразведчика, насторожило вот что. Понимаете ли, есть старый, но верный шпионский прием: высказывать собеседнику ложные соображения, с тем чтобы тот опроверг их истинными сведениями. Сказал бы: не так, а вот так. А?

Френк. Не хотите же вы сказать, что Ил шпион? Неужели такие, как он, бывают шпионами?

Клинчер (улыбается). А какие же? С поднятым воротником и в дымчатых очках, как в комиксах? Именно такие они и бывают: простые, обаятельные, умные люди… Так вот, этот прием прямо чувствуется в его словах. Он будто наводил вас на одну и ту же тему разговора, а?

Френк. Но… разве я выдал какую-то тайну?

Клинчер. Все зависит от того, что он хотел узнать, док. У меня сложилось впечатление, что этот Степентчэйв пытался выведать кое-что о какой-то новой работе в области ядерного оружия. Ну, скажем, по этой, по стабилизации атомных ядер.

Френк. Я ничего не знаю о такой работе.

Клинчер. Что ж, может быть, именно это ему и требовалось узнать: что мы не ведем таких работ.

Френк. Но… почему именно у меня? Я занимаюсь нейтрино.

Клинчер. Будем говорить прямо, доктор Гарди. Очень важно точно установить, действительно ли разговор этого русского с вами носил разведывательный характер. Если да, то это говорит о том, что они ведут такую работу в области стабилизации ядер и заслали к нам агента, чтобы выяснить, как обстоят дела у нас. И мы даже сможем определить, в каком направлении они развивают такую работу. Если нет — развейте наши подозрения, и дело не получит дальнейшего хода.

Френк. Вот оно что… Нейтрино. (Задумчиво барабанит пальцами по подбородку.) Конечно же, нейтрино! Ах, черт, как мне это раньше в голову не пришло. Вполне возможно.

Клинчер. Итак, вы считаете?..

Френк. Минутку, полковник, мне надо хорошенько подумать, вспомнить…

Клинчер. Да, да, припомните хорошенько, как вел себя этот стажер. Магнитная запись фиксирует далеко не все.

Френк. Далеко не все, вы правы… Скажите, а Ил… этот русский… он будет арестован?

Клинчер. Если вы дадите нам прямые улики — разумеется.

Френк. Прямых улик я дать не могу. Но и развеять ваши подозрения, полковник, тоже не могу. Я еще раз перебрал в памяти наш последний разговор… похоже, что он действительно хотел у меня что-то выведать. Было в его поведении что-то такое… ну, вот если бы в перечнице, кроме микрофона, был и киноаппарат, это удалось бы заснять.

Клинчер. Настороженность? Цепкость внимания?

Френк. Да, да… И теперь мне понятно, почему именно у меня, у специалиста по нейтрино, он пытался нечто выведать. Видите ли, полковник, после кафе мы зашли в… в место, где еще, по-видимому, не установлены микрофоны. Хотя можно было бы и там, скажем, в писсуарах… было бы очень практично.

Хениш поворачивает голову и внимательно смотрит на Френка. Но на того уже нашло вдохновение, и взглядом в упор его не смутить.

И там он… этаким полунамеком спросил: не считаю ли я, что процесс стабилизации ядер можно раскрыть с помощью нейтрино? Странный вопрос для специалиста по надежности, не так ли?

Клинчер. Разумеется! И что же вы ответили?

Френк. Ничего, полковник. Эту тайну я не выдал русским. Хотя я считаю, что именно с помощью нейтрино в этом деле можно немало достичь. Очень немало!

Хениш. Простите, док, а вы уверены, что правильно поняли поведение и смысл намеков этого русского? Понимаете: это очень важно!

Френк. Конечно! Не мог же я, физик, спутать нейтрино с нейтроном. Впрочем, вы вольны принять или не принять к сведению мои догадки. Дело ваше.

Клинчер. Доктор Гарди, кто у русских считается видным специалистом по нейтрино?

Френк. Шардецки. Академик Иван Шардецки.

Клинчер. Шардецки, Шардецки… что-то знакомо. (Подходит к столу, роется в бумагах.) Ага, вот! (Хенишу.) Все сходится, сенатор. Вот телеграмма. (Читает.) “Соединенные Штаты Америки, Калифорния, Беркли, университет. Председателю оргкомитета Международного симпозиума по физике слабых взаимодействий Бенджамену Голдвину. Президиум Академии наук СССР извещает, что в виду болезни академик Шардецкий не сможет участвовать в симпозиуме. Ученый секретарь академии Ю.Петин”. В виду болезни… что может быть тривиальней такого предлога! Просто Шардецкому теперь незачем лететь через океан и самому все выведывать. Стажер успел передать, что мы такую работу не ведем… О, я чувствую, русские придают большое значение этим исследованиям!

Хениш. Хм, возможно… Скажите, доктор Гарди, а кто у нас наиболее авторитетный специалист в области нейтрино?

Френк. Конечно же, Бен, Бенджамен Голдвин, мой шеф.

Хениш. Вот как! Хм…

Клинчер. Пожалуй, у нас больше нет к вам вопросов, доктор Гарди. Хочу только предупредить вас о необходимости хранить в тайне наш разговор.

Френк (встает). Разумеется. У меня тоже одно пожелание, полковник: если вы намереваетесь привлечь для консультации Бена… профессора Голдвина, я думаю… вам лучше не ссылаться на меня.

Хениш. Почему, док?

Френк. Потому что… мы с ним работаем вместе. Мы, можно сказать, друзья, и мое мнение может повлиять на его мнение. Бен очень деликатный человек в отношении своих сотрудников. А ведь в столь важном деле нужна объективность, не так ли?

Клинчер. Он прав, сенатор, он абсолютно прав. Здесь важна полная объективность и непредвзятость суждений! Благодарю вас, док. Вы оказали нам большую услугу. Всего доброго!

Хениш. Всего доброго, доктор Гарди. Надеюсь, мы еще увидимся!

Френк. Всего доброго! (Уходит.)

Клинчер (возбужденно прохаживается по кабинету). Все-таки чутье разведчика не обманывает. Я с самого начала подозревал этого русского. Что вы скажете, сенатор? Я думаю доложить министру. Если русские развернули такую работу… Хениш….то нам нельзя отставать, так? Боюсь, что я не смогу вас поддержать, полковник. Слишком все это сомнительно, косвенно. Беседы, телеграмма

Клинчер. А вы что же — ждете, что русские пришлют нам телеграмму, что они ведут работу в области стабилизации ядра, сенатор? Именно такой телеграмме я бы и не поверил. Сомнительно, косвенно… Да перст божий, что мы узнали от русских хоть это. И потом не забывайте, сенатор, что доктор Гарди не только свидетель, но и специалист. Он знал, что говорил.