— Все-таки, — возразил Володя, — странно вы говорите, Сергей Сергеич. Без этой самой техносферы человек беззащитен перед природой. Ваш возврат к природе — это что же… конец цивилизации?

Резницкий поморщился.

— Только не надо меня пугать, — мягко попросил он. — Договоримся сразу, что цивилизация — процесс необратимый. Я говорю всего лишь об одном из ее направлений. Благоустраивая планету, создавая наилучшие условия для духовной и физической жизни, человечество не заботилось и не заботится о сохранении некоторых инстинктов. Чрезвычайно важных инстинктов. Мы перестаем доверять самим себе. К чему, когда есть приборы? — Резницкий навел на Володю обличительный палец. — Да что далеко ходить? Вот вы затеяли приборчик, которому хотите передоверить одну из величайших человеческих эмоций. Вы хотите взвесить, измерить и препарировать саму любовь!

Он даже задохнулся от негодования.

— Может, вы и правы, Сергей Сергеич, но ведь человеческий мозг в роли анализатора эмоций не очень-то надежная штука. Сколько ошибок, сколько несчастий…

— Да пусть ошибаются! — вскричал Резницкий. — Оставьте роду человеческому хоть это! Что это, к дьяволу, за жизнь без единой ошибки, вроде ответа первого ученика! Вы докатитесь до того, что предоставите приборам определять, где добро и где зло. Без позволения прибора вы пальцем не пошевельнете для спасения погибающего!

— Ну, это уж слишком, Сергей Сергеич, — сказал Новиков.

— Пожалуй, — согласился Резницкий. — Я сознательно преувеличиваю, чтобы вы поняли, к чему можно прийти, если не спохватиться вовремя.

Он потянулся к панели над столом, ткнул пальцем в одну кнопку, в другую — засветился экран, на нем возник безрадостный лунный ландшафт. Потом на экране поплыли коридоры и отсеки лунного городка — мастерские, обсерватория, пустой салон, по которому слонялся робот-пылесос, затем возник склад, забитый ящиками, и тут Резницкий остановил изображение.

Новиков невольно усмехнулся, глядя, как он манипулирует рукоятками и разглядывает ящики со всех сторон.

— Куда они задевали девятый? — бормотал Резницкий. — Тысячу раз им говорил… Ах, вот он!

— Сергей Сергеич, — сказал Новиков, — когда биофизик выключил экран. — Ну хорошо, человечество что-то там потеряло по дороге. Скажем, умение находить след по запаху. Но зато оно приобрело кучу новых инстинктов.

Теперь палец Резницкого устремился на Новикова.

— Правильно! Управление механизмами стало почти инстинктивным. Мы, не задумываясь, оперируем кнопками и педалями, которые стали продолжением наших рук и ног. Отлично! Но мы расплачиваемся за это потерей полезных природных инстинктов. Вот вы упомянули запах. Мы с вами различаем только самые резкие, сильные запахи. А для собаки окружающий мир — это прежде всего запахи. Приходилось вам видеть, как заболевшая собака плетется в поле и безошибочно выбирает нужную лекарственную траву? Снабдите таким обонянием химика — как упростит это его работу, сколько приборов он вышвырнет на свалку за ненадобностью! Мы забыли про свои природные анализаторы, разучились ими пользоваться. Включать их и выключать по своему…

Резницкий внезапно оборвал тираду и посмотрел на Володю.

Володя сидел в странной позе — он сильно нагнулся, упер локти в колени и обхватил ладонями голову.

Резницкий взял его за руку, тихонько отвел ее от головы, нащупал пульс. Володя выпрямился, глубоко вздохнул.

Увидев перед собой взволнованные лица, он слабо улыбнулся.

— Что с тобой? — сказал Новиков. — Переутомился, что ли?

— Не знаю… Да, наверно… — Володя покрутил головой и решительно встал. — Да ничего, все в порядке, — сказал он.

— Переволновался, — авторитетно заключил Алексей. — Ну, пошли спать.

— Надо еще место найти, — сказал Володя. — Сегодня все каюты забиты. Кончится когда-нибудь жилищный кризис на Луне?

— Вы, я слышал, летите с Шевелевым к Юпитеру? — спросил Резницкий.

— Да, танкерный рейсик, — небрежно ответил Новиков. — Зачетный. Сергей Сергеич, а что за ящики у вас?

— Для экспедиции Чернышева. Аппаратура для исследования биосферы населенных планет. Если таковые окажутся.

— Первая Звездная, — со вздохом сказал Володя. — Завидую вам, Сергей Сергеич.

— Можете не завидовать, я не лечу, — сухо сказал Резницкий. — Земные дела как гири на ногах.

— Чернышеву завидую, — медленно сказал Новиков.

— Земные дела… — повторил Резницкий. — Кстати, он только недавно женился, Федя Чернышев.

— Знаю, — сказал Новиков. — Пошли, Володя. Покойной ночи, Сергей Сергеич.

Они молча шли по коридору, думая каждый о своем. Тут по всему городку разлился пронзительный звон. Щелкнуло в динамиках общего оповещения. Раскатистый голос возвестил:

— Внимание! Выход на поверхность запр-рещен! Всем р-работающим на поверхности — ср-рочно в помещения! Солнечная хромосферная вспышка, восемь минут, готовность ноль! Повторяю, всем р-работающим на поверхности…

Динамики грохотали, многократно отражаясь от коридорных стен. Зашипели двери шлюзовых камер. Гул голосов, быстрый топот ног…

Володя остановился, схватил Новикова за локоть.

— Ну что? — спросил тот. — Долго будешь стоять?

Володя молча двинулся дальше, но теперь Новиков остановил его:

— Ты какой-то растерянный. Что с тобой происходит?

— Не знаю, — сказал Володя. — Да нет, ничего.

На этот раз условное лунное утро совпало с земным. Успокоившееся Солнце желтым диском стояло в черном небе.

Спокойно горели крупные звезды. Белый вымпел на мачте противометеоритной службы обещал на ближайшие двое “суток” полную безопасность.

Радий Петрович Шевелев вышел из главного шлюза со своим экипажем — Новиковым и Заостровцевым. Решили пешком пройтись “по хорошей погоде” до космодрома, чтобы там начать подготовку танкера к рейсу.

Новиков скорее плыл, чем шел: отталкивался от ноздреватой лунной почвы, плавно перелетал через какой-нибудь камень, мягко опускался, снова отталкивался.

Володя передвигался мелкими скачками. Мысли его были невеселыми. То, что случилось с ним по дороге в космопорт, и вчерашнее происшествие пугали его. Странно: сидел у Резницкого, нормально разговаривал — и вдруг накатилось что-то, сдавило горло. Какое-то нервное расстройство, а теперь еще и страх… Страх перед непонятным в самом себе… К врачу — нельзя. Сразу отставят от полетов. Рассказать Алеше?

Но тут и слов не найдешь, чтобы объяснить…

А вокруг шла будничная жизнь. Из шлюза хозяйственного отсека повар выволок огромный бак, поднял его без особых усилий и поставил под прозрачный антирадиационный навес.

Это придумал кто-то из селенитов, как называли себя жители городка: варить компот в вакууме на раскаленной лунной почве. Вакуумный компот был на редкость вкусен, и, пока шел двухнедельный лунный день, его варили неукоснительно.

Вдоль склона кратера Эратосфена полз тяжелый вездеход с буровой вышкой: где-то собирались бурить на воду.

Вздымая пыльные вихри, прошла колонна оранжевых трейлеров международной стройки. Они везли оборудование на строительство экваториальных шахт. Полторы сотни наклонных колодцев должны были в не очень отдаленном будущем принять термоядерные заряды. Тогда люди на время покинут Луну. Беззвучно грохнет залп из полутораста шахтных стволов, разгоняя вращение Луны, чтобы уравнять земные и лунные сутки и уменьшить резкие перепады температуры поверхности, доходящие до трехсот градусов. Лунный климат станет мягче…

Пешеходов обогнала машина с белой полосой на борту.

Из люка высунулся человек, присмотрелся к опознавательному номеру на скафандре Шевелева и крикнул так, что в шлемофонах задребезжало:

— Доброе утро, учитель! Что — молодых выводите?

Это был Федор Чернышев, командир Первой Звездной.

Он остановил вездеход. За щитком гермошлема его широкое, бровастое лицо расплылось в улыбке. Улыбка была не простая, многослойная: было в ней и почтение к учителю, и невольный оттенок торжества (“обогнал я вас, Радий Петрович”), и нечто покровительственно-дружелюбное, адресованное молодым.