Виктор представился и объяснил причину визита.

— Входите, — сказал Константинов, как будто давно ждал его и был рад его появлению. — Первый этаж, по коридору налево.

Когда Виктор нашел нужную квартиру, дверь уже была открыта, и Константинов стоял на пороге, протягивая ему руку. Он был высокого роста, хорошо сложен и выглядел сильным и энергичным, несмотря на возраст. Его седые волосы лежали густыми непослушными прядями и резкие черты лица, словно высеченные временем, сохранили одухотворенность молодости.

Виктор пожал его руку и поблагодарил за то, что он сразу согласился на интервью.

— Да не за что, Виктор. Можно я буду вас так называть?

— Конечно.

— Юра звонил вчера — сказал, что вы должны прийти. У него осталось хорошее впечатление от вашей встречи.

— Да? — удивился Виктор, проходя за Константиновым в квартиру. — Никогда бы не подумал.

Константинов махнул рукой:

— Юра — он такой. Любит создавать ложное представление о себе. Это все, что осталось от его прежней шутливости. Да и потом, во всем ведь есть и плохое и хорошее. В этом вся человеческая природа. Пройдемте в кабинет.

Он провел Виктора в просторную комнату, отделанную под темное дерево, с уютным кожаным диванчиком, креслами и кофейным столиком орехового цвета, наполированным до блеска. По трем стенам рядами тянулись книжные полки, у четвертой, в два высоких окна, стоял дубовый письменный стол под старину. Он был весь завален бумагами и книгами. Окна выходили на заиндевевший газон.

— Добро пожаловать в фонд имени Дятлова, — сказал Константинов, подходя к креслу.

Виктор меньше всего ожидал увидеть нечто подобное. Почему-то при слове «фонд» он представлял себе офис с секретаршами и служащими, деловито снующими в гуле телефонных разговоров с чиновниками и иностранными корреспондентами. В реальности фонд Дятлова оказался одним-единственным человеком, который пытался сохранить память о девяти молодых людях, не заслуживших своей ужасной смерти. Получается, что и инициатива, и все труды принадлежат одному Константинову, из-за чего Виктор проникся еще большей симпатией к нему.

Словно прочитав его мысли, пожилой мужчина широко улыбнулся:

— Не впечатляет, да?

— Да… я бы не сказал, — Виктор сконфузился и пожал плечами.

Константинов, усмехнувшись, скрылся в кухне и вернулся через несколько минут с большим подносом.

— Кофе! — объявил он, разливая его в две чашки.

Кофе оказался крепким, ароматным и невероятно вкусным.

— Это «Jamaican Blue Mountain» — отметил он, — друг мне привозит из-за границы.

— Можно его номер телефона?

Константинов сделал смешную гримасу:

— Ни за что.

Виктор показал на диктофон, который он уже успел положить на столик:

— Вы не против?

— Нет-нет. Давайте перейдем к делу. Вы хотите поговорить о случае на перевале Дятлова?

— Верно.

— Вы из «Газеты»?

Виктор утвердительно кивнул.

— Я знаю Сергея Максимова. Он идиот.

Виктор фыркнул, едва не расплескав кофе:

— Вот уж с чем не стану спорить. У вас с ним что-то произошло?

— В течение нескольких лет я посылал в редакцию статьи о случившемся на перевале, и он всегда их отметал. Ему это было неинтересно — до сегодняшнего момента. Потому что нынче пятидесятилетняя годовщина, ведь так?

Виктор кивнул:

— Но он не упоминал вашего имени. Только Юдина называл, а вас — нет.

— Возможно, хотел, чтобы вы отработали свои деньги и пришли сюда по собственной инициативе. Не знаю. Как я и сказал: он идиот.

Виктор окинул взглядом комнату:

— Должно быть, тоскливо работать в одиночестве. Можно дойти до отчаяния.

— С отчаянием вы правы, а вот насчет одиночества — заблуждаетесь, — ответил Константинов. — Их души составляют мне компанию. — Он сконфуженно усмехнулся. — Не буквально, конечно. Но здесь память о них — и о том, что с ними произошло.

— А что же с ними произошло, по-вашему?

Константинов откинулся на спинку кресла:

— И в самом деле — что? Если вы ищете простого ответа, вынужден вас разочаровать — его нет.

— От Юрия Ефимовича я то же самое услышал. Он полагает, что здесь замешано что-то, что выше человеческого понимания.

— А вы сами что думаете?

Виктор покачал головой:

— Даже вообразить ничего не могу. Все версии рассыпаются, как только начинаешь их анализировать.

Константинов согласился:

— Как кубик Рубика. Ты думаешь, что вот — уже почти собрал его, а потом поворачиваешь и видишь, что на одной стороне все цвета вперемешку. И понимаешь, что ничего у тебя не вышло.

— Но, может, вы приблизились к разгадке?

Константинов вздохнул и уставился в содержимое чашки:

— Трудно решить головоломку, когда отсутствуют некоторые части.

— Вы имеете в виду официальные материалы следствия, которые до сих пор засекречены?

— Да. Часть материалов обнародовали в начале девяностых, но что-то осталось. И однажды я заставлю их сказать всю правду.

— Звучит убедительно.

— Так и есть.

Виктор поставил чашку и подался вперед:

— Юдин упомянул, что пару лет назад вы возглавляли экспедицию на Холат-Сяхыл. Он сказал, вы что-то нашли там… что-то вроде металлической решетки. Можете рассказать об этом? Вы что-то оттуда привезли?

Константинов поднялся и подошел к большому стеллажу с папками, стоявшему между двумя книжными полками:

— Я вам непременно расскажу еще об этом. И обязательно покажу кое-что из того, что привез. Но сначала… — Он вытащил стопку бумаг из стеллажа. — Сначала вам, возможно, интереснее посмотреть вот это. Это временной график: события перед трагедией, во время и после нее и еще несколько подробностей, которые будут вам полезны. Они вам помогут восстановить картину произошедшего и, конечно же, пригодятся для вашей статьи. Можете оставить это себе. У меня есть еще несколько копий.

Он отдал бумаги Виктору и перешел к массивному деревянному шкафу в дальнем углу комнаты. Пока он там рылся на полках, Виктор разложил бумаги на журнальном столике. Но он не успел углубиться в чтение, потому что Константинов сам начал рассказывать о событиях — без всякой запинки: видно было, что хронологию он знает как свои пять пальцев. Поэтому Стругацкий отложил бумаги в сторону, налил себе еще кофе и стал слушать.

— Двадцать пятого января 1959 года Игорь Дятлов с товарищами прибыли в Ивдель и переночевали там. На следующий день они добрались до Вижая на попутной грузовой машине. Следующим утром они вышли в поход на гору Отортен. Это был маршрут третьей категории сложности — самый трудный и опасный для этого времени года, но все ребята были опытными туристами, не сомневавшимися, что осилят его без серьезных происшествий. Предполагалось, что поход займет три недели. Двадцать восьмого января заболел Юрий Юдин. Стало очевидно, что ему нужно вернуться в Свердловск. На этом факты, о которых можно утверждать со стопроцентной уверенностью, заканчиваются. Все остальное — информация из дневников и фотографий, обнаруженных в палатке, и по этим остаткам мы должны как можно точнее восстановить ход событий. Следующие три дня группа передвигалась на лыжах, придерживаясь троп манси, по которым те перегоняют стада, и так до реки Ауспии, протекающей на границе с горными массивами. Там они сложили лабаз из веток, в котором оставили провиант и снаряжение на обратный путь. Первого февраля они начали восхождение на Отортен, но погода испортилась, из-за метели они заблудились. Позже в тот же день они обнаружили, что находятся на соседней горе Холат-Сяхыл. Вы знаете значения этих названий, Виктор?

— Да. Холат-Сяхыл означает «гора мертвецов», а Отортен — «не ходи туда».

Константинов одобрительно кивнул. Он наконец нашел то, что так долго искал — большую деревянную коробку размером с дипломат. Ее он принес и положил на журнальный столик. Но открывать не стал, а сел и продолжил рассказ.

— Метель была очень сильной — из-за нее они сбились с маршрута, оказавшись аж на соседней горе. Видимо, они решили разбить здесь лагерь на ночь, а путь на Отортен продолжить с утра. Палатку они установили на высоте тысячи ста метров над уровнем моря. Было ужасно, чертовски холодно — мороз под тридцать градусов. При этом видимость наверняка была плохой, иначе бы они не разбили лагерь в таком незащищенном месте.