– Знаешь, я лучше пойду, – сказал Владимир и опустил голову, как будто прося извинения, что не вовремя начал этот разговор, и увидел, что Стас его не слышит. Тогда он вдруг, ни с того ни с сего подумал, забыв о своем, про себя: «Все у Стаса будет хорошо, но ничего у него не получится. Ее родители не позволят…», – он не додумал фразы, когда услышал:

Ты, кажется, что-то говорил? – Стас как будто извинился за свою рассеянность, а Владимир ему ответил:

– Все у тебя наладится, и вы поженитесь. Ведь этого ты хочешь? – он, говоря эту свою неправду, чувствовал, как ему противно притворяться, но ничего не мог с собой поделать. Что-то удерживало его сказать то, что думал.

– Я, пожалуй, пойду.

– Да что ты, обиделся, что ли? – и он в этот момент, совершенно не понимая своих слов, произнес:

– Не знаю. Я не знаю, как тебе сказать, но мне сейчас так хорошо… – он отвернулся, чувствуя свою полную зависимость от своего счастья и свою полную неспособность понимать что-либо кроме этого.

Владимир почувствовал, что ЗАВИДУЕТ другу, ЗАВИДУЕТ его счастью, и понял, что не может от этого чувства избавиться. Он не знал, как с этим справиться, и не чувствовал ничего кроме раздражения на самого себя за неспособность побороть это непонятно откуда возникающее чувство, чувство нехорошее, но такое естественное и сильное, что он сам себе был неприятен.

«Неужели я ему ЗАВИДУЮ?» – подумал Владимир, и понимал со всей очевидностью, что это так.

Он не мог объяснить себе причину своего плохого настроения и не мог никак освободиться от неприятного ощущения своей зависимости от эмоций, ему до конца непонятных.

Он не вспоминал прошлое, в котором были причины его теперешнего настроения, он не вспоминал, как раньше всегда испытывал то же самое, когда у Стаса что-то получалось лучше, он не знал, что в их дружбе всегда Стас был первым. И даже если бы он в этом себе признался, то все равно однажды испытанная им досада от успехов друга всегда будет лежать между ними как барьер, преодолеть который невозможно будет никогда. Так ему сейчас казалось.

22

–Эля, он позвонил. Ты представляешь себе? Думала, что уже все, и вдруг. Я так и обомлела, – говорила Даша по телефону совершенно не понимая, что случилось, она не понимала в этот момент ничего кроме счастья, что Стас объявился.

Так юность плела свою паутину счастья, в которую хотела запутать юную неопытную душу, не отдающую отчета своим проявлениям, не осознающую ничего кроме счастья, и вообще не понимающую ничего в том, что с ней происходит в этот момент. Паутина опутывала ее всю со всех сторон, так что разум не мог пробиться к ней, подать сигнал о своем существовании. Он ей был не нужен, и если раньше душа с ним советовалась, то сейчас одно воспоминание о нем повергало ее в уныние, счастье поглощало его. Возмущенный разум напрягал все свои силы, чтобы спасти запутывающуюся душу, а она пребывала в блаженстве, не думая о том, что вот-вот и счастье упорхнет и его место займет страдание.

– Кто позвонил? – спросила в недоумении Эля. Она не думала о том, что сейчас происходит у подруги – ее собственные заботы полностью поглощали ее, и она не могла сразу сообразить, что там такое происходит у Даши. Она ведь не знала ничего о том, что произошло.

– Я что, тебе не рассказывала, что Стас…, – и тут Даша остановилась. Она вспомнила, что никому ничего не рассказывала, и сразу же переключилась, чувствуя, что не хочет ни о чем плохом рассказывать сейчас.

– Ну, как твои дела, – спросила для приличия Даша, поняв, что ей трудно в двух словах объяснить свою ситуацию, и совсем не интересуясь проблемами Эли.

– Я ухожу с работы.

– Как? И что ты собираешься делать? – наивно спросила Даша, забыв напрочь, что обещала помочь Эле, не понимая, что она обижает подругу, забыв об ее просьбе.

Эля не ожидала ничего другого. Она спокойно еще раз объяснила, что у нее случилось, не думая о том, поймет ее Даша или нет. Она думала о Владимире, ощущая, что с мыслями о нем к ней приходит новое ощущение жизни и открываются перспективы до того ей неизвестные. Это было предощущением перемен, еле уловимое и странным образом влияющее на общее настроение, в последнее время, так угнетавшее Элю.

Даша что-то говорила о Стасе, о себе, и это было уже не так уверенно, а как-то по-другому. В ее рассказе не чувствовалось жизни, было что-то искусственное, потому что она скрывала, что Стас не «начальник».

От этого было чувство неприятное, как будто она обманывает. И это было так, но сказать правду у нее не было сил, как будто кто-то тормозил, и она заученно повторяла про свадьбу, про кольца, но в этих словах не было радости для нее – они были для нее пустыми названиями непонятно чего, и от этого Даше было неловко, стыдно чего-то и, она быстро попрощавшись, повесила трубку.

После разговора с Дашей, у Эли возникло странное ощущение какой-то неудовлетворенности. То ли она не хочет помочь, и поэтому так быстро прекратила разговор. Но на этот раз у Эли не возникло чувства ЗАВИСТИ, как раньше, и это было ей приятно, потому, что она понимала, что в ее собственной жизни произошли перемены.

Но не внешние, а другие, более серьезные – она хотела изменить свою жизнь. Случилось что-то важное, и она никак для себя не называла то, что произошло. Эля была полна новыми впечатлениями, которые рождались у нее в душе от этого нового, вдруг вошедшего в ее жизнь, и это новое было предощущением зарождающейся любви. И это удивительным и естественным образом связывалось с Владимиром, с которым она буквально была едва знакома.

23 19.5.12

Виктор Леонидович находился в неопределенном настроении, когда не знаешь, что надо делать, какие шаги предпринимать. То, что Эля ему сообщила, расстраивало все его планы будущей жизни. Ломался каркас его искусственного существования, где все подчинялось одному, погоне за деньгами, и вдруг он почувствовал, что он не свободный человек, каким себя считал, а связанный по рукам и ногам раб, который тянет лямку жизни не получая от нее никакого удовольствия.

Та самая Эля, которая была просто удобная для него девушка, вдруг что-то значит для него, и тогда его простая мужская логика решает, что, наверное, ей хочется замуж за него. Уж о чем, о чем, а о женитьбе на ней Виктор Леонидович не думал никогда – он сейчас себя воспринимал по-другому, как будто женитьба что-то отнимает у настоящего мужчины, каким он себя теперь считал. Он был жадным и понимал, что «женитьба» потребует расходов, и вообще это к нему не имеет отношения.

Если бы ему кто-то сказал, что Эля даже не помышляет о замужестве, он бы поднял смельчака на смех, но никто ему этого не скажет. Чтобы долго не мучиться, он набрал номер телефона Эли и прямо спросил:

– Что случилось?

На что Эля ответила уклончиво «Ничего», боясь, что Виктор Леонидович заподозрит Владимира, а она не хотела пока никаких усложнений. Тогда, удивленный Виктор Леонидович не придумал ничего более интересного, как сказать:

– Если так ты вынуждаешь меня жениться, – и был очень удивлен, когда услышал «простое»

– Нет. Это не так.

Эля была спокойна. Никакие эмоции не шевельнулись у нее в душе. Она ненавидела Виктора Леонидовича давно и не знала, как от него избавиться, но вдруг она испугалась, как бы он не стал ее преследовать, и, не зная как прекратить этот разговор, молчала, на что Виктор Леонидович прореагировал просто:

– Нам надо поговорить.

– Нам не надо говорить. Просто я хочу уйти. У меня изменились планы.

– Какие у тебя могут быть планы?

– Я уезжаю.

– Куда? – Виктор Леонидович начинал понимать, что не хочет этого, он хотел все вернуть на прежнее место, но жизнь помимо его воли шла куда-то, унося надежду и не оставляя ему никаких шансов. Он был в бешенстве.

-Ты никуда не уедешь. Я тебе не разрешаю, и вообще… – он не знал, что «вообще», он не понимал, что нет у него прав на эту девчонку, которую использовал, как ему это удобно, что девчонка человек, личность, она свободна, – а он думал по-другому, но изменить ситуацию Виктор Леонидович уже не мог. Эля повесила трубку.