Дробаха несколько оживился.

— И все же дед или дядя? — попробовал он уточнить. — Может, слышали фамилию?

— Родственник, — объяснил Наум Маркович, — слышал, что родственник, а вот кто... Краем уха слышал, и больше ничего не знаю.

— В Киеве жил?

— А где же еще? Они с тем типом к нему после работы ездили.

— В какой район?

— Не знаю. Что слышал, то сказал, меня Михайло Гнатович попросил, поэтому и ответил. Не люблю барыг, и каждый должен работать честно! — Он провозгласил эту сентенцию с пафосом, и следователь подумал, что старику, верно, было трудно пойти в прокуратуру, знает, что зря сюда не ходят и чем это грозит Ютковской и ее неизвестному родственнику. И все же пошел, потому что действительно — привык работать и жить честно, и всякие махинации ему как кость в горле.

— Спасибо, Наум Маркович, — искренне сказал Дробаха.

Парикмахер встал.

— Только вот что, — попросил он, — чтобы никто не знал... Вы да Михайло Гнатович, потому что люди разные, и кое-кто может подумать...

Дробаха поднял вверх руки.

— Считайте, что тут умерло, — заверил он.

Когда парикмахеры ушли, следователь позвонил Каштанову.

— Где наш Шерлок Холмс? — спросил он. — Еще в Одессе и долго ли собирается там околачиваться? Здесь нужен, — и рассказал о разговоре с парикмахером.

— Сейчас вызову Одессу, — обещал полковник. — А пока давайте-ка сделаем так. Лейтенант Зозуля попробует поговорить с теткой Ютковской.

Хаблак пошевелился и открыл глаза.

Небольшая и небрежно обставленная комната. В углу — стол, за ним пьют водку трое — боком к нему Гоша.

Бармен скосил на майора внимательный глаз, оторвался от стола.

— Очухался, — сказал он. Придвинулся вместе со стулом к креслу, в которое посадили Хаблака. — Ну привет, — блеснул он глазами, — извини, конечно, но у нас с ментами разговор короткий: перо в бок, тело в багажник — попробуй найти.

Хаблак пожал плечами. Руки связаны и голова болит.

Двое, не отрываясь от закуски, обернулись и с любопытством следили за разговором. Совершенно незнакомые. Один коренастый с бычьей шеей, лысый, голова прямо-таки блестит, другой с усиками и наглыми глазами, лет тридцати.

— Вы что, спятили? — прохрипел Хаблак. — Кидаетесь на людей...

— На людей мы не кидаемся, — рассудительно объяснил Гоша. — Мы кидаемся лишь на тех, кто сует нос не в свои дела.

— Я что, лез к вам? — Майор сделал вид, что испугался. — Он сам подошел ко мне, ваш Вова, и я не виноват, что мы не сошлись...

— Поплачь! — злорадно сказал Макогон. — Поплачь в последние свои минуты, никого ты этим плачем не разжалобишь, видали мы здесь всяких!

Хаблак подумал: неужели выследили их с Волошиным или увидели, как человек Волошина идет за ним? Но ведь старший лейтенант обещал подстраховать его — успеет ли? По крайней мере, если он действительно влип, надо затянуть разговор — тогда ребята Волошина поймут: что-то неладно, и придут на помощь.

Лысый встал из-за стола. В руке держал кусок тяжелой свинцовой трубы.

— Кончать будем? — равнодушно спросил он.

— Давай! — отодвинулся бармен, освобождая место перед креслом.

Хаблак закрыл глаза. Неужели суждено погибнуть так бессмысленно?

— Дураки, — как можно спокойнее сказал он. — Я думал, что имею дело с солидными людьми, а оказалось — обыкновенные бандиты, охотящиеся за бумажниками и часами.

— Мы — за бумажниками? — яростно шагнул вперед лысый. Размахнулся, но Гоша перехватил его руку.

— Развяжи, — кивнул он на майора.

— Но ведь...

— Я сказал!

Лысый неохотно поднял Хаблака за воротник, развязал руки. Майор пошевелил пальцами — совсем онемели. Пригладил волосы, поморщился от боли.

— Шутники! — с презрением сказал он.

Макогон сухо хохотнул.

— Проверка, — объяснил он. — Без этого никак нельзя, сам понимаешь, по головке нас не гладят, и каждый новый клиент...

— А если бы я сломал себе шею на лестнице? — перешел в наступление Хаблак.

Гоша развел руками.

— Издержки... — цинично ответил он. — У каждого производства — свои издержки, а у нашего особенно.

Майор подошел к столу. Ни слова не говоря, налил в стакан водки. Выпил и пожевал огурец: должен был хоть чуть подбодриться — голова тупо болела и в ушах стоял звон. Немного подождал и выпил еще.

— Вот это по-нашему, — поднял стакан усатый. — Ваше здоровье, львовский сэр.

Гоша дохнул Хаблаку в затылок. Положил на край стола вынутые у него документы и деньги.

— Не сердись, — примирительно сказал он, — вижу, мы с тобой сойдемся. Лишь бы были башли.

— Без башлей в порядочную компанию не ходят, — согласился Хаблак. — Я понял: ты балуешься долларами?

— Не только. Могут быть английские фунты, франки и марки. Западногерманские. Попадается и золотишко.

— Монеты?

— Редко. Чаще слитки.

— Договоримся. Можешь на той неделе две тысячи?

— Долларов?

— Нет, монгольских тугриков...

Но Макогон и сам уже понял, что допустил ошибку.

— Могу.

— Мне надо слетать во Львов.

— Ясно. Встретимся в баре.

Майор подумал, что вряд ли они дадут Гоше возможность еще целую неделю блаженствовать в белой куртке, но только улыбнулся и похлопал его по плечу.

Лысый налил в стаканы коньяк.

— За успех! — пробормотал он.

Хаблак только глотнул и поставил стакан.

— Бывайте... — сказал он не очень приветливо. — Бывайте, мальчики, до встречи на той неделе.

Зозуля выбрал время, когда Ютковская ушла на работу, и позвонил в ее квартиру. Долго не открывали, очевидно, рассматривали лейтенанта в глазок, наконец коротко спросили:

— Кто?

Лейтенант объяснил, что он из газовой инспекции, и показал удостоверение. Только после этого щелкнул замок и его впустили.

В прихожей стояла пожилая толстая женщина и подозрительно смотрела на незваного гостя.

— Правильно делаете, тетенька, — похвалил Зозуля, — теперь надо обязательно требовать документы — в нашем парадном вот так квартиру обчистили. Мол, пришли из жэка, старушка и впустила, а они, гады, ее по кумполу и унесли все что смогли.

Женщина испуганно отступила в комнату, лейтенант заметил это и успокоил ее:

— Но мы — люди официальные, сейчас посмотрим на ваш газ и проверим плиту, чтоб ажур был. — Он поставил на пол чемодан с инструментами, достал рожковый ключ, и этот ключ окончательно успокоил женщину. Она облегченно вздохнула и пошла в кухню.

Зозуля вытащил тетрадку.

— Квартира ваша? — спросил он.

— Моя.

— Фамилию, пожалуйста.

— Ютковская Дора Ефимовна.

Лейтенант отложил тетрадку, пошевелил ключом кран.

— Кажется, есть утечка газа, — сурово сказал он. — Точно есть, и придется перекрыть.

— Я вас прошу, — заволновалась женщина, — очень прошу, сделайте, как же я буду без газа?

— Сделаем, — пообещал Зозуля, роясь в инструментах, — сделаем, гражданка Ютковская. — Лейтенант принялся крутить кран. — Ютковская? — спросил он как бы просто так, из любопытства. — На той неделе был тоже у Ютковских, на Стрелецкой.

— Ютковских в Киеве хватает, — согласилась женщина.

— И все — ваши родственники? — захохотал Зозуля.

— Хорошо иметь много родственников, — заметила Дора Ефимовна. — Много родственников — много добра!

— И у вас много?

— Не дал бог.

— Одни живете?

— Почему же одна, с племянницей. Еще брат... Троюродный...

— Все же брат, и то хорошо, — одобрил Зозуля, — говорят ведь, на безлюдье и Хома человек. Слыхали?

— На безрыбье и рак рыба?

— Точно. И где же он живет?

— Брат?

— Троюродный... — ухмыльнулся лейтенант, будто это его совсем не интересовало.

— Далеко. Возле Гидропарка.

— Далековато. Однако если хорошая квартира...

— Однокомнатная.

— Холостяк?

— Старый барсук.

— Старику что! Старик может не работать. У Гидропарка лес рядом, ходи грибы собирай...