Еще в Оксфорде Маргарет открыла для себя произведения более близкого к нам по времени Карла Поппера, в том числе «Открытое общество и его враги» и «Нищету историцизма». Это — теоретическая опора, которая позволяет Маргарет опровергать бывшие тогда в моде тезисы о смысле истории, о так называемом научном характере марксизма и о неизбежном крахе капитализма, осужденного оказаться на задворках истории. Маргарет, будучи по образованию человеком науки, любила такую манеру рассуждения: «Рассматривая марксизм глазами философа, специализирующегося в области философии естественных наук <…>, Карл Поппер располагал чем-то вроде идеального орудия, чтобы показать глупость марксистов, которые утверждали, что открыли неоспоримые законы <…> прогресса». Она может только подписаться под посвящением труда «Нищета историцизма», в котором написано, что книга посвящается «памяти бесчисленных мужчин, женщин и детей всех верований, наций и рас, павших жертвами фашистской или коммунистической идеологий по неумолимым законам исторической судьбы».

Маргарет испытала также большое влияние Фридриха фон Хайека, знаменитого австрийского экономиста, в особенности его работы «Дорога к рабству», опубликованной в 1946 году, в которой автор описывает неизбежное и необратимое, по его мнению, сползание социализма к авторитаризму. Опираясь на примеры фашистских и нацистских режимов, автор старался показать, что сакрализация государства несла в себе зерна будущих драм. Кроме того, он энергично напоминал, что своими корнями фашизм уходил в так называемый прогрессизм, а также о том, что в слове «нацизм» тот же корень, что и у слова «нация», а суффикс — тот же, что у слова «социализм». Созерцая пейзаж Западной Европы в конце Второй мировой войны, Хайек предостерегал от подобного сползания в будущем, даже если реформы будут производиться с наилучшими намерениями. Как говорится, дорога в ад выстлана благими намерениями… Развитие смешанной экономики, экономики управляемой или регулируемой, введение практики планирования или национализации, по его мнению, являются первыми шагами, ведущими к рабству. Он как теоретик рассматривал главную аллегорию Джорджа Оруэлла из «Фермы животных»[117]: «Все требуют равенства, и в конце концов все оказываются под гнетом некоторых избранных». Маргарет часто будет цитировать произведения Фридриха фон Хайека в мемуарах[118] (12 раз) и речах. Однажды, когда Маргарет спросили, каковы ее убеждения, она со словами «Вот во что я верю» подняла над головой «Конституцию свободы», еще одну очень важную книгу Хайека, в которой автор защищает идею абсолютного превосходства личности над государством. Государство же в этой книге «посажено на голодный паек» влияния, низведено до роли арбитра, беспристрастного законодателя (причем создателя законов, ограниченных разумными рамками), до машины для смазывания механизма, а также (и это очень важно) до роли хранителя традиций. Для Хайека, как и для Мэгги, экономический либерализм и политический консерватизм шли рука об руку.

Хотя экономический либерализм заставил Маргарет открыть для себя Институт экономических проблем и Кита Джозефа, все же истинным вдохновителем ее идей в сфере экономики был Милтон Фридман, один из тех, кто возглавлял так называемую Чикагскую школу, лауреат Нобелевской премии по экономике за 1974 год. Блестящий университетский ученый, он выразил свои монетаристские убеждения в уникальной книге-справочнике «Монетарная история США»[119]. По его мнению, инфляция является прямым результатом роста массы наличных или свободных денег на рынке. Политика контроля над ценами и доходами, не принимающая в расчет денежную массу, обречена на провал. Только жесткий контроль, приводящий к уменьшению денежной массы, может заставить инфляцию снизиться надолго и быть эффективным орудием такого снижения. Осуществление такого контроля — это роль государства, единственная его роль. Но она очень важна, по мнению Фридмана, так как долгосрочные последствия инфляции всегда дурны (в противовес кейнсианским тезисам о возможности нового экономического подъема в результате увеличения спроса). Фридман полагал, что если в краткосрочной перспективе инфляция и может в каком-то смысле финансировать некоторый подъем экономики, то в долгосрочной перспективе она ставит в невыгодное положение всех участников экономической деятельности: инвесторы не могут определить процент окупаемости инвестиций, рабочие должны постоянно добиваться повышения заработной платы, чтобы поспеть за ростом цен[120], а самые слабые члены общества, пенсионеры и мелкие рантье, видят, как покупательная способность их пенсий и рент постоянно снижается в результате роста цен.

Итак, стабилизация цен — это абсолютная необходимость, позволяющая рынку функционировать эффективно, то есть приводить в соответствие спрос и предложение и механически фиксировать «естественный уровень заработной платы». Увеличение денежной массы приемлемо только в том случае, если в то же время происходит рост национального богатства, то есть таких показателей, как ВВП (валовой внутренний продукт). Единственный способ, позволяющий достичь таких результатов, — это работа над повышением производительности труда. В период 1975–1980 годов эти тезисы били точно в цель, поскольку Европа жила в ритме стагфляции, то есть инфляции, не сопровождавшейся экономическим ростом. Для умов рассудительных и дальновидных, не ослепленных колдовскими чарами идеологии или последними конвульсиями марксизма, не вызывал сомнения тот факт, что Кейнс ошибался и что надо пытаться прибегнуть к иным средствам лечения болезни. В любом случае Маргарет, как и Милтон Фридман, была убеждена в том, что главная роль государства состоит в том, чтобы гарантировать действенность денежного механизма, обеспечивающего совокупность доходов и расходов государства[121]. Остается только определить, какие именно механизмы надо использовать и как. Когда Маргарет придет к власти, ей придется решать именно эту трудную задачу. Пока же она была очень хорошей ученицей.

Последним в ряду идейных вдохновителей Маргарет следует назвать Кита Джозефа. Выпускник Харроу и Оксфорда, он не был чистым теоретиком. Мы не обязаны ему созданием незабываемых глубоких работ, предназначенных заполнить полки университетских библиотек в разделах экономических наук. Он не был мыслителем, он был скорее передатчиком идей, именно через него тезисы монетаризма достигли слуха Маргарет. Благодаря Институту экономических проблем и в особенности Центру политических исследований Кит Джозеф изливал свои идеи повсюду, и постепенно они капля за каплей просачивались сначала в умы элиты, затем — в общественное мнение, пропитывая его и привлекая на свою сторону. В своих мемуарах Мэгги воздает Киту Джозефу дань уважения и платит свой долг. Она не только посвятила ему второй том, но еще и написала: «В то время мы верили в то, что можно сделать. Но именно Кит превратил эту веру в нечто конкретное, в какие-то конкретные идеи, которые умные люди должны были разделить». Она признает, что только в 1974 году она пришла к убеждению, что политика контроля над ценами и доходами тщетна и что монетаризм благотворен. Кит был своеобразным инструментом, направлявшим ее по этому «пути в Дамаск», то есть по пути перемены убеждений.

И прежде чем завершить список вдохновителей Маргарет, следует вспомнить еще одну «вдохновительницу», а именно бакалейную лавку в Грантеме. В том месте мемуаров, где Маргарет сурово критикует Кейнса несколькими запальчивыми фразами, она напоминает, что он входил в «группу Блумсбери». В этом и по сей день прекрасно сохранившемся районе Лондона — Блумсбери, где процветают издатели и книготорговцы, в 1920-е годы существовал замечательный «плавильный интеллектуальный котел», где под сенью Британского музея встречались самые великие умы того времени: Олдос Хаксли, Кейнс, Бертран Рассел, Вирджиния Вулф, Томас Элиот. Но Маргарет не было до этого дела. Она считала, что именно эти взбалмошные, ветреные интеллектуалы и довели королевство до того тяжелого положения, в котором оно оказалось во второй половине XX века, а потому «группа или кружок Блумсбери» превратилась для нее в «группку» или «клику Блумсбери». Короче говоря, к черту всех этих великих литераторов!..