Третья попытка оказалась удачной. Маргарет атаковала привилегии местных властей создавать особые комиссии, чтобы избежать пленарных заседаний, куда по закону, принятому еще в 1908 году, допускались представители прессы. Эти комиссии, работавшие при закрытых дверях, мостили путь для усиления налогового бремени и самых худших подтасовок, совершаемых вдали от чужих ушей и взглядов. Для Маргарет это был вопрос ее убеждений: «Общественные службы должны оправдывать трату денег налогоплательщиков». Некоторые были удивлены тем, что она оседлала именно этого «боевого коня». Действительно, свобода прессы в дальнейшем никогда не будет «в ее вкусе», но в тот момент это стало для нее поводом завоевать расположение прессы, что было ей необходимо, когда ее еще почти никто не знал. К тому же местные власти постепенно становились предметом ее ненависти и отвращения. Финансируемые частично за счет средств государственного бюджета, а частично за счет местных налогов, которые эти власти устанавливали сами, они были ужасно «бюджетопрожорливы». Маргарет тогда подумала, что публичное рассмотрение доходов и расходов местных властей может стать наилучшей защитой от опрометчивых обещаний и перерасхода бюджетных средств[68]. Правительство опять обуял страх. Некоторые депутаты, бывшие лоббистами местных властей, заволновались, причем и лейбористы и консерваторы одновременно. Генри Брук, министр жилищного строительства и местного управления, публично заявил, что текст законопроекта вышел не из-под его пера, но что он его поддерживает при условии, что в него будут внесены изменения и поправки, несколько его смягчающие. По обыкновению кто-то из министров курировал новичка-депутата при составлении первой речи. К счастью, в данном случае выбор пал на Кита Джозефа. Он в основном разделял взгляды этой молодой особы, так жаждавшей содержательно выступить перед депутатами. Но, несмотря на совпадение взглядов, они должны были учитывать интересы правительства и те довольно жесткие рамки, в которые их поставили. Маргарет испытала на себе практику сокращения текстов, лишающих их самой сути и остроты. Она стала учиться тому, как использовать одних лоббистов в борьбе против других, в особенности лобби депутатов против лобби журналистов. Однако, несмотря на все ее старания, текст вносимого ею законопроекта действительно потерял значительную часть своего первоначального содержания. Да, собрания комиссий будут открытыми для прессы, но в особых случаях члены комиссии могут проголосовать за конфиденциальность, то есть за закрытые заседания. Короче говоря, закон мог быть обойден. Кстати, в 1962 году в «Таймс» была опубликована статья, в которой выражались сожаления по поводу того, что этот закон практически не применяется в жизни. Для Мэгги это была в некотором смысле пиррова победа, потому что она представила на рассмотрение закон, получивший молчаливое одобрение правительства, но текст его уже был совсем не ее текстом. Она поняла, что для архонтов партии консерваторов нужно, чтобы все как бы менялось, но при этом оставалось неизменным. Это первое лобовое столкновение с истеблишментом показало ей, как закон можно лишить его сути. Но тогда, в 1959 году, она ничего не могла поделать. Ее разум и чувство политического деятеля приказывали ей выдержать это испытание, смолчать и целовать руки, которые она не могла укусить. И все же она хотела произнести такую речь, которая будет занесена в анналы палаты общин.

Маргарет позаботилась, чтобы на том заседании, когда она будет произносить свою первую речь, присутствовало как можно больше народа, ведь это ее единственный шанс «сделать себе имя». Своим красивым почерком она написала более двухсот писем коллегам-депутатам, приглашая их принять участие в голосовании, и не просчиталась, так как зал был полон. Когда 5 февраля 1960 года она выступила вперед, чтобы взять слово, она знала, что идет ва-банк. Одетая в безупречного кроя костюм голубовато-стального цвета, она ровно 27 минут представляла текст законопроекта, ни разу не заглянув в свои записи, поражая всех четкостью и точностью изложения и изливая на слушателей поток фактов и цифр, сравнимый с непрерывным огнем. Она напомнила, что Англия и Уэльс ежегодно тратили на содержание местных властей более 1,4 миллиарда фунтов, выделенных государственным бюджетом, рассказывала даже анекдоты о том, что муниципальные советы превратились в места «оккультных сборищ» лейбористов или тред-юнионистов; она несколько раз провозгласила священный принцип: «Мы имеем право знать, как тратятся наши деньги! Гласность — это самое лучшее и самое эффективное средство, чтобы осуществлять контроль над незаконными действиями». Когда Маргарет села, вся палата общин знала, что родился новый превосходный оратор. Она преуспела там, где Дизраэли провалился, выставив себя в довольно смешном свете, произнося первую речь. Она могла теперь надеяться на очень многое, ведь ее законопроект был принят 152 голосами против 39. Пресса была единодушна. «Настоящий триумф!» — такова была «шапка» в «Дейли телеграф»; «Родилась новая звезда!» — возвещала «Дейли экспресс»; «Слава и Маргарет вчера стали друзьями!» — восторгалась «Санди телеграф». Коллеги-депутаты тоже присоединились к хвалебным возгласам. Р. Батлер, министр по связям с палатой общин, выразил ей свое восхищение. Отныне в партии консерваторов Маргарет Тэтчер стала восходящей звездой новичков «урожая» 1959 года.

Заднескамеечники

Блестки Вестминстера не вскружили Маргарет голову. Она помнила, что прежде всего является депутатом от округа Финчли, и остерегалась оставлять без внимания «свой» округ и пренебрегать его интересами. Маргарет знала, что это — единственная надежная гавань, где она всегда сможет укрыться от шквальных ветров политической жизни. У нее есть свое место, есть свое кресло депутата, и она должна его сохранить во что бы то ни стало. Она проводила в округе не менее двух дней в неделю, иногда — уикэнд, а часто и вечера на неделе. Вместе со своей личной секретаршей (нанятой Деннисом и дававшей Маргарет большое преимущество перед многими ее коллегами, не имевшими возможности позволить себе такую роскошь) Мэгги отвечала на все письма, а таковых в первые месяцы ее депутатства было более двух тысяч в месяц. Она продолжает наносить визиты в дома, в квартиры, выманивая людей на лестничные площадки и ведя с ними разговоры, несмотря на то, что избирательная кампания уже завершилась.

В палате общин Маргарет завоевала репутацию неутомимой работяги. Она сама проводила исследования и долгие часы просиживала в библиотеке, придирчиво рассматривая пункт за пунктом доклады, памятные записки, мемуары, отчеты о дебатах, опубликованные в «Хансарде» (издании, где собраны официальные стенографические отчеты заседаний палаты общин. — Пер.). Иногда случалось захватывать часть ночи, чтобы отточить свои уколы и тайные удары. Она записывала свои шокирующие аргументы на крошечных клочках бумаги и на визитных карточках, которые прятала в кулаке. Так создавалось впечатление, что она никогда не заглядывает в свои записи. Несмотря на сумасшедший ритм жизни, она всегда выглядела безупречно, прекрасно одетая, неизменно улыбающаяся с высоко поднятой прекрасно уложенной головой. Барбара Касл, бывшая одним из знаменитых ораторов партии лейбористов, вспоминает, как была поражена гардеробом Маргарет. Она насчитала там восемь пар аккуратно выстроенных по линейке туфель, а над ними — восемь деловых костюмов соответствующего цвета. Мэгги решила сделать свой шарм своим козырем.

На протяжении тех лет, когда Маргарет была «заднескамеечником», то есть рядовым депутатом, она поначалу не блистала какой-то особой оригинальностью. В некоторых сферах по ее высказываниям можно было угадать, какие позиции она будет занимать в будущем, в других же сферах она удивляла.

Между такими понятиями, как «превентивный» и «репрессивный», или «властный», она выбирала второе. Она участвовала в работе комиссии, на которую была возложена обязанность рассмотреть вопрос об уместности возврата к практике телесных наказаний, отмененной лейбористами. Маргарет явно принадлежала к «партии розог и кнута», к «партии сурового палочного режима». Она чувствовала, что «совпала по фазе» со старыми военными, входившими в состав комиссии. В свое время, обучаясь в паблик скулз или в Сандхерсте, они получали хорошие порции ударов розгами, наносимых зачастую руками их же товарищей, и от этого не умерли. Маргарет выступила за введение телесных наказаний, потому что, по ее мнению, «против некоторых молодых людей, получающих удовольствие от проявлений насилия, совершаемого ради насилия, против некоторых юных преступников, предстающих перед судами, столь ожесточенных, столь порочных и столь аморальных, только применение жестокого наказания и может быть эффективным». Всякая иная форма наказания, по ее мнению, может быть воспринята как проявление слабости, как некая форма снисходительности, которая не так уж далека от «благожелательного благословения», то есть от попустительства. Разумеется, эта битва была проиграна заранее. Только четверть депутатов-тори проголосовала за то, чтобы вновь ввести розги в качестве наказания в уголовный кодекс. Закон был похоронен. Но зато теперь всем стало известно, что Мэгги на стороне закона и порядка.