Правда, все такое прочее хорошо в поэзии, а каково было государственным властям? Поговаривали, будто он служил связным между сепаратистами, которых противозаконно называют в Ирландии борцами за свободу, и проирландски настроенными помещиками северо-восточной части острова. Был он связан и со злокозненными людьми в сердце пашей старой доброй Англии.

Десять лет гонялись за ним полицейские и таможенная стража, и всем были известны его приметы: фигура плотная, мускулистая, рост выше среднего, волосы ярко-рыжие, глаза зеленоватые, у правого уха родимое пятно.

А он частенько издевался над представителями закона и порядка. Расхаживал по улицам портовых городов да при встрече, скажем, с судьей еще вежливенько раскланивался:

“Как поживаете, мистер Груэл? Баша уважаемая тетушка еще не умерла?”

Иногда хаживал с ватагой свирепых молодцов и тогда чувствовал себя совсем свободно.

К нашему общему благополучию, 6 апреля вечером пяти полицейским удалось подкараулить его у входа в городской парк и оглушить кастетом, а в прошлый четверг Патрик о’Керри предстал перед судом.

Судебный зал был полон публики, но обвиняемый не соизволил замечать ее и держался как восточный деспот в толпе рабов. Он был спокоен и только изредка поправлял повязку на своих медно-красных волосах. Вы можете себе представить — он даже не нанял адвоката! “Ваша возня меня мало касается”. Такого возмутительного поведения история судопроизводства еще не знала. На вопросы суда и прокурора отвечал кратко, признавал свою вину, хотя и не считал её виною, и не выдал ни одного из сообщников. Встречных вопросов не задавал, от последнего слова отказался.

Процесс закончился очень быстро. У присутствующих создалось впечатление, словно они находятся не в почетном английском суде, а на лондонских скачках.

Когда суд удалился на совещание, обвиняемый сосредоточенно смотрел на темное пятнышко в трех дюймах от судейского кресла. Я сам видел, как при пояснении судьи пират даже не вздрогнул.

Надев шляпу, судья произнес роковые слова:

— Вы будете повешены за шею до тех пор, пока не умрете, и да сжалится небо над вашей грешной душою.

Лицо осужденного осталось равнодушным. И судья и публика недоумевали. А прокурор, который от волнения грыз когти, чуть не задохнулся, засунув указательный палец далеко себе в рот.

Судья не выдержал.

— Патрик о’Керри, может быть, вы недовольны ходом судебного процесса?

— Нет, ваша честь, все прошло как полагается. Вы исполнили свой долг, и я на вас нисколько не обижаюсь.

— Может быть, Патрик о’Керри, у вас есть вопросы?

Тот на минуту задумался, а потом сказал, улыбнувшись:

— У меня есть один вопрос, ваша честь, но, боюсь, будет ли он уместен в этом зале и сможете ли вы на него ответить.

Судья решил оставаться любезным до конца:

— Пожалуйста, задавайте его, Патрик о’Керри.

— Скажите, ваша честь, сторож у входных ворот тюрьмы, в которой я нахожусь, Тоби Кроуфорд, служил рулевым на корабле “Провидение”?

Судья удивленно пожал плечами: вопрос был более чем неуместен. Пришлось посовещаться с присяжными и спросить находившегося здесь начальника тюрьмы. Так как выяснилось, что Тоби Кроуфорд никогда не был знаком с осужденным и никогда не назначается на дежурство по коридору, судья счел возможным удовлетворить любопытство клиента и ответил на его вопрос утвердительно.

— Больше у меня нет вопросов, ваша честь, — сказал Патрик о’Керри. — Попрошу вас препроводить меня в камеру.

Если бы у осужденного был адвокат, он поднял бы вопрос о его невменяемости. Каждый выходил из здания суда с ощущением только что увиденного причудливого сна.

Интересные показания дал тюремный коридорный сторож. Очутившись в камере, Патрик о’Керри измерил ее вдоль и поперек шагами и, вынув из кармана штанов кусок угля, начертил на ее полу подобие лодочной палубы. Аккуратно разметив кружками места для трех мачт, он стал между воображаемыми гротом и бизанью и уставился в освещенное полной луной окно. Лунный свет играл в переплете оконной решетки и, сливаясь со слабым лучом коридорного фонаря, не давал возможности успешно наблюдать за тем, что делалось в камере. Вокруг узника и над его головой колебались какие-то тени, напоминавшие парусные полотнища.

В это время у ворот дежурил Тоби Кроуфорд. Он был несколько медлительным, грузным мужчиной с седыми бакенбардами и сломанной ногой, заставившей его уйти с флота, и странным характером. Когда, бывало, он пропустит лишний стаканчик виски, то всегда жаловался на свою судьбу и с иронией рассказывал, что тюрьма похожа на хорошо оснащенный корабль, а он, привратник, похож на рулевого. Если ему приказывали запереть ворота, он притворялся глухим. А на окрик: “Задраить люк!” — поспешно и аккуратно исполнял приказание. Службу он нес исправно, никогда не болел, не напивался пьяным, а поэтому с его странностями мирились.

По показанию второго привратника, в вечер суда Тоби чувствовал себя беспокойно. Он ворчал, что никогда раньше ему не приходилось встречать Патрика о’Керри, но возмутительно, что ему, бывшему матросу, приходится сторожить, как цепной собаке, сидящего в тюрьме прославленного капитана. Тоби усиленно курил трубку и рисовал мелом на воротах и на серых стенах тюрьмы замысловатые каракульки, изображавшие, по его словам, галеры и бригантины.

Захлопнув ворота за тюремной каретой, в которой привезли Патрика о’Керри, он хотел возобновить свое художество, но на воротах и на стене не оставалось уже свободного места. Тогда он на плитах двора начертил лодку, стал в нее и задумался. Сколько времени прошло в этом положении, второй привратник не помнил. Вдруг в тишине тюремного двора прогремел голос:

— Тоби Кроуфорд, к штурвалу!

Земля под Тоби покачнулась. Он стоял в тузике, слегка раскачивающемся на волнах. Пробили склянки. Это, очевидно, упали цепи с рук и ног Патрика о’Керри, точно их сияла невидимая сила.

Стоявший на башне часовой Джереми Ленг ясно видел, как в окне камеры о’Керри забелел под лунным светом острый край кливера и прямоугольник на фор-марса-рее. Тузик Кроуфорда поднялся на воздух и поплыл к этому окну. Через несколько минут стены тюрьмы раздвинулись, и из камеры о’Керри вышел корабль с поднятыми парусами.

На шканцах видна была огненная голова Патрика о’Керри, а Тоби Кроуфорд вглядывался в стрелку компаса и поворачивал штурвал.

Корабль поднялся над тюремным двором и повернул к порту.

— Так держать! — раздалась команда о’Керри.

Ни обитатели тюрьмы, ни запоздавшие пешеходы не поняли, что произошло. Медленно проходя над городом и портом, воздушный корабль поплыл по направлению к Ирландии и исчез за горизонтом.

Как выяснилось, в порту и в тавернах старые моряки злорадно шептали:

— Для моряка тюрьмы нет. Попадешь туда — начерти на полу корабль, упорно думай о нем: и выйдешь из любой темницы. А не сумеешь выйти сам — тебе помогут простые люди, такие же моряки.

Так Патрик о’Керри провел тюремное ведомство и последний раз ускользнул из рук правосудия.

Леди и джентльмены! Заканчивая свой доклад, я еще раз хочу обратить ваше благосклонное внимание на самую активную защиту священного принципа собственности от покушений всяких темных личностей вроде ранее названного Патрика о’Керри. Это особенно важно в таком значительном для нашего государства районе, каким являются прекрасные города Ливерпуль, Манчестер и Бирмингам.

Не верьте кажущемуся спокойствию! Злокозненные силы действуют, не боясь нашего косного тюремного ведомства. Я провозглашу, как римский сенатор Катон: “Ceterum censeo, Karlhaginem esse clelendam” — “Кроме того, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен…”, а в нашем тюремном ведомстве необходимо навести порядок.

Кстати, леди и джентльмены! Если удастся заполучить снова Патрика о’Керри, нашему обществу необходимо будет заключить коммерческое соглашение с солидными владельцами английских верфей и назначить указанного Патрика о’Керри главным советником по строительству британского военного и торгового флотов. Тогда мы станем едиными и нераздельными повелителями мира. Dixi. Я сказал.