— Вы не знаете, куда она пошла?

— А зачем? Она ушла поспешно.

Казалось, герцог стал еще выше и заполнил всю комнату.

— Что вы сказали ей? — спросил он голосом, напомнившим удар хлыста.

— Ничего, — хмуро пробормотала она. — Почему эта девушка пришла сюда задавать мне вопросы? Она влюблена в вас, сеньор, но вы мой, мой, мой… Я ей так и сказала.

Герцог посмотрел на нее холодными, стальными глазами:

— Вы ошибаетесь.

Герцог вытащил кошелек из кармана и бросил его на стол между кувшинчиков и бутылочек. Он упал с резким стуком, герцог повернулся уходить, а сеньорита завизжала:

— О сеньор, вы уходите? Нет, нет, это невозможно! Вы не можете покинуть меня! Я люблю вас, вы мой!

Она бросилась за ним, протягивая руки, стараясь всем телом прижаться к нему. Но герцог отодвинул ее, как если бы она была ребенком.

Глава 10

Равелла была испугана. Ей казалось, что она пережила целую гамму чувств с тех пор, как подслушала разговор за кустами. Хуже всего то, что она и сама не понимала, что испытывает. Она только знала, что, когда эти люди ушли, закончив разговор, она испытала резкую боль и чувство подавленности как будто что-то тяжелое, огромное навалилось на нее.

Она хотела только одного: уйти, остаться одной, чтобы обдумать услышанное. Она сидела бледная и молчаливая в карете по дороге домой, и только когда Лиззи помогла ей раздеться, а леди Гарриэт несколько раз зашла спросить, не нужно ли ей чего-нибудь, она осталась наедине с собственными мыслями.

Не понимала, что с ней происходит. Спрятав горящее лицо в подушку, она лежала, вздрагивая, как раненый зверь, пытаясь спрятать свое сердце даже от собственного рассудка.

Утром почти уговорила себя, что она страдает от мигрени или от хандры, принесенной прохладным ветерком с реки. Но день проходил, а она снова и снова повторяла подслушанный разговор. Знала, что должна что-то сделать, чтобы снова обрести мир в душе.

Она продолжала думать о сеньорите Делите. Какая она? Что в ней было, чем восхищался герцог, что так захватило его? Только ли красота лица и тела, или было что-то еще, какое-то очарование манер, которому можно подражать?

Равелла выглядела такой бледной, у нее были такие синяки под глазами, что леди Гарриэт испугалась, что она больна. Равелла с трудом уговорила ее не посылать за доктором.

— Я просто устала, мадам, — говорила она. — Достаточно просто отдохнуть ночью, и все будет хорошо, обещаю вам.

Леди Гарриэт решила, что ночного отдыха недостаточно и нужно провести день дома. Равелла с радостью согласилась с этим предложением, но вскоре поняла, что не может отдыхать ни душой, ни телом.

Леди Гарриэт устроилась с вышивкой в будуаре, а Равелла, несколько минут бесцельно побродив по комнате, сказала, что хочет взять книгу в библиотеке.

— Почему бы тебе не почитать мне вслух, дорогая? — предложила леди Гарриэт. — Мне это нравится больше всего, и ничто так не успокаивает.

— Хотелось бы мне знать, есть ли у пекки модные романы. Боюсь, что большинство книг очень скучные и выбраны из-за переплетов, а не из-за содержания.

— Какие чудовищные обвинения ты бросаешь моему брату! — засмеялась леди Гарриэт. — Но ты ошибаешься. Себастьян и мальчиком был жаден до чтения. Он глубоко знает классику, но пристрастия его очень широки от приключений до Горация. Хотя он очень изменился за прошедшие годы, я уверена, ты найдешь в его собрании и очень волнующие, и скучные книги.

— Пойду посмотрю, — сказала Равелла.

Она вышла из комнаты. Однако в библиотеке Равелла смотрела не столько на книги, сколько на вещи, принадлежащие герцогу. Вот его золотая печатка на письменном столе. Равелла взяла ее и задумалась, сколько же писем прелестным женщинам он запечатывал.

На столике, стоявшем рядом, лежали нож для разрезания бумаг из слоновой кости и золота и увеличительное стекло с красивой резной ручкой. Она потрогала их, как бы о чем-то споря с собой. Затем, вдруг решившись, пошла к двери, ведшей в жилище капитана Карлиона.

Когда она вошла. Хью Карлион что-то писал за столом. Он приветливо улыбнулся ей и встал.

— Я думал, вы уехали, — сказал Хью. — Разве это не то время, когда вы возвращаетесь от своих многочисленных визитов или прохаживаетесь медленно по Бонд-стрит, чтобы ваши друзья могли похвалить или поругать вашу новую шляпку?

— Сегодня я устала, — с улыбкой ответила Равелла, — поэтому мы с леди Гарриэт остались дома. Я хочу поговорить с вами, сэр.

Капитан Карлион указал на одно из кожаных кресел.

Равелла устроилась в нем, расправив юбки зеленого платья с малиновыми лентами на талии. Капитан сел в кресло напротив.

— Позволите ли вы сказать, что вы очень хорошенькая? — спросил он.

— Нет, — резко ответила Равелла и улыбнулась ему, как бы прося прощения за грубость. — Я не хочу от вас слышать подобных слов, сэр. Это все глупости, которые говорят мне мои глупые кавалеры во время танцев.

— Случается, что даже они говорят правду, — улыбнулся капитан Карлион.

— Вы, правда, так думаете? — спросила Равелла.

— Да, — ответил он. — Разве вы еще не поняли, что я всегда говорю правду? Это одно из немногих достоинств, которым владеют живущие в Мелкомбе: всегда говорить правду, даже если иногда это граничит с грубостью.

— Пекки никогда не говорил, что я хорошенькая.

— Нет? Но может быть, вы не спрашивали его?

— Я думаю, что женщины, которые нравятся ему, непохожи на меня, — сказала Равелла так тоскливо, что капитан почувствовал гнев на равнодушие кузена.

— Я бы не беспокоился о том, что думает герцог, — сказал он, понимая бесполезность слов при ее очевидном обожании герцога. — На свете много других людей. Себастьян, как я часто говорю ему, становится старым и циничным.

— Он восхищается другими женщинами, — тихо произнесла Равелла.

Хью Карлион увидел боль в ее глазах, но был бессилен ей помочь.

— Мой кузен Себастьян — странный человек, — заметил он. — Как вы знаете, я очень его люблю, но даже не пытаюсь понять. Я только знаю, что он отличается от других людей, и поэтому ни одно из правил и установлений, применимых к ним, к нему не относится.

— Конечно, он совсем другой, я понимаю, — сказала Равелла с восхищением.

Они помолчали, потом Хью Карлион, стремясь нарушить это молчание, спросил:

— Я надеюсь, вы счастливы здесь, мисс Шейн?

— Вы не хотите звать меня Равеллой?

Он слегка поклонился:

— Почту за честь, если вы позволите. Но вы не ответили на мой вопрос.

— Конечно, счастлива. Я была бы ужасно неблагодарной, если бы не была. Только… Но давайте не будем говорить об этом. Я сегодня плохо соображаю, и мне стыдно, что я говорю с такими прекрасными людьми, как вы и леди Гарриэт о пустяках.

Хью Карлион встал и подошел к окну. Стоя спиной к Равелле, он спросил:

— Леди Гарриэт тоже счастлива?

— Да, кажется, она становится счастливее с каждым днем. Как будто она забывает несчастья последних лет. Иногда она говорит о них, и я думаю, как может человек перенести столько страданий и остаться таким добрым и милым?

— У нее всегда был такой характер.

— Иногда я думаю, что она очень одинока, — вздохнула Равелла.

— Но она, конечно, пользуется успехом теперь, когда снова появляется в свете? Вероятно, многие восхищаются ею?

— Да, ее часто приглашают танцевать. Я даже дразню ее иногда, что это я ее компаньонка, а не она моя. Но она ни капельки не думает о них. Видите ли, она любит единственного человека на свете.

— Единственного?

Хью Карлион повернулся к Равелле. Голос его звучал странно.

— Да, — продолжала Равелла. — Еще до замужества она полюбила одного человека, но он уехал… И больше никого не было… и не будет.

Хью Карлион замер, стиснув руки.

— Это было очень давно, — сказал он, — и такая красивая женщина, как Гарриэт, полюбит снова.

— Не думаю. Я уверена, что леди Гарриэт всю жизнь будет верна человеку, которому отдала сердце, когда ей было семнадцать лет.