Талос крутанулся, подняв болтер и нацелив его на дверной проем. Узас опустил свое оружие — гладий и цепной топор блестели лоснящейся краснотой.

— Брат, — поприветствовал Узас. — Такая охота. Такая добыча. Запаха крови почти достаточно, чтобы заглушить чувства.

Талос опустил оружие, хотя и не сразу.

— Что ты планируешь с этим делать? — Узас указал цепным топором на умирающего человека.

— Он вот-вот должен был помочь мне сделать кровавого кондора.

— На этом участке осталось мало живых… — Узас слегка покачивался, хотя Талос сомневался, что брат осознает это. — Нет смысла делать кровавого кондора. Я убил многих. Сайрион убил многих. Не осталось живых, которые его бы увидели.

Талос отпустил лодыжку и с пренебрежительной элегантностью раздавил пяткой горло мужчины. Все это время он наблюдал за стоящим в дверях Узасом.

— Где Сайрион?

— Ушел. Не здесь. Я видел его раньше.

— Как давно?

— Какое-то время мы убивали вместе. Потом он ушел один. Он меня ненавидит. Я видел, как он душил, резал и поедал мертвечину. А потом ушел один.

Талос фыркнул, издав приглушенное ворчание раздразненного хищника.

— Я хочу кое-что у тебя спросить, — сказал он. — Кое-что важное. Мне нужно, чтобы ты сконцентрировался на моих словах, брат.

Узас перестал раскачиваться. Палец Повелителя Ночи подергивался на активаторе, и цепной топор запинался через неравномерные промежутки времени.

— Спрашивай.

— Отец Рожденной-в-пустоте. Экипаж обнаружил его мертвым. В последние недели я думал, что это было делом рук неизвестных членов старого экипажа. Но это не так, да?

Узас издал нечто, напоминающее кашель. Так или иначе, но это был не ответ.

— Зачем ты это сделал, Узас?

— Что сделал?

В голосе Талоса не было слышно злости или смирения. Интонация была нейтральной и ровной, словно мертвые скалистые останки их родного мира.

— Я знаю, что ты меня слышишь. Знаю, что ты здесь.

Узас позволил цепному топору жужжать несколько секунд. Наконец он покачал головой.

— Смертные порой умирают. Я не всегда виноват, — он обернулся и посмотрел в коридор. — Я иду охотиться, — и не произнеся более ни слова, вышел.

Сирены продолжали греметь. К этому моменту по всей крепости-монастырю Когти начинали превращать нижние уровни в склепы, вопя, ревя и делая все возможное, чтобы привлечь к себе внимание.

Талос несколько секунд глядел в пустой дверной проем, пытаясь решить, закончен ли разговор с Узасом.

Ухмыльнувшись, словно убийца, он решил, что не закончен.

Ксарл не разделял идиотского удовольствия, которое его братья получали от столь бесславных заданий. Одно дело бродить по нижним уровням крепости и вырезать связанных договором слуг — эту досадную обязанность необходимо было кому-то поручить. Но приказывать заниматься этим Первому Когтю — это совсем другое.

Он размышлял об этом, вычищая из механизмов цепного меча застрявшее мясо. Его хватило, чтобы застопорить проклятое оружие, однако этого стоило ожидать, учитывая ту жатву жизней, которую он учинил вокруг себя. По всему коридору валялись куски семнадцати слуг Ордена. Ксарл не мог понять образ мышления, который позволил неусовершенствованным смертным напасть на него всего лишь с пулевыми пистолетами и ножами, однако он запросто мог жить и без этого знания. Очевидно, что те, кто понимал подобные вещи, только что умерли. Стало быть, это действительно не слишком-то полезная информация.

Отвлечение. Само слово звучало почти как ругательство. "Когти рассредоточатся по крепости-монастырю", — протяжно сказал Возвышенный громким и грозным голосом, — "И послужат отвлечением, которое позволит Кровоточащим Глазам проникнуть в генераторум".

И Талос просто согласился. Он стоял там и кивал головой, когда Кровоточащим Глазам поручали захватить добычу.

Вспомнив это, Ксарл покачал головой.

— Мне это не нравится, — произнес он вслух.

Меркуциан отказался от тяжелого болтера в пользу простого цепного меча.

— Ты это говоришь уже в сороковой раз.

Двое встретились перед тем, как зазвенела тревога. Они оба гнали людей по катакомбам громадной отвратительной крепости. Меркуциан признался, что следовал по коридорам за устроенной Ксарлом бойней, надеясь объединиться с Талосом.

Клинок Ксарла снова заработал, разбрызгивая кровь с влажных зубьев.

— Обычно ты уныл. Эта оптимистичность тебе несвойственна.

— Я далеко не оптимист, однако все лучше, чем сидеть на корабле. По крайней мере здесь мы слышим крики, — казалось, признание его отчасти смущает. — Мы слишком долго не были в бою. Мне это было необходимо. Необходимо узнать, продолжаем ли мы войну.

Двуручный меч Ксарла замер, работая вхолостую, но оставаясь наготове.

— Продолжаем войну. Сейчас ты даже говоришь, как Талос.

Меркуциан отреагировал на интонацию Ксарла едва заметно, но показательно. Клинок слегка приподнялся, а шлем пригнулся, сверкнув глазами.

— И что с того?

Второй воин усмехнулся.

— Хватает того, что он ноет про угасшую славу и гибель Легиона. Если ты поддашься его заблуждениям насчет благородного прошлого, которого никогда не было, я тебя лично убью из милосердия.

Ксарл направился вглубь коридора, под скелетоподобные арки из темного базальта, которые поднимались до самого потолка. Меркуциан последовал за ним, чувствуя себя не в своей тарелке. Он подумал, хоть и всего на мгновение, не всадить ли меч сзади в шею Ксарлу. Он был выше подобного предательства, но не соблазна. Несмотря на все то доверие, оказываемое ему Талосом, Ксарл был порочен. Пророк считал его самым надежным из братьев, однако Меркуциан всегда полагал, что от Ксарла просто смердит грядущим предательством.

Вслед за мыслью об убийстве брата пришла другая, более мрачная. А сколько раз Ксарл думал о том, чтобы так же обойтись с ним? Он знал, что ответ ему не понравится. Некоторые вопросы лучше не задавать.

Они шли, а сирены продолжали заунывно выть вокруг, своей песней сообщая о переполохе на верхних уровнях.

Настроение Ксарла ухудшилось, когда он прошел мимо пустых молитвенных залов, где почти не было мебели и еще меньше добычи.

— Ответь-ка мне на один вопрос, — неожиданно потребовал он.

Меркуциан продолжал оборачиваться, высматривая, не приближается ли кто-то сзади. Усеянный изуродованными обитателями коридор оставался безмолвным, словно склеп, в который они его и превратили.

— Как пожелаешь, — тихо отозвался он.

— А когда была та величественная и благородная эпоха, которую расписывает Талос? Я был там, как и ты. Сражался в Трамасском крестовом походе, проливая кровь в битвах с Ангелами-в-Черном. Присутствовал, когда мы умиротворяли 66:12. При мне Малхарион казнил короля этой захолустной дыры, Рилы, и мы три дня и три ночи транслировали крики его дочери, пока армия не побросала оружие. Я не помню никакой славы. Она пришла спустя десятилетия после Терры, когда мы окончательно сорвались с имперской привязи. Тогда наш отец был честен — мы вели поход, поскольку были сильны, а враг — слаб. Их страх был приятен на вкус, а галактика истекала кровью после наших ударов. Так когда, брат? Когда был этот золотой век?

Меркуциан посмотрел на Повелителя Ночи.

— Это твое мнение, Ксарл. Что с тобой? Яд в твоем голосе граничит с гневом.

— Талос, — Ксарл добавил в имя язвительности. — Последнее время я гадаю, насколько глубоко он может погрузиться в собственное невежество. Он меня утомляет. Если хочет лгать себе, пусть так и делает, но я не в силах слушать очередное поучение о благородном Легионе, которого никогда не было.

— Не понимаю, почему эта злость прорывается сейчас, — Меркуциан остановился. Ксарл медленно развернулся, его голос звучал приглушенным из-за неприятной эмоции.

— Потому что после этой идиотской осады нас ждет важный бой за «Эхо проклятия». И что случится потом? Талос приступит к своим новым обязанностям. Возвышенный хочет воссоздать наши силы. Кто будет контролировать это постепенное возрождение? Талос. Кто заполнит их разумы гнилой ложью о том, как Император требовал, чтобы мы, великий и славный Восьмой Легион, стали имперским орудием страха, которым не осмеливался быть ни один другой Легион. Талос.