— Если ты еще хоть раз скажешь мне: "Это не перевести дословно", вот этот мой маленький друг прострелит тебе ногу. Ясно?

— Ясно, хозяйка, — руки слуги скрылись под плащом.

— Ну… — начал Септим, хмуро глядя на сгорбленного раба, — это не будет рифмой на готике. Вот, что я хотел сказать. Sorsollun иuthullun оба означают "лишенная солнца", но с разными… эээ… оттенками. Это примерно означает "Я слепа, я холодна". А почему ты спрашиваешь? В чем дело?

— Дочь Аркии. Рожденная в пустоте.

Руки Септима в потертых кожаных перчатках без пальцев легли на нижнюю портупею. Он присутствовал на похоронах девочки пять месяцев назад, когда ее родители позволили выбросить закутанное в саван тело через воздушный шлюз вместе со многими прочими убитыми членами смертного экипажа.

— А что с ней?

Октавия посмотрела ему в глаза.

— Я ее видела. Видела, пока ты был на станции. А неделю назад и слышала. Она обратилась ко мне с этими словами.

Дверь не открылась. Она разлетелась наружу шквалом обломков, заполнив коридор дымом.

Разом взвыли тревожные сирены, а ближайшие переборки закрылись — автоматические системы корабля зарегистрировали вражескую атаку и риск нарушения герметичности корпуса.

В дымке призраками скользнули вперед пять высоких силуэтов, за раскосыми красными глазами светились потоки данных целеуказателей.

По стенам вокруг них с треском ударили заряды болтеров, которые, словно разрывные гранаты, взрывались с хлопками, осыпая легионеров железными осколками и пылающими обломками снарядов. Третий Коготь открыл огонь в тот же миг, как только их охотничье зрение подстроилось под дым.

Первым из дымки вырвался Талос. Болты терзали броню его боевого доспеха, выдирая куски керамита, прикрывавшего кабели мускулатуры. За один удар сердца он сократил дистанцию и рубанул мечом по дуге. На ретинальном дисплее агрессивно ярко горели руны, отображавшие тяжелые повреждения его доспеха. К ним тут же присоединился монотонный звук, что издавал доспех убитого воина, более не передававший жизненные показатели .. «Гарий, Третий Коготь, жизненные показатели потеряны», — предупредили глазные линзы. Какая досада.

— Вы слишком долго сражались со смертными, — произнес Талос, пересиливая жгучие укусы нервных компенсаторов. Доспех впрыснул быстродействующие наркотики прямо в сердце, позвоночник и кровеносную систему, однако и их возможности были ограничены перед лицом столь ужасающего обстрела. Болтерные заряды плохо справлялись с броней Легиона — это оружие гораздо лучше рвало плоть, чем керамит — однако, невзирая на его насмешку, массированный натиск брал свое.

Даже не потребовалось выдергивать клинок. Удар напрочь снес голову Гария с плеч. Талос ухватился за окровавленный горжет, не обращая внимания на то, что из рассеченной шеи на латную перчатку хлещет красными струями жизненная влага брата. После смерти Гарий послужил щитом из мяса и брони. Разрывные заряды обрушивались на обезглавленный труп, пока Талос не швырнул его в ближайшего из членов Третьего Когтя.

Мгновением позже среди них оказался Ксарл, и его цепной клинок ударил по шлему брата достаточно сильно, чтобы воин распростерся у стены. Талос рискнул на мгновение бросить взгляд, и увидел, что броня Ксарла так же исковеркана и изломана, как его собственная. Ксарл уже прыгал на другого Заклейменного, не обращая внимания на полученный урон.

Узас, как обычно безо всякого изящества, бросился на ближайшего врага и изо всех сил пытался пробить гладием более мягкую броню на горле воина. Все это время он вопил тому в лицо бессмысленный поток звуков. Из тысячи трещин в его доспехе, словно слезы, сочилась жидкость, но все же он с воем всадил короткий клинок куда нужно. Воин Заклейменных задергался, заполнив вокс горловым бульканьем. Узас рассмеялся, клинок заскрежетал по позвонкам умирающего Повелителя Ночи в тщетной попытке перепилить хребет. В рецепторах всех шлемов вновь раздался монотонный звук.

— Сарлат, Третий Коготь, жизненные показатели потеряны.

— Клинки! — закричал уцелевшим братьям Дал Карус.

Талос побежал к нему, замахиваясь Клинком Ангелов , за которым оставался струящийся след трескучей энергии. Мечи столкнулись и быстро сцепились, никто не уступал. Речь обоих воинов перемежалась рычанием с придыханием от мучительных усилий.

— Глупо было… использовать… болтеры, — ухмыльнулся под лицевым щитком Талос.

— Это было… рискованно… согласен, — проворчал в ответ Дал Карус. Скрежещущие зубья цепного меча щелкали и стучали, пытаясь продвинуться по парируемому золотому оружию. На энергетическом клинке Талоса шипела и трещала испаряющаяся кровь Гария.

— Вель Шан, Третий Коготь, жизненные показатели потеряны.

Талос не смог увидеть, как произошло убийство, однако он расслышал за монотонным писком сигнала рев Ксарла. Он удвоил усилия, подавшись вперед, но его подводил поврежденный доспех. Мышцы пылали, а ретинальный дисплей дважды моргнул. Энергия подавалась на системы брони с перебоями, и он мог лишь удерживать клинок сцепленным с мечом Дал Каруса. Он ощутил неприятную тяжесть в наливающихся тяжестью руках. Из трещины в наспинной силовой установке вырвался сноп искр.

— Ты слабеешь, — прорычал враг.

— А ты… в меньшинстве, — оскалился в ответ Талос.

Дал Карус разорвал захват, рванувшись достаточно сильно, чтобы пророк отшатнулся назад. Цепной меч скользнул по расколотому нагруднику Талоса, поцарапав украшавшую его оскверненную аквилу. Лишившись равновесия из-за замаха, Дал Карус издал проклятие и попытался игнорировать монотонный писк — звон в ушах, возвещавший о гибели его братьев.

Он шагнул назад, вскинув меч в оборонительную позицию против… против…

Против всех них. Всего Первого Когтя.

Они стояли, словно стая, окруженные телами убитых. В рассеивающейся дымке стояли Талос, Ксарл, Узас, Сайрион и Меркуциан, сжимавшие в кулаках окровавленные клинки. Доспехи были повреждены, и Дал Карус на кратчайший миг испытал сочувствие, представив объем работ по починке последствий такого обстрела. Больше всего от огня пострадали Талос и Ксарл, броневые пластины сорваны напрочь, почерневшая подкладка местами пробита и прожженна. Шлемы смялись до полной непригодности. У Ксарла не было глазной линзы, а у Сайриона обе потрескались так, что не подлежали быстрому ремонту. Через расколотый лицевой щиток была видна половина лица Узаса. Вожак Заклейменных, последний носитель этого звания, встретился взглядом с ухмыляющимся и пускающим слюни глупцом.

— Это твоя вина, — произнес Дал Карус. — Твое безумие стоило нам каждой забранной этой ночью жизни.

Узас облизнул потемневшие из-за кровоточащих десен зубы. Дал Карус усомнился, что этот зверь вообще понял его слова.

— Давайте покончим с этим, — зубья цепного меча снова застрекотали, вгрызаясь в воздух. — Не нужно позорить Третий Коготь, заставляя меня ждать смерти.

Раздался смех Сайриона, ставший грубым из-за динамиков вокса.

— Позорить, — выдохнул он сквозь фырканье. — Секунду, прошу вас, — он расстегнул замки на вороте, снял покрытый рубцами шлем и вытер глаза сорванным с брони куском пергамента с описанием его деяний. — Он так говорит «позор», как будто это имеет какое-то значение. Мы это слышим от воина, который стал убийцей в тринадцать, а спустя два года — еще и насильником. А теперь он тревожится о чести. Это прекрасно.

Талос поднял болтер. На двуствольном оружии были выгравированы деяния павшего воина, который достиг куда большего, чем кто-либо из окружавших его нового обладателя.

— Прошу тебя, — вздохнул Дал Карус. — не убивай меня оружием Малхариона.

— Сними шлем, — не двигаясь, произнес пророк. Из ран в его доспехе все еще летели искры и лились смазочные масла. — Ты утратил всякое право выбирать себе смерть в тот миг, когда устроил это идиотское противостояние.

Дал Карус медленно повиновался. Он стоял перед Первым Когтем с непокрытой головой. От палубы исходил пряный запах крови, пронизанный химической вонью от взрывов болтерных зарядов. Он печально улыбнулся, практически извиняясь.