Талос и Ксарл скрестили клинки.

Зал для тренировочных поединков, как и почти все на «Завете», превратился в тень былого. В центре ступенчатого помещения, напоминавшего гладиаторскую арену, бились только двое Астартес — деактивированный силовой клинок Талоса против выключенного цепного меча Ксарла. Из уважения к машинным духам оружия боевые братья использовали в поединке собственные мечи вместо тренировочных, но включать их не стали.

У Ксарла был цепной меч стандартной модели, принятой на вооружение Астартес: невероятно жесткий и прочный, ощерившийся зубьями, заточенными до мономолекулярной остроты. Но Аурум, меч павшего капитана Кровавых Ангелов, обладал неимоверной мощью. Даже обычный силовой клинок легко расправился бы с заслуженным, но ничем не примечательным «Палачом» Ксарла — а Аурум был скорее могучим артефактом, чем оружием. Поэтому дуэлянты сражались без потрескивающего голубого пламени силового меча и визга цепного лезвия.

В каком-то смысле это не шло им на пользу. Их движения отдавали заученностью тренировочного поединка, а не истинной боевой яростью. Относительная тишина учебных дуэлей всегда раздражала Талоса. Не чувствуя удовлетворения от схватки, в такие моменты пророк часто задумывался о том, что генетически запрограммирован и выращен для боя. Он был больше оружием, чем человеком, — и очевидней всего это становилось в те минуты, когда что-то его тревожило.

По меркам смертных, их поединок сочли бы схваткой богов. Клинки рассекали воздух так быстро, что человеческий глаз не смог бы за ними уследить, — удар следовал за ударом в вихре неумолимой силы и скорости. Но если бы за боем наблюдали Астартес, они увидели бы все намного яснее. Оба воина были рассеянны: их мысли блуждали где-то, и это ощущалось в каждой секундной заминке и неуверенном взгляде.

Стены арены вокруг них прорезало множество переходов высотой в человеческий рост. Когда-то здесь размещалась небольшая армия сервиторов, предназначенных для учебных боев и обреченных погибнуть под клинками Астартес, приходивших сюда, чтобы отточить боевые навыки. Эти дни давно канули в прошлое. Коридоры, по которым сервиторы выкатывались из мастерских и хранилищ под ареной, были черны и безмолвны — еще одно напоминание о безвозвратно минувшем.

Откинувшись назад, чтобы отразить режущий удар по горлу, Талос почувствовал нарастающую злость. Меланхолия не входила в число его привычек. Тоска была чужда его образу мыслей, однако в последнее время прочно обосновалась в душе, словно ей там самое место.

Это злило Талоса, как брешь в защите или рана, которая никак не зарастет.

Ксарл почувствовал досаду в движениях брата и, когда мечи вновь сошлись, наклонился ближе. Лица двоих Астартес — и без того похожих благодаря генетическим манипуляциям, переплавившим их тела, — пылали одинаковым гневом. Взгляды черных глаз, переполненных горечью, скрестились так же, как клинки в руках.

— Ты теряешь хладнокровие! — рявкнул Ксарл.

— Меня бесит то, что я должен давать тебе поблажку из-за ноги, — прорычал в ответ Талос, чуть заметно кивнув в сторону заживающей ноги Ксарла.

В ответ Ксарл со смехом отшвырнул брата назад. Он увел свой клинок в сторону с грацией, удивительной для того, кто привык в поединках полагаться на чистую ярость.

— Покажи все, на что ты способен, — предложил Ксарл с улыбкой, неразличимой во тьме.

Как и во всех помещениях «Завета», предназначенных лишь для Астартес, в тренировочных залах царил непроглядный мрак. Для черных глаз уроженцев Нострамо это не было помехой, но в прежние дни боевым сервиторам требовались приборы ночного видения и усилители ауры, чтобы лучше различать движение.

Талос снова атаковал. Держа меч двуручным хватом, воин провел безупречную серию ударов слева, вынуждая Ксарла все больше переносить вес тела на правую ногу. Он слышал, как брат скрипел зубами от боли, отражая выпады.

— Продолжай в том же духе, — выдохнул Ксарл.

Он даже не запыхался, несмотря на то что бойцы сражались в таком нечеловеческом темпе уже почти час.

— Мне еще надо привыкнуть к тому, чтобы снова опираться на эту ногу.

Но вместо того чтобы развивать атаку, Талос остановился.

— Подожди, — сказал он, подняв руку.

— Что? В чем дело? — спросил Ксарл, опуская «Палача».

Он оглядел безмолвную и темную арену — но не увидел ничего, кроме пустых рядов зрительских сидений, не услышал ничего, кроме смутного гула орбитальных двигателей, и не ощутил ничего, кроме запаха их собственного пота и чуть заметной вони машинного масла, застоявшейся здесь за прошедшие века.

— Никого поблизости я не чую.

— Я видел, как Узас убил Кириона, — без всяких предисловий брякнул Талос.

Ксарл расхохотался:

— Ага. Отличная шутка. Так мы будем драться или нет?

Не получив ответа, Ксарл пристально всмотрелся в лицо брату и спросил с нехарактерной для него заботливостью:

— Твоя голова еще не зажила? Я думал, ты уже в порядке.

— Я не шучу.

Ксарл, видевший во мраке с легкостью уроженца бессолнечной планеты, наконец-то заметил, что в черных глазах брата нет и тени улыбки.

— Ты говоришь о своем видении?

— Да. Ты же знаешь.

— Ты ошибся, Талос. — Ксарл сплюнул на палубу. — Кирион вполне заслуживает ненависти. На нем клейма негде ставить. Но даже такой бешеный недоумок, как Узас, никогда не убьет его.

— Кирион верен Ночному Призраку, — ответил Талос.

Ксарл фыркнул.

— Мы это уже обсуждали. Он — Астартес, познавший страх. Хуже и быть не может.

— Он понимает, что такое страх.

— И все еще слышит демона, прикарманившего душу Вознесенного?

Талос красноречиво промолчал.

— Вот именно, — подытожил Ксарл. — Он способен чувствовать страх. Это неестественно. Это извращение.

— Да, он способен чувствовать чужой страх. Но сам он не боится.

Ксарл покосился на свой цепной меч, дезактивированный и безмолвный.

— Это все слова. Кирион осквернен Губительными Силами, точно так же как Узас. Но они все еще наши братья, и я доверяю им — пока что.

— Ты доверяешь Узасу? — удивился Талос.

— Мы — Первый Коготь, — ответил Ксарл так, словно это все объясняло. — По крайней мере, порча Узаса видна с первого взгляда. Кирион намного опасней, брат.

— Я много раз говорил об этом с Кирионом, — предостерегающе заметил Талос. — И повторяю — ты не прав.

— Посмотрим. Расскажи мне об этом видении.

Талос снова представил Узаса — как тот с топором в руке пробирается по обломкам разрушенного здания и бросается к распростертому на земле Кириону. Он пересказал все это Ксарлу так точно, как только возможно, стараясь ничего не упустить. Он говорил о трубящих в небе горнах титанов, о запыленной серой кладке рухнувших домов, о магматически красных пятнах ожогов там, где камни расплавил пушечный огонь богоподобных машин. Он описал, как лезвие топора опустилось, вонзившись в шейное сочленение доспеха Кириона, и как секундой позже хлынула кровь.

— Это похоже на Узаса, — помолчав, согласился Ксарл. — Жестокое убийство беззащитной жертвы. Я уже не уверен, что это только твоя дурацкая шутка.

— Он презирает Кириона, — подчеркнул Талос.

Пророк отошел к той части арены, где к металлической стене были прислонены ножны Аурума.

— Но я ошибался и прежде, — бросил он через плечо.

Ксарл снова покачал головой. Боевой брат выглядел задумчивым, чего Талос никогда не наблюдал за ним прежде, и эта перемена тревожила своей новизной. Впервые Талос осознал, что Ксарл вполне мог входить в число тех, кто искренне верил его пророческому дару — или проклятию. Он казался почти… обеспокоенным.

— Когда? — спросил Ксарл. — Ты ошибался всего пару раз за много лет. Нет, брат, это попахивает неприятной правдой.

Талос ничего не ответил. Ксарл преподнес ему сюрприз, продолжив:

— Мы все верим тебе. Ты мне не нравишься, брат, — ты знаешь это. С тобой непросто. Ты всегда стопроцентно убежден в своей правоте и порой рискуешь так же глупо, как Вознесенный. Ты с чего-то решил, что возглавляешь Первый Коготь, хотя никто тебя командиром не назначал. Ты был всего лишь апотекарием, а теперь ведешь себя так, будто ты наш сержант. Ложный Трон, ты ведешь себя так, будто ты капитан десятой роты. У меня сотня причин не любить тебя, и все они вполне веские. Но я доверяю тебе, Талос.