Лоргару было известно это чувство. Он познал его, когда стоял на коленях в пепле Совершенного Города, полностью уничтоженного флотом Жиллимана по приказу Императора. Впервые за все годы своих абсолютно разных жизней Лоргар Аврелиан и Робаут Жиллиман сошлись как равные.

К собственному изумлению, от которого у него похолодела кровь, Лоргар ощутил стыд. Он наконец-то увидел на лице брата подлинную ненависть, и в этот миг понял то, что ускользало от него все эти десятилетия.

Жиллиман не питал к нему ненависти. Ультрадесантник никогда не подрывал его начинания, не прятал насмешливую улыбку под маской лживого безразличия, не ощущал тайной радости, когда принижал религиозные старания Лоргара в Монархии и Великом крестовом походе.

Жиллиман не питал к нему ненависти. До настоящего момента. Теперь появилась ненависть. Появилась абсолютная ненависть, подпитываемая обилием страдания. Это была заслуженная ненависть, и из-за нее Лоргар умрет, песнь не завершится, а Ложный Император останется на троне во главе империи, которую из-за своего невежества не имеет права возглавлять.

Носитель Слова ощутил внезапную жгучую потребность все объяснить, оправдаться и поведать о необходимости всего этого ради просвещения человечества. Восстание. Война. Ересь. Правда о реальности омерзительна, но ее нужно рассказать. Боги реальны, и они нуждаются в людях. Человеческая раса может возвыситься в единстве и бессмертии как избранный народ Пантеона, или же погибнуть за грех невежества, как много веков назад умерли эльдар.

Блокируя сокрушительные удары кулаков брата, Лоргар начал проклинать песнь варпа, отвлекающую его. Она настойчиво и непрестанно звучала внутри черепа и перед глазами. Все казалось важным. Все звучало неправильно. Каждый раскатистый звон крозиуса, сшибающегося с кулаками Жиллимана, гудел не так, сбивая кульминацию, которая должна была нарастать.

Оба примарха сражались, не обращая внимания на своих воинов. Для бившихся вокруг космодесантников их богоподобные движения сливались в неразборчивое размытое пятно. Здесь разворачивался миф, для записи которого и создавался терранский орден летописцев — как двое сыновей Императора поднимают оружие, олицетворяя собой древнейшие из легенд: Акилла, разрушителя города-крепости Трой, или Галиата, гиганта из племени филистинцев. Никто и не предполагал, что герои новой эры обратятся друг против друга, и не мог предсказать их неиссякаемую злобу.

— Калт, — само слово стало оружием. Жиллиман выдохнул его, наполнив той же ненавистью, которой были озарены его глаза. — Калт. Юрса. Каллас. Высадка Корума. Эреф Пять. Квилхама. Тикор. Арматура. Сколько моих миров, Лоргар? Сколько?

Лоргар парировал очередной взмах и крутанул крозиус, нанося тяжеловесный ответный удар. Жиллиман заблокировал его с той же легкостью, с какой Лоргар остановил выпад. Звуки ударов разносились над полем боя, словно звон храмовых колоколов, созывающих верующих на молитву.

— Калт, — повторил Жиллиман. — Ничего не скажешь, «брат»? Не ответишь, что твой Легион учинил на Пятистах Мирах?

Лоргар промолчал. После Исствана все изменилось. В часы после резни, пока он сидел в одиночестве, и с его лица текла кровь от смертоносных когтей Коракса, он ощущал, как по ту сторону пелены меняется судьба. Будущее переписывало само себя, открывались пути новых возможностей. За прошлый год он, наконец, почувствовал, что получил мантию человека, которым всегда должен был стать. Иногда он даже хотел вновь повстречаться с Кораксом. В следующий раз события не сложатся в пользу Владыки Воронов столь идеально — в этом Лоргар был уверен.

— Отметка Калта, — в устах Жиллимана это прозвучало как обвинение. Сдержанное достоинство даже украшало его гнев. Он не впадал в безумие убийцы-берсерка, сражаясь с яростью, которая пылала холодным пламенем.

Руки Жиллимана столкнулись, поймав падающую булаву с резким визгом протестующих энергетических полей. Удерживая ее, он посмотрел поверх сцепившегося оружия прямо в глаза брату.

— Посмотри на меня. На мое лицо. Видишь Отметку Калта?

Даже исказившись от злобы, его патрицианские черты обладали величавой и суровой красотой, однако их никогда нельзя было счесть созданными по образу Императора в такой же мере, как татуированное лицо Лоргара. Единственным различием между нынешним Жиллиманом и Жиллиманом, который стоял в прахе Монархии, была тонкая паутина темных вен на горле и щеках примарха — почти незаметных для тех, кто не знал его близко.

— Попадание в пустоту, — Ультрадесантник не выпускал оружие, хотя по его массивным перчаткам плясали молнии. Лоргар стиснул рукоять Иллюминарума, по которой пошла рябь энергии, вгрызавшейся в его бронированные руки и воспламенявшей пергаменты на наплечниках. — Попадание в пустоту, когда ты погубил один из моих миров и флот над ним.

Лоргар не стал огрызаться. Он покачал головой, борясь с силой брата.

На лице Жиллимана заиграла его улыбка политика.

— Ты изменился.

Лоргар ответил на упрек брата ворчанием.

— Мне все об этом говорят.

На сей раз вырвался Лоргар. Он высвободил Иллюминарум и поплатился за это попаданием кулака в живот. Удар вышиб из него дух, расколол нагрудник и вызвал окровавленную улыбку из-за поэтичной справедливости. Он разбил нагрудник брата в совершенном городе, и теперь пришла расплата. Судьба и впрямь насмехалась над ним.

— Первая кровь за мной, — произнес Жиллиман.

Сожаление в его голосе обжигало слух Лоргара. Он силился заговорить, вдохнуть, но не мог сделать ни того, ни другого. Песнь еще никогда не звучала так неправильно.

Руки Жиллимана царапали и скользили по его броне, стараясь схватиться мертвой хваткой и закончить бой. Лоргар оттолкнул противника направленным телекинетическим импульсом. Он вышел слабым и колеблющимся из-за того, что песнь все еще была расстроена, однако брат отшатнулся. Булава рванулась следом, силовое поле оставляло за собой след из молний. Лоргар впечатал ее в висок Жиллимана с силой пушечного ядра. Раздался треск, который бы посрамил даже раскат грома.

— Вот тебе Отметка Калта, — отозвался Лоргар, отступая назад, чтобы перевести дыхание. Воздух с хрипом входил и выходил из легких. Он уже ощущал привкус крови — от удара Жиллимана внутри что-то сломалось. В лучшем случае, несколько ребер, а скорее всего — что-то более важное. Он глотнул воздуха, и на выдохе по доспеху потекла кровь.

Примархи стояли друг напротив друга под серым небом. Один страдал от внутреннего кровотечения, у второго половину лица заливала кровь, льющаяся из пробитого черепа.

— Наслаждайся шрамом, — вымученно улыбнулся Лоргар. — Он у тебя останется до самой смерти.

Он широко раскинул руки, охватывая ими гибнущий город.

— Зачем было за мной гнаться, Робаут? Зачем? Твой флот не устоит перед «Трисагионом», а ты погибнешь здесь, внизу.

— Есть разница между самоуверенностью и высокомерием, шавка. Тебе наверняка кто-нибудь об этом уже говорил.

Несущий Слово вновь сплюнул кровью.

— Но почему ты пришел? Почему?

— Отвага, — Жиллиман двинулся вперед, не обращая внимания на рану. Ему не пришлось заставлять себя улыбаться, это получалось у него так же естественно, как дыхание. — Отвага и честь, Лоргар. Две добродетели, которых ты никогда не ведал.

Они двигались на запад, отбивая каждый дюйм пути и сражаясь на бегу с Ультрадесантниками, которые тоже отступали от приближающейся волны.

В военных хрониках, которые изучал Аргел Тал, часто упоминались воины, «которые сражались, будто одержимые». В большинстве случае они были одержимы неким не поддающимся количественному выражению воинским духом, желанием защитить родину, или же просто уподобиться легендарным предкам.

Аргел Тал был одержим в подлинном смысле этого слова, и сомневался, что без паразитического симбиоза с Раумом смог бы поспеть за Кхарном. Покинув Эреба, Аргел Тал сражался в демонической форме. Ему было слишком тяжело, чтобы наслаждаться ее силой, он ненавидел собственное доверие к пророческому предостережению бывшего учителя. Он постоянно твердил себе, что это ложь, но продолжал действовать, чтобы не дать ей стать истиной.