— Что именно?
— Пользовались французским гостеприимством и набирали воду в деревне.
Пока Мишель раздумывает над такой возможностью, я сообщаю ему, что пообещала девочкам вывезти их сегодня вечером в Канны и угостить пиццей. Денег, конечно, почти нет, но все-таки они хотят проветриться. Я чувствую, что им уже начинает надоедать наша жизнь без удобств и однообразное меню, продиктованное скудным набором кухонной утвари: пара старых сковородок из лондонской квартиры, дешевенькое барбекю, пластиковая салатница, поднос, бумажные тарелки, несколько ножей и вилок, купленные уже здесь, и какая-то странная штука, принадлежащая Мишелю, которая с виду напоминает бунзеновскую горелку, но вполне успешно кипятит воду для картошки и кофе.
— С девочками все в порядке. Это ты хочешь проветриться, — дразнит меня Мишель.
Только теперь я начинаю понимать серьезную разницу между мною и им. Если в моей прошлой настоящей жизни что-нибудь отказывалось работать, я выбрасывала это, шла в магазин и покупала новое. Нет кухни? Отлично. Буду питаться где-нибудь в городе, легко решала я. У Мишеля же, в отличие от меня, хватает терпения, он умеет ремонтировать вещи и делать что-нибудь нужное из бесполезных кусков дерева или обрывков проволоки.
— Может, ты и прав, — вздыхаю я, и он начинает хохотать, услышав, что в моей биографии это первый опыт жизни вдали от городских удобств.
— Нет, все-таки ты права. Но девочки повеселеют, как только мы наполним бассейн.
Он по-прежнему обещает Ванессе и Клариссе, что, как только мы отыщем источник воды, наполним резервуар — большой и круглый бетонный танк на самой вершине — и вода по незасоренным и непроржавевшим трубам (кстати, все шутки, что мне доводилось слышать о французских водопроводах, оказались чистой правдой) весело побежит в дом, — так вот, когда случится вся эта серия petits miracles[47], мы первым делом наполним водой бассейн. Я поворачиваю голову, смотрю вниз, на выцветшую голубую чашу, и представляю себе, как в ней будет плескаться прохладная, прозрачная вода. Да, с бассейном наша жизнь станет гораздо веселее.
— А что наши соседи? — спрашиваю я у Мишеля. — Ты с ними уже общался?
— Все уехали. Или проводят дни на пляже.
Пляж! Мы же там еще не были!
— Давай отложим поиски воды и съездим завтра на пляж.
— Там чересчур много туристов, — говорит Мишель так брезгливо, словно прожил на этом холме уже лет сто.
Встаем мы рано. Мне повезло — я встретила человека, который любит раннее утро не меньше, чем я. День начинается, когда первые лучи пробиваются сквозь ветки окружающих дом сосен и падают на наши загорелые лица и разложенные прямо на полу ужасные матрасы.
— Я на море, — сонно бормочу я, натягиваю на себя первую попавшуюся под руку одежду и спешу к машине.
На дороге мне встречаются только оранжевые мусорные фургоны да первые редкие любители посигналить. Внизу, в городе, воздух уже пахнет выхлопными газами и только что испеченным хлебом. Целый час я плаваю в полном одиночестве, потом прямо на пляже принимаю холодный пресноводный душ и начинаю чувствовать себя свежей и полной сил. Это гораздо приятнее, чем начинать день с косых взглядов месье Парковка. Мишель смеется и говорит, что я чересчур чувствительна, но, судя по тому, как хозяин отеля багровеет каждый раз, когда мы поднимаемся в комнату девочек, он проводит все ночи, планируя наше убийство. Дома я быстренько глотаю кофе, и мы отправляемся за Ванессой и Клариссой.
За завтраком я делюсь с семьей своими утренними пляжными радостями, с жаром расписываю тишину, покой, отсутствие туристов, видящих в это время десятый сон, чистый золотой песок без единого человеческого следа и восход. Ах, какой восход! В дивном безмолвии солнце поднимается из своего таинственного логова за грядой холмов, приносит с собой тепло и волшебный медовый свет, разливается по воде до самого горизонта, превращает ленивые волны в жидкое золото, а в самой середине этого чуда я одна-одинешенька плыву по соленой глади.
Выслушав этот вдохновенный рассказ, Ванесса тут же выражает желание поехать на пляж со мной.
— Прямо завтра, — умоляет она. — S’il te plaît, Carol, chère Carol![48]
Чтобы избежать ответа, я подношу к губам чашку кофе. Ванесса и ее сестра, дай им волю, будут спать до самого ланча.
— S’il te plaît, Carol, — канючит девушка.
Как я могу отказать ей? Приходится пообещать.
После завтрака мы все возвращаемся на виллу. Воздух дрожит и плавится от жары, а очертания холмов приобретают какую-то нереальную мягкость. Мишель оправляется в Совет по водоснабжению, а мы с Ванессой беремся за остатки плюща, все еще цепляющегося мертвой хваткой за дно и стенки бассейна. Наконец эта изнурительная работа завершена, и мы останавливаемся, чтобы полюбоваться результатами своего труда.
— До чего же он старый и потрескавшийся, — с сомнением говорит Ванесса.
— Ему нужна вода, — утешаю ее я, но бассейн действительно смотрится отжившим свой век.
Под палящим солнцем мы перетаскиваем охапки обрезанных веток подальше от дома и складываем их в кучу, чтобы позже сжечь. Но мы еще долго не сможем поднести спичку к этой груде мусора. Летом на юге Франции разведение костров строго запрещено. Велик риск лесных пожаров. При такой жаре и нехватке воды мы легко можем превратить в головешки половину Лазурного Берега.
Я оглядываюсь в поисках Клариссы. Ее нигде не видно.
С багетами под мышкой из города возвращается Мишель. Вид у него усталый и недовольный. Там было шумно, пыльно и многолюдно, жалуется он, а кроме того, ему пришлось иметь дело с крайне нелюбезной дамой из Совета по водоснабжению, которая заявила, что не предоставит нам никакой информации, пока ей не предъявят документ, подтверждающий покупку дома, или какой-нибудь оплаченный счет. Ни того, ни другого у нас не имеется. А еще она потребовала данные о лице, на чье имя выписывались последние счета. Скорее всего, это была собачья дама, которая, как известно, сбежала, ничего не оплатив. Мишель упомянул имя мадам Б., но чиновница только покачала головой, а потом хмуро сообщила ему, что полтора года назад именно по письменной просьбе мадам Б. участок был отключен от водоснабжения.
— Зачем она это сделала? — удивляюсь я.
— Во Франции, если участок официально отключен от электричества и водоснабжения, владелец освобождается от налога на землю и дом.
— И что теперь?
— Завтра опять поеду туда с нашими паспортами и promesse de vente, подписанным месье и мадам Б. Буду просить, чтобы они немного отступили от правил.
— Coo-coo, Papa!
— А, вы закончили с бассейном? Отлично!
И Мишель спешит в дом за фотоаппаратом, чтобы снять подпрыгивающую на дне Ванессу и Памелу. В самом глубоком месте высота стенок три метра, и даже наша толстуха кажется маленьким щенком. Я прикидываю, сколько же воды потребуется, чтобы наполнить эту огромную чашу, и сколько упорства, чтобы осуществить задуманное.
С каждым проходящим днем земля вокруг дома все больше напоминает пылесборник. Если дует ветер, пыль проникает повсюду, мы находим ее в своей одежде, посуде, на теле, она скрипит между зубами. Любая, даже самая простая работа в такой обстановке и при этой жаре превращается в каторгу. Но девочки сохраняют жизнерадостность и — каждая по-своему — стараются нам помочь. Они близнецы, но совсем непохожи, и я с интересом изучаю эти два таких разных характера. Менее практичная Кларисса целыми днями собирает одичавшие цветы, и ее тоненькая фигурка то там, то сям мелькает в наших джунглях. Она ставит букеты в пустые винные бутылки или консервные банки и украшает ими наш самодельный стол под большим деревом: доска, покоящаяся на ножках из кирпичей, расколотой черепицы и другого хлама, найденного в саду. Ванесса любознательна и интересуется языками. Она уже призналась, что немного владеет английским, но категорически отказывается разговаривать на нем со мной. Я пытаюсь выяснить почему, но она только качает головой и уходит. Может, так проявляется глубоко скрытая неприязнь ко мне, или она просто считает, что, раз уж мы во Франции, надо разговаривать на ее родном языке.