Внутри, все бутылки были целы и четко помечены аккуратным почерком Клер. Я остановился на секунду, глядя на это, потому что было чувство, что она была здесь, стояла рядом со мной, но это лишь иллюзия, не реальность. Настоящая Клер заперта в доме, как когда-то было со мной.

Это просто… остаточное явление. Принятие желаемого за действительное.

Я заглянул в список и схватил две бутылки. Клер оставила сумку в углу, и я начал наполнять ее. Химикаты были только частью того, что требовалось Мирнину — ему также понадобилось оборудование, походившее на дефибриллятор. Он набросал эскиз своей небрежной, но странно точной, рукой, и я поднял его, чтобы сравнить с каждым диковинным агрегатом в поле зрения.

Вот, на пятом столе, стояла штуковина, которую он нарисовал. Я схватил ее.

Последний пункт из списка, однако, не был в поле зрения, и я потратил бесконечные, разочаровывающие минуты, открывая шкафы и вываливая содержащееся там дерьмо, в попытках отыскать его. Черная кожаная сумка, похожая на старомодный докторский набор.

Сумки нигде не было.

— Я бы спросил, ищешь ли ты что-нибудь, но это и так довольно очевидно, — прозвучал скрипучий голос позади меня. Я не чувствовал чьего-либо приближения, но я знал этот голос, очень хорошо знал, и его ни с кем другим нельзя было спутать.

Просто плоское и серое изображение отца Шейна.

Я старался особо этого не показывать рядом с Шейном, но я ненавидел его отца. Ненавидел его больше, чем любого другого человека или существо, или кого бы то ни было на всей планете. Это не по какой-то определенной причине, хотя он делал ужасные вещи и мне, но с этим я мог бы справиться, как бы плохо это ни было. Нет, причиной было то, во что он превратил каждый день всей жизни Шейна. Было достаточно скверно, когда он был всего лишь пьяницей, превращающим своего сына в такого же хулигана, как и он сам, но стало в десять тысяч раз хуже, после смерти сестры и матери Шейна, когда одержимость Фрэнка уничтожить вампиров Морганвилля перекрыла все то хорошее, что осталось внутри.

У Шейна в жизни была большая темная полоса, но, честно говоря, я всегда удивлялся, что в нем есть что-то еще кроме этой темноты, после всего, что ему пришлось пережить.

Из-за его отца.

Поэтому, не оборачиваясь, я сказал, — Отвали, Фрэнк, пока я не нашел твою банку и не раздавил твой мозг, как вареный помидор.

— Ах, как мило. Кто это вырос и стал настоящим мачо? Тебе не идет, Гласс. Ты ведь чуткий музыкант, помнишь? — Горькая насмешка в его голосе была примерно так же неуловима, как брошенный в голову камень.

Одно обо мне верно — я музыкант, но я вырос в Морганвилле, и чувственные личности здесь долго не продержатся, только если внутри у них нет стального стержня.

Так что я никогда не был слабым ребенком, каким меня всегда воспринимал отец Шейна. Шейн знал это, но его отец всегда хотел, чтобы он подружился с настоящими парнями.

Честно говоря, уничтожение его мозга прямо сейчас решило бы уйму проблем для всех нас, поскольку мысль о том, что Фрэнк Коллинз продолжает распространять свое влияние, в то время как Клер лежит мертвая в нашем доме… это действительно попахивало иронией.

Я повернулся и сказал, — Черная кожаная сумка. Где она?

Коллинз немного усовершенствовал свое изображение — он казался моложе и, в то же время, выглядел еще большим засранцем. Грустно. — Не стесняйся, осмотрись, — сказал он.

— Сумка нужна Мирнину.

— Думаешь, это растопит лед во мне, Златовласка? Он не очень-то интересовался моим мнением, прежде чем превратить меня в машину Франкенштейна. Я не выполняю его поручений.

Я продолжал открывать шкафы и выдвигать ящики. Мое время истекало, и я прекрасно понимал, что мне придется вернуться домой до истечения установленного с Шейном и Евой срока. Если поисковая команда Амелии появится здесь, я пропал.

— Теплее, — сказал Фрэнк. — Ох, нет, неправильно, холоднее.

— Заткнись.

— Скажи мне кое-что, и я заткнусь.

— Или я мог бы пойти и заткнуть твои трубы — это так же хорошо сработало бы.

— Как думаешь, что произойдет, если я расскажу Шейну о тебе и Клер?

Я замер. Это походило на подлый удар по голове, и несколько секунд я даже не мог сформулировать ответ… но затем мне пришлось перебарывать обжигающий всплеск ярости, захлестнувший меня.

Я повернулся взглянуть на него. Уверен, мои глаза пылали яркой, темно-красной яростью. — Чертов лжец.

Он рассмеялся, — Ох, да перестань, Майкл. Она симпатичная девушка, живет в твоем доме… Ты скажешь мне что никогда даже не думал об этом? Ты думаешь, Шейн поверит этому? Если я скажу ему?

Это была ложь, полная и совершенная чушь собачья, но он был прав в одном: я думал об этом. Не после того, как Шейн начал влюбляться в нее, а немного раньше. Совсем чуть-чуть.

У Фрэнка была одна особенность — он всегда знал, как разглядеть трещину в твоих доспехах, и где нужно ударить. Моя дружба с Шейном всегда будет сильной, и она также всегда будет хрупкой — он не доверял вампирам, но он доверял мне, и весь этот шум в его голове делал ситуацию сложнее, чем должно быть.

Любой намек о Клер и мне… снова бы все это разрушил.

— Что ты хочешь, Фрэнк? — Я захлопнул один ящик и открыл другой. Черт, во мне просыпался голод, подгоняемый всем тем гневом, что Фрэнк вызывал во мне. Дома у меня была спортивная бутылка, наполненная Первой группой, которую я бы выпил залпом, и чувство такой жгучей потребности сейчас сильно отвлекало. Интересно, где Мирнин держал свои закуски. Опять же, зная обычные закидоны Мирнина, я бы в любом случае не стал ничего пробовать из его холодильника.

— Я хочу, чтобы ты остановил Амелию, — сказал Фрэнк.

Это заставило меня обернуться. Все издевательские нотки, всё это дерьмо исчезли, и теперь это был настоящий Фрэнк Коллинз. Тот, в ком еще жила — ну, я бы не назвал это именно человечностью — честь.

— Остановил от совершения чего именно?

— От уничтожения этого города и каждого в нем.

— Только не вампиров, — сказал я. — И она сказала, что передает управление людям.

Фрэнк засмеялся, клубок электронного шума разнесся из динамиков по комнате. — Ты действительно веришь, что она когда-нибудь это сделает? Даже в конце? Она — одна из тех, кто убьет тебя, чтобы спасти. Вампиры должны уехать. Люди должны умереть, все до единого, прямо на Площади Основателя — как ученые гуманно избавляются от лабораторных животных, когда заканчивают с экспериментом. И я тот, кто должен запустить это.

Часть меня настаивала на том, что он снова лжет, потому что это было обычным делом Фрэнка. Он лгал. Он запугивал. Он манипулировал людьми ради достижения желаемого.

Но другая часть предупредила, что, возможно, он говорит правду. Я слышал разговор Амелии и Мирнина. То, что он только что сказал, соответствовало тому, что я узнал от них, хотя они не упомянули об умирающих людях.

Конечно.

— Скажи мне, где сумка, — сказал я.

— Только если ты скажешь мне, что остановишь это.

Я открыл другой ящик и захлопнул его так сильно, что дерево треснуло. — Не будь засранцем… конечно, я остановлю это. Ты действительно думаешь, что я позволю Амелии совершить подобное?

— Возможно. Вампиры заботятся лишь о самосохранении.

— Ладно, тогда как тебе это: я остаюсь здесь. Я не уезжаю с другими. Так что ей придется убить и меня тоже. — Я отбросил стопку книг с пути и расчистил еще одну группу ящиков, встроенных в дно лабораторного стола, который я обыскивал.

И внутри стояла пыльная черная кожаная сумка. Именно то, что я искал.

Я вытащил ее и открыл. Медицинское оборудование. Предметы, которые я не узнал, но, похоже, именно их хотел Мирнин.

— Я же тебе сказал, что теплее, — произнес Фрэнк.

— Игра закончена, Фрэнк. — Я захлопнул ящики и взял кожаную сумку, вместе с сумкой с химикатами. — Ты проиграл.

Его голос раздался из динамика моего телефона, когда я поднялся по ступеням в сторону выхода. — Так мы договорились?