Изменить стиль страницы

Георгий мельком взглянул на нее и ободряюще улыбнулся.

— Потерпи. Скоро приедем.

Телепат чертов, — подумала Татьяна сердито… А Георгий еще раз внимательно взглянул на нее и вдруг притормозил у промокшего зеленого козырька над освещенной дверью маленького магазинчика.

— Я сейчас, — сказал он, выскакивая из машины под дождь, и скрылся за стеклянной дверью.

Она вздохнула и сунула руку в рюкзак, нашаривая сигареты. Пачка куда-то завалилась. Татьяна сунула руку поглубже в брезентовые недра и внезапно ощутила под пальцами что-то, на ощупь похожее на тех набитых твердыми полимерными шариками зверушек, которых очень любят дети. У Татьяны в машине тоже валялась такая игрушка — симпатичный медвежонок, которого она иногда, для разрядки, брала в руки: набитое шариками тельце массировало ладонь, успокаивало и умиротворяло.

Татьяна зажала в кулаке странный предмет, которого никак не должно было оказаться в рюкзаке, и поднесла его к свету. Это был лоснящийся от грязи кожаный мешочек, очевидно, оставшийся от прежних владельцев. Кожаная тесемка, стягивающая горловину, была завязана на несколько тугих, слипшихся от времени узлов. Татьяна подцепила узел ногтем, но он не поддавался.

Дверца распахнулась — Георгий с двумя бумажными стаканчиками запрыгнул в машину, отряхиваясь от дождя, как вышедший из воды пес.

— Кофе, — сказал он бодро. — Горячий. Держи. Что это у тебя?

— Посмотри, что я нашла, — она протянула ему мешочек, и лицо Георгия стало серьезным, а взгляд — острым.

Он взял у нее находку, помял, взвесил на ладони.

— Где ты его взяла?

Татьяна пожала плечами, отогнула крышечку на стакане с кофе и сделала глоток. Кофе был скверный, как во всех этих забегаловках, но зато горячий.

— Нашла в рюкзаке.

— А рюкзак у тебя откуда?

— Я же тебе говорила… Купила в одной лавчонке, чтобы не отсвечивать лакированной сумкой при моем затрапезном виде. Хотела выбросить — уж очень грязный, но не успела. А что там, как ты думаешь?

— Не знаю, — Георгий качнул головой, отъезжая от кромки тротуара. В одной руке у него был стаканчик с кофе, находку он сунул в карман. — Сейчас доберемся до места, развяжем и посмотрим… Прикури мне сигаретку, а?

Татьяна вспомнила, что так и не нашла пачку, и снова начала рыться в рюкзаке. Отыскав, в конце концов, сигареты, она прикурила две — для себя и для Георгия, и стала смотреть в окно. Местность, по которой они ехали, заставила ее вздрогнуть. Это был район, пользующийся дурной славой. Большинство домов выглядели так, будто побывали под бомбежкой лет сорок назад. Жителей здесь было немного — в основном опустившийся сброд, наркоманы, бродяги и прочая шушера. По этому району даже днем ходить было небезопасно. Но Георгий, похоже, собирался где-то здесь остановиться: он сбросил скорость и ехал медленно, как будто высматривая номера домов на стершихся табличках, свет фар выхватывал из дождливой темноты груды мусора, выбитые стекла, заколоченные двери.

Внезапно Георгий, совсем сбросив скорость, свернул и остановился возле запертых ворот. Татьяна вглядывалась в темноту, а ее спутник вышел из автомобиля, повозился с вынутыми из кармана ключами и отпер висячий замок. Глухие ворота распахнулись, и Георгий махнул рукой Татьяне. Она пересела за руль и осторожно въехала в темный двор заброшенного с виду дома. Позади Георгий запер ворота на засов, предварительно навесив снаружи замок, и поспешил к ней.

— Подвиньтесь, леди!

Она послушно подвинулась, и он скользнул на водительское место, медленно провел машину в глубину двора — фары освещали такое же запустение и груды мусора, как на улице, — и въехал в совсем уже непроглядную черноту облупленной арки. Арка заканчивалась тупиком: выход на улицу был замурован, — и была достаточно глубокой, чтобы машину невозможно было обнаружить даже днем, с крыши или из окон соседних домов.

Георгий заглушил мотор, вышел, подождал, пока выберется Татьяна, и запер дверцы. Щелкнула зажигалка, при свете колеблющегося огонька Татьяна разглядела обшарпанную дверь и две выщербленных цементных ступеньки вниз. Георгий сунул ключ в замочную скважину, повернул, дверь отворилась без скрипа.

— Осторожно, ступеньки. Ноги не сломай.

Они спустились, Георгий запер за ними дверь и нашарил на стене выключатель. Татьяна зажмурилась от света, потом открыла глаза и поморгала. Помещение было просторным — что-то вроде студии с маленькой кухней. Окон не было, и вообще квартира выглядела нежилой, хотя и была полностью обставлена.

Татьяна бросила рюкзак на пол и прошла на кухню. Здесь в стенных шкафчиках стояли в стройном порядке коробки с сухими завтраками, консервы, чай, кофе, галеты, непочатая бутылка коньяка.

— Ого! — Она повернула кран, подождала, пока стечет муть и наполнила чайник. Возглас Георгия заставил ее броситься обратно в комнату.

Он сидел в кресле и что-то рассматривал. На журнальном столике валялся кожаный мешочек из рюкзака, тесемки были разрезаны, а на ладони Георгия… Она наклонилась, не веря своим глазам. Темные камешки, посверкивающие волшебными искрами, были пугающе красивы.

— Что это? — прошептала Татьяна.

— Опалы, — ответил Георгий. — Черные опалы. Мы с тобой богачи.

Глава 20

Татьяна бездумно смотрела перед собой. События, произошедшие с нею за последние пару недель, напоминали карусель, хаотические кадры непрерывного боевика, и ей казалось, что прошла целая жизнь с тех пор, как она в последний раз спокойно ехала на работу в своем добропорядочном, размеренном и скучном Нью-Джерси.

Теперь в ее активе были погони, переодевания, убийства, спрятанные клады, сказочные богатства… И рыцари без страха и упрека.

Один из этих рыцарей спал сейчас на диване беспокойным сном — несмотря на пенициллин, температура еще держалась, и раненый выглядел не блестяще.

Второй — маленький смешной зубной врач, — сидел сейчас со своей многочисленной семьей где-то в горах, отправленный туда третьим. И этот третий, обеспечивший Татьяне и Георгию возможность скрыться из-под присмотра бандитов, был явным ФСБшником — это по всему чувствовалось: по выправке, по умелости, с которой он «снял» сторожа на лестничной площадке, по его осведомленности, по манере говорить, даже по глазам, пристально-серым и прохладным.

Да что притворяться перед собой — ее-то любимый Георгий тоже был оттуда! Во всяком случае — раньше был. Удивился он, по крайней мере, совершенно неподдельно, когда увидел над собой лицо соседа. Это должно говорить о том, что Георгий ни сном, ни духом не знал о настоящей акции ФСБ. Или не должно говорить? Или у них там, как всегда, правая рука не знает, что делает левая?.. На прямой вопрос Георгий ответил: да, служили вместе, воевали в Афганистане… А может, не служили, а служат? Возможно, Георгий со своим мифическим кладом играет роль подсадной утки, призванной расправиться с мафией, орудующей и в России, и в Америке, и вообще в любой точке земного шара?.. А ее, Татьяны, роль во всем этом… Какая? Какое место она занимает в планах бывших соотечественников? А бедный Ники?.. А Алик?.. Пешки, бессловесные пешки!..

Она сдержала слезы и тихо, чтобы не разбудить Георгия, прошла за кухонную загородку. Налила себе остывшего чаю, попробовала и выплеснула в раковину. Зажгла газ, поставила чайник. Привычные движения не отвлекали от мрачных мыслей. Татьяна закурила неизвестно какую по счету сигарету и стала ждать, когда закипит вода.

Здесь, в этом бункере, не было даже окон, и невозможность понять, светает снаружи, или все еще ночь, нервировала ее. Спать она не могла. Нервное напряжение последних дней не давало расслабиться. Оставалось смотреть в стену и предаваться невеселым размышлениям. Ники… Алик… Работа… Дом… Нормальная жизнь…

— Не мучайся, — раздался сзади негромкий голос.

Татьяна вздрогнула и обернулась. Даже раненый, Георгий сохранил способность передвигаться неслышно, как кошка.

— Тань… — Георгий сел на круглый кухонный табурет, слегка поморщившись от боли в боку. — Я понимаю, о чем ты сейчас думаешь. И, честно говоря, не знаю, как могу доказать тебе, что все правда: и клад, и бандиты… И то, что встретились мы случайно. И то, что я давно не служу, Тань. Очень давно не служу. Ушел после одной истории… когда-нибудь расскажу. Но, даже когда служил, не имел отношения к карательным службам нашего ведомства. Я был совсем по другой части.