— Ты прав. — Ник услышал, как Сили произнесла это каким-то странным тоном. — Пожалуй… Мне очень жаль. Я не предполагала, что это причинит тебе боль.

Ну, конечно же, она не думала об этом.

Даже себе самому Ник никогда раньше не признавался в этом. Он понял, что это правда, потому что его реакция на слова Сесилии была такой же быстрой и эмоциональной, как у спортивного болельщика, когда он видит, что любимая команда пропускает мяч в свои ворота. Ник считал, что не может быть отцом. Не может быть хорошим отцом. И как он только что сам сказал ей, он не станет рисковать просто так.

— Понимаешь, когда жизнь начинается так, как у меня и Сэма… — Ник замолчал, потом начал откашливаться.

Черт! Почему он должен рассказывать ей обо всем этом?

Самое странное заключалось в том, что у него почти не осталось никаких воспоминании о детстве. Это было так давно. Воспоминания Ника о детстве напоминали скорее ночные кошмары. Голод и насилие. Пренебрежение, одиночество, страх и боль. Они с Сэмом играли в прятки. Они оба попали в… нет… это было что-то нехорошее, но он не помнит точно… Они попали в какое-то опасное место. Но это была всего лишь игра.

— Знаешь, — сказал Ник, но ему показалось, что говорит кто-то другой. — У меня в памяти осталось всего лишь одно воспоминание о том времени, когда Сэм и я еще не были усыновлены.

Сили медленно кивала головой. Ее серо-голубые глаза были широко раскрыты. На фоне темного костюма лицо казалось особенно бледным. Сили помнила, Ник говорил ей, что они с Сэмом жили у приемных родителей. Они никогда не делали из этого секрета. Но они никогда не рассказывали о своей жизни до усыновления.

Мерцание перламутрового камушка на конце булавки снова привлекло внимание Ника. Он продолжал рассказывать:

— Всего лишь один эпизод. Его даже нельзя назвать воспоминанием. Я открываю холодильник и вижу внутри торт-мороженое. Красивый. Я и сейчас так отчетливо вижу его, будто все это случилось вчера. Торт был украшен фигурками фей, одетых в розовые балетные пачки.

— Значит, это было не для мальчика. Не для тебя или Сэма, — предположила Сили.

— Нет. Я думаю, что нет. Торт стоял не в морозилке, и стоял он уже довольно давно, потому что наполовину растаял. Я понятия не имею, когда все это было. Я не знаю, как этот торт попал туда. Может быть, у кого-то был день рожденья? Как ты сказала, скорее всего, не мой и не Сэма. Какое-то торжество? Все, что я помню, — это болезненные колики в моем голодном желудке и радостное оживление от мысли о том, что я могу поделиться с Сэмом. У нас есть еда, Сэм! Она такая красивая! И если мы быстро съедим ее, пока никто не пришел, мы какое-то время не будем чувствовать голода.

Ах ты, боже мой!

Ник уронил булавку на свою пустую тарелку.

— Я и сам не знаю, зачем я тебе все это рассказываю, — сказал Ник.

— Потому что это важно, — тихо произнесла Сили.

— Именно поэтому я не должен рассказывать никому об этом. Ты так не думаешь? Люди всегда прячут от посторонних то, что для них важно. Мы всегда с удовольствием рассказываем другим только о банальных вещах.

Ник поднял глаза и посмотрел на Сили. Она сидела напротив него такая бледная, такая серьезная. Ее губы были неподвижны, но Нику вдруг так захотелось поцеловать их. Несколько минут назад за фасадом профессионального секретаря он увидел ранимую женщину. Какой прелестный рот, подумал Ник. С каким удовольствием он сейчас поцеловал бы ее, чтобы забыть обо всем, что только что рассказал. Он представил Сесилию в своих объятиях. Ах, какие красивые, пухлые губы!

Черт, о чем это он думает?

Если он поцелует ее, это погубит их профессиональные отношения.

Он уже совершил непростительную глупость, рассказав ей о своем и Сэма сомнительном прошлом. Он сам очертил границы в их отношениях. И что же теперь? Неужели он хочет все разрушить? Что с ним произошло?

— Но я рада, что ты рассказал об этом, — призналась Сили.

Она заправила за ухо непослушную прядь волос. В последнее время ее волосы, казалось, не хотели подчиняться тугим заколкам, как это было обычно. Ей часто приходилось поправлять их. Сесилия сосредоточенно заправляла волосы, и со стороны могло показаться, что она слушает отдаленное эхо.

— А как ты? — неожиданно для себя самого спросил Ник у Сили. — Ты хочешь когда-нибудь завести детей?

— Мне бы очень хотелось, если я встречу подходящего человека.

— Только тогда?

Сесилия улыбнулась.

— Нет, не только тогда. Я много думала об этом. Я никогда не обманывала себя. Я знаю, что быть родителем нелегко. Но это стоит того.

— У меня замечательные родители, — сказал Ник, несмотря на то что внутренний голос требовал, чтобы он немедленно замолчал. — Мои приемные родители, — уточнил Ник. — Правда, я никогда не думаю о них как о приемных. Для меня они просто мама и папа. Они с самого начала были добры ко мне. Мы с Сэмом доставили им немало хлопот.

— Я могу предположить, что ты никогда не искал свою родную мать.

— К чему открывать эту банку с червями? — прыснув, ответил Ник. — Нет.

— Я не подозревала, что ты так страдал.

— Но почему я должен рассказывать об этом? Тебе или кому-то еще? Все это в прошлом и не имеет ни малейшего отношения к настоящему. Теперь я совсем другой человек.

Но это неправда, подумала Сили. Она внимательно смотрела на Ника. Все, что произошло в прошлом, оказало на него огромное влияние, хотя сам он и не понимал этого.

Ник заерзал на стуле и сказал с раздражением, к которому она уже привыкла:

— Я хочу выпить кофе. Где наш официант? Ах, вон он.

Ник взмахнул рукой, привлекая к себе внимание официанта. Когда тот заметил его. Ник кивнул и улыбнулся.

Сили посмотрела на его волевое, лощеное лицо, всегда излучавшее неуемную энергию. Она вспомнила о том, что Ник всегда покровительствовал Сэму, о том, что он всегда держался на расстоянии от других людей. Она вспомнила о его нелюбви к беспорядку и о том, что он только что сказал об отцовстве. И если после всего этого он считает, что первые годы жизни не оказали на него никакого воздействия, то он ошибается.

Сесилия почувствовала, что слезы жгут ей глаза. Она очень надеялась на то, что Ник ничего не заметил. Профессиональный личный секретарь не должен плакать даже при мысли о храбром, решительном и благородном, но брошенном мальчике, которым когда-то был ее босс. И конечно же, ни одному крупному боссу, у которого к тому же больше миллиона в кармане, не понравится, если его личный секретарь слишком много узнает о том, что у него внутри.

Сегодняшний вечер стал для них обоих слишком личным.

Ник отверг даже малейшую вероятность того, что в снах Сесилии есть какой-то смысл, и это полностью разрушило ее веру в них. Сесилия должна была почувствовать облегчение. Она и сама не хотела верить этим снам.

Но несмотря ни на что, верила. Где-то в глубине души убежденность в том, что сны говорят ей о чем-то очень важном, даже усилилась. И это продолжало пугать Сесилию. Никакого ребенка на самом деле не могло быть. И тем не менее уверенность в том, что это так и есть, росла в ней с каждой минутой.

Каким-то непонятным пока образом где-то, скорее всего в Кливленде, у Ника был ребенок. Мальчик. Даже если этот малыш биологически и не был ребенком Ника, на чем сам Ник так категорически настаивал, то все равно он был как-то связан с ним. Ребенок нуждался в Нике.

Сили взяла булавку с пустой тарелки Ника. Она покрутила ее у себя в руках. Перламутровый камушек снова заблестел в свете свечи. Когда Сили прятала булавку в боковой кармашек своей сумки, она решила, что ей нужно просто немного подождать, забыть на какое-то время об этих снах.

Да! И больше никаких глупостей! Если она не хочет потерять работу, а заодно и рассудок!

И тем не менее Сесилия чувствовала, что во всем этом есть нечто большее.

Все дело было в Нике.

Он не был готов взять себе этого ребенка. Пока не был готов.