— Возможно, но не настолько сумасшедший, чтобы думать, что после тех лет, которые я жил так, как жил и создал себе определенную репутацию, я смогу сделать предложение такой врожденно чистой девушке, как Равелла.

Решительные слова герцога заставили леди Гарриэт снова заплакать, но глаза ее заблестели, когда она сказала:

— Тогда люби ее, Себастьян, потому что настоящая любовь подготовит тебя к очищению. Ищи Равеллу и скажи ей то, что сказал нам. Разве ты не понимаешь, что она разобьет свое сердце ради тебя?

Герцог бесцельно прошелся взад-вперед по комнате и повернулся к Хью Карлиону.

— Хью, — сказал он. — Ты жил здесь все эти годы, ты знаешь, какой была моя жизнь, и, может быть, лучше других в Лондоне представляешь глубины моего падения. Скажи мне, что ты думаешь, но, ради бога, скажи правду.

Хью Карлион протянул ему руку.

— Гарриэт научила меня, что любовь все преодолеет, — без колебаний ответил он.

Герцог крепко пожал его руку, затем, как бы отложив чувства ради практических мер, взял записку Равеллы у леди Гарриэт и снова прочитал.

— Она говорит, что уедет туда, где будет в безопасности, — сказал он. — Но где это может быть?

— Мы весь день ломали голову над этим вопросом, — сказала леди Гарриэт, — но у Равеллы так мало друзей. Когда ты приказал ей уйти, ты подумал, куда она может пойти и что сможет делать?

— Я был сердит, — ответил герцог. — По правде сказать, Гарриэт, я страшно ревновал. Она сказала, что была у Роксхэма, но она не сказала, кому дала другую тысячу фунтов, которую вынула из моего сейфа. Я вообразил, что это для человека, в которого она влюблена. Не важно, конечно, мне нет оправдания в том, как я обошелся с ней.

— Бедная милая девочка, как она страдала! Если бы она доверилась мне! Я видела, что она плачет, но думала, это из-за того, что она больше не наследница.

— Мне сказали об этом, когда я ехал из Ньюмаркета, — сказал герцог. — Так это правда?

— Мистер Хоторн утверждает, что нет сомнений в абсолютной законности нового завещания, — ответил Хью Карлион. — Роксхэм заезжал сегодня утром, хотел тебя видеть, но, поскольку тебя не было, сказал, что заедет завтра. Без сомнения, он хочет, как и ожидала Равелла, вернуть тысячу фунтов, которые она дала ему. Насколько счастливее был бы этот мир, если бы мы просто верили в человека!

— Правда, — горячо подтвердила леди Гарриэт. — Помнишь, Себастьян, я тебе сказала что-то в этом роде, когда была так огорчена твоим цинизмом. Как бы я хотела, чтобы ты тогда сказал мне, что любишь Равеллу. Скольких несчастий мы могли бы избежать.

— В тот момент я едва ли осмелился верить даже себе, — ответил герцог.

Она подошла к брату и положила руку ему на плечо.

— Ты был очень несчастлив, — сказала она тихо. — Молю Небо, чтобы все кончилось.

— Несчастлив! Возможно, ты права, Гарриэт. Жажда мести не делает человека счастливым, но понадобилось много времени, чтобы я понял это.

— Но месть кому? — спросила леди Гарриэт.

— Всем женщинам, — ответил герцог. — Это длинная история, моя дорогая, и я не хочу обременять тебя ею, когда мы озабочены поисками Равеллы. Достаточно сказать, что, когда я был молод и до смешного идеалист, прекрасная женщина грубо и окончательно лишила меня всех иллюзий. Я любил ее или воображал, что любил чистым сердцем, бескорыстно, как любят только в юности. Она казалась мне воплощением не только всего прекрасного, но и всего святого, что есть в отношениях между мужчиной и женщиной.

— И она обманула тебя?

Голос леди Гарриэт был нежным.

— Да, она обманула меня.

— А виделся ли ты с ней потом? — с любопытством спросила леди Гарриэт, боясь, хотя и не выражая этого словами, что эта женщина может появиться и помешать счастью Равеллы.

— Я часто видел ее. Она стала моей любовницей, тайно конечно, потому что она благородного происхождения. Она не знала, что касаться ее было для меня святотатством. Между телом и душой шла жестокая война, и я подвергал себя пыткам, овладевая ею, до тех пор, пока не убедился, что навсегда сделал себе прививку от любви. Но тогда любовь стала ненавистью. Я научился, страдая, ненавидеть любовь, смотреть на женщин как на естественных врагов мужчин, готовых своими хитростями лишать мужчин всего достойного. Каждый раз, когда я заставлял женщину полюбить меня, а потом оставлял сломанной и рыдающей, я мстил себе. Но думал, что женщине.

И только когда Равелла вошла в мою жизнь, я начал верить, что женщина может быть чистой и неиспорченной. Сначала я подозревал ее. Постепенно я оценил ее тонкость и совершенную невинность. Я понял это, потому что утратил злость, и все, что я отбросил, казалось прошедшим сумасшествием.

— Еще не поздно, — сказала леди Гарриэт. — И, Себастьян, я так рада за тебя и за Равеллу. Она принесла счастье нам с Хью, и мы хотим, чтобы она тоже была счастлива.

— Я потрачу жизнь, чтобы сделать ее счастливой. — Слова герцога прозвучали как клятва.

Через час он заехал к вдовствующей герцогине Ларгс. Посоветовавшись с леди Гарриэт и Хью Карлионом, он сократил круг друзей и знакомых Равеллы до очень небольшого количества. Чем дольше они обсуждали, тем труднее было предположить, куда она могла пойти, к кому обратиться.

Именно леди Гарриэт подумала о герцогине, вспомнив, как Равелла говорила о старой леди после их беседы о ее матери.

Экипаж герцога был подан, и он, едва успев переодеться, отправился к дому герцогини в Кенсингтон.

Он нашел бабушку, одетую, как обычно, в белое, на балконе, выходящем из гостиной. Паж в фантастической одежде обмахивал ее огромным веером из перьев, какими пользовались восточные владыки. Она обрадовалась любимому внуку и протянула ему тонкую, с синими венами руку, буквально усыпанную кольцами. Когда герцог поцеловал ее, она спросила в своей обычной манере, почему он так долго не заезжал.

— Я думал, я в немилости, — ответил герцог.

Герцогиня улыбнулась:

— В этом нет ничего нового. Но в немилости или нет, мой мальчик, ты один из самых красивых мужчин, которых я знаю, а я люблю красивое.

Себастьян поклонился:

— Спасибо, бабушка. Но мне нужна ваша помощь. Старая леди всматривалась в него своим острым взглядом.

— Моя помощь? Опять что-нибудь случилось? Держу пари, опять какая-нибудь юбка. Не скажешь же ты, что эта визгливая девица из Воксхолла опять пустилась во все тяжкие?

Герцог покачал головой. Он не удивился, что бабушка знает о его делах, потому что мало из того, что происходит в Лондоне, не доходило до нее рано или поздно.

— Нет, — сказал он, — я давно не видел сеньориту Делиту.

— Я слышала, нездоровье помешало ей выполнять контракт, — сказала старая леди. — Кто-то душил ее, оставив синяки на горле. Но если это не она, кто же из этих забавниц тебя беспокоит?

— Ни одна из них, — ответил герцог. — Бабушка, я потерял Равеллу.

Старая леди выпрямилась в кресле.

— Потерял? Опять похитили?

— Нет, — поспешил объяснить герцог. — На сей раз она сбежала по собственному желанию. Я... кое-что сказал ей. Тогда я не знал, что завещание Роксхэма потеряло значение.

— Потеряло значение? — переспросила старая леди. — В чем дело? Говори, мальчик. Я совсем выпала из времени, если происходят такие вещи и никто не говорит мне о них.

Герцог рассказал ей всю историю, как Равелла взяла две тысячи фунтов, как он рассердился, когда она не захотела сказать, кому дала второй банкнот, о своей поездке в Ньюмаркет и о том, что, вернувшись, узнал, что она покинула дом.

Герцогиня слушала внимательно, выражая одобрение или неодобрение по мере рассказа. Когда он закончил, она резко спросила:

— И что ты собираешься делать теперь?

— Искать Равеллу, — просто ответил герцог, — и, когда найду, спрошу, не снизойдет ли она стать моей женой.

Бабушка засияла:

— Милый мальчик, вот на что я надеялась. Ты наполовину уже был влюблен в эту девушку, когда говорил с этим глупым Джорджем в Мелкомбе. Ты не мог бы сделать ничего лучшего, будь уверен.