Он обратил внимание на большой процент воздержавшихся — 44, что, по его мнению, негативно сказалось на результатах голосования и, соответственно, дальнейшей судьбе проекта. Его придётся отложить, но не отказаться совсем. Он поздравил оппонентов и советовал с толком распорядиться победой: научиться уважать идеологические различия, искать истину в дебатах, а не на путях насилия, конспирации, подчинения североамериканской империи. Чавес не смог удержаться и назвал победу оппозиции «малюсенькой» и «пирровой».

Часть выступления Чавеса была обращена к соратникам: «Мы продолжаем битву за социализм в тех рамках, которые нам позволяет эта (1999 года. — К. С.) конституция, потому что о предложенной реформе можно говорить бесконечно, потому что в ней есть идеи очень отважные, некоторые беспрецедентные. Я не встречал прецеденты некоторых из этих предложений — экономических, геополитических, социальных. Шестичасовой рабочий день, к примеру, не имеет параллелей в мире. Новая геополитика власти. Новое экономическое видение. Социальная собственность. Коммунальная собственность. Гражданская собственность. Хочу, чтобы вы знали, что ни одной запятой из этого проекта я не вычёркиваю. Предложения венесуэльскому народу остаются в силе, они живы, они не умерли… Мы уже знаем, каким будет будущее… Пока не получилось, но я сохраняю этот курс и говорю венесуэльским рабочим, венесуэльским мужчинам и женщинам, даже тем, кто не голосовал за реформу, что социальные предложения, содержащиеся в ней, являются самыми передовыми на этой планете. Мы продолжим работу над ними, сделаем всё возможное, чтобы посоветоваться с вами, чтобы продолжить дебаты по темам и добиться максимального социального включения всех венесуэльцев. Социальное равенство, говорил когда-то Боливар, должно быть фундаментальным принципом нашей системы. И сейчас это говорю я: равенство!»

После референдума, глубокой ночью, Чавес по старой памяти открыл книжечку Лукаса Эстрельи, перечитал главу «Воитель, потерпевший поражение»:

«Однажды на самом верху, потом — внизу. Один раз впереди, в другой — далеко сзади. Это момент твоего поражения. Ты проиграл одно сражение на пути к Познанию. Ты проиграл одну битву. Согласись с этим, ответь за своё поражение. Только ты несёшь ответственность. Или тебе недостало мудрости, или тебе не хватило мужества. Дело в том, что ты не сделал того, что был обязан сделать в нужный момент. Ты должен принять твою ошибку со смирением. Если получил рану, проси прощения. Если разрушил, начинай стройку. Если отошёл в сторону, присоединись. Самое важное: не повторить той же ошибки. Только в этом случае Солнце засияет для тебя. И тогда, помимо исправления всего разрушенного в пределах твоих возможностей, ты должен противостоять последствиям, к которым привели твои действия. Обдумывать, исправлять, ждать. Потом предпринимать меры».

Главной причиной провала референдума по «корректировке» конституции была низкая активность Единой соцпартии. Более трёх миллионов её членов не пришли на участки для голосования! В качестве следующего шага Чавес как лидер партии предложил «Программу 3 R» — Revision, Rectificación, Reimpulso (ревизия, исправление, придание нового импульса). Но критика и самокритика не дали результата. Не прекращались внутренние конфликты, борьба группировок, подстрекательские действия мимикрирующей «пятой колонны». В первичных организациях партии (называемых «патрулями») сохранялась напряжённость. Все хотели руководить, желающих работать просто «за идею» было очень мало.

Стали терять темп социальные миссии, особенно «Barrio Adentro» — медицинское обслуживание в беднейших районах. Люди всё чаще задавали вопросы: какая польза от соцпартии, если она не знает ситуации в стране? Или она создана не для руководства революционным процессом, а для использования в избирательных кампаниях президента?

Первыми сигнал тревоги подали не «партийные патрули» PSUV, в которых состоит более четырёх миллионов человек, а оппозиция и пресса. Газета компартии «Трибуна популар» опубликовала аналитическую статью о возрастании угроз для «процесса»: «Лицемерные речи контрреволюции получают всё больше отклика в народных кварталах крупных городов». Чавесу пришлось вмешаться, указать на тех, кто несёт личную ответственность за пробуксовывание миссий и плохую работу государственных учреждений.

На церемонии открытия здания новой «цивилизованной» тюрьмы в Коро (штат Фалькон) Чавес обратил внимание министров, разного рода боливарианских руководителей и ответственных чиновников, которые сидели в первых рядах, на деревушку по соседству: «Посмотрите, вон там, неподалёку от нас, находится селение, три-четыре бедняцких дома, подслеповатых, умирающих от жажды. За пять долгих лет строительства тюрьмы никто из вас даже не приблизился к этим домишкам. Десятки, сотни функционеров побывали здесь, даже, возможно, останавливались, чтобы выпить чашечку кофе. И никто из них, из вас — повторяю: никто! — даже на мгновение не задумался о том, что можно было бы легко, очень легко, чрезвычайно легко провести трубу в это селение. Никому не пришло в голову подарить воду его обитателям. Никому! Только мне, мне одному, и я отдаю себе отчёт в этом!»

Мало кто из присутствующих понял, как много боли и одиночества было в этих словах президента. Но это была его судьба, в предвидении которой много лет назад в Гватемале Уго написал: «Жизнь меня вела, одинокого, / с моим крестом / невидимым / и тяжёлым, по моим мечтам»… В этот знойный день в Коро Чавес вновь с особой силой ощутил огромность возложенной на него пожизненной миссии, которую только он один может выполнить, которая является его «крестом невидимым и тяжёлым». Немногие безоговорочные и жертвенные соратники, включая брата Адана, помогают ему в исполнении этой миссии, понимая, что не поспевают за своим лидером…

На горькие слова Чавеса реакции не последовало. Было жарко, приглашённые на церемонию высокопоставленные боливарианцы обмахивались газетами и брошюрами, с нетерпением дожидаясь конца выступления президента. Один из комментаторов левого портала aporrea.org написал по этому поводу: «Наша государственная бюрократия остаётся равнодушной и малоподвижной. Больно смотреть на бессилие президента».

Руководящий орган партии (для оппозиции — «политбюро») по замыслу Чавеса должен был формироваться «снизу — вверх»: члены партии выдвигают самых достойных на региональные конференции. Потом на съезде в Каракасе будет избрано руководство партии. Но практически во всех муниципальных организациях борьба даже за низовые посты приобрела такую остроту, что пришлось вмешиваться и президенту, и Адану Чавесу, и Хорхе Родригесу, и генералу Мюллеру, и другим членам организационного комитета. Сложившиеся структуры PSUV на уровне муниципалитетов и штатов под разными предлогами отторгали партийцев новой волны.

Первый чрезвычайный съезд PSUV готовился почти в авральном режиме. Дата его проведения переносилась несколько раз. Чёткой предварительной информации о намеченной повестке не было, что вызвало критические отклики рядовых партийцев. Задавались вопросы. Где внутрипартийная демократия? Сохраняется ли квота на так называемых «безоговорочных делегатов», которым не надо проходить через горнило предварительных обсуждений и голосований? Неужели сценарий съезда уже написан и рядовым делегатам придётся послушно голосовать за уже принятые «наверху» решения? Тогда чем отличается PSUV от буржуазных партий Четвёртой республики?

Эта затянувшаяся неопределённость с проведением чрезвычайного съезда во многом отражала сомнения и метания самого Чавеса. Что делать? Какая партия нужна для ускорения и возглавления революционного процесса? В «полевевших» странах Латинской Америки социализм воспринимается как противовес глобализации, которая безжалостно стирает национальные различия.

Чавес, нащупывая пути к «Социализму XXI века», пытается трансформировать венесуэльское общество так, чтобы не нанести смертельных ран жизнедеятельности самой нации. Клеймя прежнюю систему («капитализм — это дерьмо»), он пока что сохраняет институт буржуазной демократии, подчиняя его своим реформистско-революционным целям. Как объяснить членам PSUV, что «социалистически ориентированные националисты» творят историю, постепенно ослабляя устои капитализма в стране, осознанно не прибегая к полному революционному слому нынешнего общественно-государственного устройства? Любой неверный шаг — это дестабилизация, развал экономики, социальный хаос. Такое Венесуэла пережила в дни «Каракасо», когда президент Перес пытался одним махом — «шоковой терапией» — ввести страну в эпоху продвинутого неолиберализма.