— Почему, почему он хочет жениться на мне? — спрашивала себя Энн, повторяя этот вопрос снова и снова, как и много раз до этого вспоминая те слова, которые он произнес, делая ей предложение.

Он оказался достаточно проницательным, чтобы понять, что она не возьмет его денег, что, как бы ни сложились обстоятельства, она не согласится жить на подаяние, даже если его предложит сэр Джон Мелтон, и это она считала его большим достоинством. И еще: он почувствовал состояние Энн после смерти отца и незаметно исчез из дома, устроив все так, что она хватилась его лишь через несколько часов. Все это говорит о натуре чуткой и внимательной. Что еще можно сказать? Очень, очень немногое. Но имеет ли это значение, если Джон доволен? А то, что он доволен, совершенно очевидно.

Энн вздохнула. В этот момент кто-то позвал ее.

— Энн! Энн! — кричала Майра.

— Я здесь, — откликнулась Энн и встала. Ее ноги затекли, и она осознала, что просидела на скамеечке у окна довольно долго.

Майра ворвалась в комнату:

— А, вот ты где! Я не могла понять, куда ты подевалась. Приехал Джон, он хочет видеть тебя.

— Джон! — воскликнула Энн.

— Да, он прикатил на машине. Он сказал, что особенно хочет видеть тебя. О Энн! Он привез тебе цветы для завтрашнего дня. Они великолепны. И мне тоже он привез букет. Не чудесно ли это с его стороны?

Энн повернулась к зеркалу и пригладила волосы.

— Он сказал, что не хочет встречаться с нами больше до завтрашнего утра в церкви, потому что это плохая примета, — тараторила Майра, — вот почему он привез цветы сегодня. Ты знала, что он собирается привезти тебе букет?

— Нет, — ответила Энн. — Но он спросил, какого цвета платье я надену.

— Ну хорошо, поторопись и спускайся к нему. Он в гостиной и хочет встретиться с тобой наедине.

Энн медленно спускалась по лестнице. В холле на столе лежал огромный букет цветов. Их запах напомнил ей, как тут несколько дней назад лежали цветы, которые принесли многочисленные друзья отца на его похороны. Затем она разглядела, что это за цветы: небольшие, совершенно белые орхидеи с малиновыми серединками, изысканные, экзотические цветы, по-видимому баснословно дорогие. Энн возмутилась.

«Эти цветы не подходят мне, — думала она. — Я хочу быть самой собой, я хочу жить, как жила всегда, среди простых, обычных вещей, подходящих для Энн Шеффорд».

Но знала, что это невозможно.

Тут же в кресле лежал другой букет, который она не сразу заметила. Должно быть, Майра положила его сюда, оставив неразвернутым. Розовые розы великолепной формы, бутоны, едва начавшие раскрываться во всей своей красоте.

«Как сама Майра», — подумала Энн и довольно усмехнулась.

Открывая дверь в гостиную, она улыбалась.

Джон стоял у пустого камина спиной к двери. Он повернулся, когда она вошла, и она подумала, каким высоким он выглядит в маленькой убогой гостиной. Она подошла к нему.

— Ты удивилась моему появлению? — спросил он.

— Я не ждала тебя, — ответила Энн.

— Я собирался позвонить перед отъездом из Лондона, но забыл. Я не останусь, так что не будь такой встревоженной.

— Нет, — сказала Энн. — Я не тревожусь. Я запаковала вещи, но их было немного. Рада видеть тебя.

Ее слова прозвучали по-светски очень вежливо даже для нее самой. Ей показалось, что Джон бросил на нее острый взгляд. Затем он опустил руку в карман и вынул маленькую коробочку из розовой кожи.

— Я хотел преподнести тебе это, пока не наступило завтра.

Энн не выразила желание взять коробочку, и он открыл ее сам.

— Какая прелесть! — Энн не могла удержать восклицания, сорвавшегося с губ: на кремовом бархате лежал самый большой синий камень из когда-либо виденных ею, камень цвета моря в летний день, окруженный бриллиантами, они сверкали и переливались, как пена на гребне волны.

— Твое обручальное кольцо, — с облегчением сказал Джон.

— О! Но ты не должен дарить мне таких вещей, — сказала Энн. — Это действительно прелестно, но…

— Никаких «но», — тепло сказал Джон. — Это сапфир. Знаешь, сапфир ведь олицетворяет дружбу.

Ей показалось, что в этом есть какой-то скрытый смысл. Она пытливо посмотрела на него, но он, избегая встретиться с ней взглядом, сказал:

— А теперь позволь мне надеть его тебе на палец.

Она протянула руку. Ее пальцы были длинные и тонкие, и кольцо оказалось слегка великоватым. Большой сияющий камень таил в своих глубинах обещание доверия и, как заметил Джон, дружбы.

— Спасибо.

Больше ей нечего было сказать. И сразу она подумала, что если бы на ее месте была Майра, она повисла бы у Джона на шее и поцеловала его в порыве благодарности; Майра способна выразить удовольствие так легко и естественно, тогда как она сама застенчива и не уверена в себе.

— Кольцо великолепно, — повторила она.

— Я рад, что доставил тебе удовольствие, — ответил Джон и снова сунул руку в карман. — Здесь у меня к этому кольцу кулон и серьги. — Он открыл коробочки. Драгоценности, крупные и роскошные, сверкали и искрились.

Энн слегка вскрикнула, не от удовольствия, а протестуя:

— О Джон! Я не могу, не могу взять все это.

— Моя жена должна носить драгоценности.

Энн восприняла эти слова как выговор. На мгновение она ощутила озноб, как это бывало в детстве, когда ее бранили за неуклюжесть.

— Да, разумеется. Я забыла.

Она смотрела на сапфиры, которые он держал в руке, но не выразила желания ни взять их, ни надеть. В следующий миг Джон захлопнул коробки с легким щелчком.

— В таком случае они твои. Я подумал, может быть, ты захочешь надеть их завтра.

— Конечно, я надену. И благодарю.

— Тогда все в порядке. А цветы ты найдешь в холле. Надеюсь, они тебе тоже понравятся. Орхидеи очень подойдут тебе.

Энн с удивлением смотрела не него. Он уже дошел до дверей.

— До свидания, Энн. Увидимся в церкви.

Он ушел раньше, чем она придумала, что бы еще сказать. Она осталась в гостиной одна и стояла с двумя коробочками в руках. Энн не могла бы объяснить почему, но она чувствовала себя смущенной, словно каким-то непонятным образом обманула ожидания Джона.

Но это, конечно же, было просто нелепо.

6

— Вот и Галивер.

Джон остановил машину на месте, откуда начинался последний спуск, и Энн прямо перед собой увидела дом, о котором так много слышала.

Был прекрасный день. Теплый, яркий солнечный свет лился на землю, и дул легкий ласковый ветерок. Тени деревьев волнами ложились на траву, а в голубом небе там и тут с триумфом проплывали белые облака. Галивер, залитый солнечными лучами, окрасившими его серые камни в цвет густого серебра, отражался в воде, прильнувшей к самому его подножию. Черные лебеди величественно скользили под арками, прорезавшими стены, — часть этого сказочного замка, который казался созданным волшебными чарами, не доступными человеческому пониманию. «Это видение», — думала Энн.

В картине, которую являл собой Галивер, не было симметрии. Множество строителей за многие минувшие столетия оставили в нем где зубчатые стены, где башенки и башни — и тысячи окон, радужным сиянием отражавших солнце.

— Тебе нравится?

Энн очнулась: Джон повернулся и смотрел на нее. Она быстро ответила, не желая его разочаровывать:

— Он прекрасен. Но ведь тебе, должно быть, все говорят это.

Ей показалось, что Джон искал чего-то в ее лице и ждал большего. Однако, не добавив ни слова, он взялся за руль и повел машину дальше медленно и старательно, как и всю дорогу от Лондона, то ли из-за больной ноги, то ли из-за чего-то другого — возможно, из-за ее присутствия в машине.

Когда Энн узнала, что он намерен сам вести машину, она запротестовала.

— Ненавижу сидеть сзади, — сказал он. — И в любом случае слуги — лишняя помеха. Я хочу, чтобы мы были одни.

Она ничего не могла возразить. И хотя она не раз замечала, что боль в ноге беспокоит его, он не жаловался.

Утром после венчания они поехали из Литтл Копл в Лондон поездом. Это была утомительная и шумная поездка. Майра и близнецы болтали без умолку. И только спустя какое-то время Энн обратила внимание, что Джон почти не участвует в разговоре. Сама же она немного расслабилась: ее семья была с ней. Но в церкви она была очень скованна.