Они возвращались в родные места без особых приключений, впрочем, как и тогда, когда ехали в Лондон, и на сердце у Крессиды скребли кошки. Она изо всех сил старалась выглядеть веселой, а приступы отчаяния объясняла мыслями о смерти королевы, к которой, как знали ее родители, она была глубоко привязана.

Даже вид любимого родного поместья не мог полностью развеять ее тоску, хотя домочадцы встретили ее радостно и она снова почувствовала себя в той любовной атмосфере, которая так много значила для нее с самого раннего детства.

Сэр Томас Проссер часто навещал сэра Дэниела, и они, по-видимому, сохранили прежние дружеские отношения, однако о Хауэлле ни разу не было сказано ни слова, и Крессида не знала, удалось ли ему благополучно покинуть королевство.

Хотя она по-прежнему сердилась на него за то, как постыдно он использовал ее тогда в королевском дворце, ей все-таки не хватало старого друга. И когда она, как и в былые дни, выезжала верхом в сторону Ладлоу, ей часто мерещилось, что вот-вот навстречу появится он. Во всяком случае, никаких известий о том, что он схвачен, не приходило, а поэтому оставалось надеяться, что с ним все хорошо.

Вскоре после приезда в Греттон сэр Дэниел отправил к лорду Мартину курьера, как тот и просил, с сообщением, что жена его жива и здравствует. Граф прислал в ответ формальное письмо сэру Дэниелу с изъявлениями благодарности за его заботу о Крессиде и столь же формальное письмо Крессиде, заверяя ее в своей неизменной преданности и в надежде скоро увидеть ее в поместье Рокситер. Он ни словом не упомянул о том, что происходит во дворце, и, казалось, сознательно решил не давать ей пищу для дальнейших открытий: вдруг что-то дойдет до ушей кого-либо из баронов, которых подозревают в тайном сговоре с Генрихом Тюдором, и делу короля опять будет нанесен урон.

Крессида страстно надеялась, что дело обстоит именно так, но недели шли за неделями, надежд оставалось все меньше, и, хотя ее мать деликатно избегала скользкой темы, Крессида знала: родители считают ее брак несостоявшимся.

По-видимому, Хауэлл все-таки кое-что им рассказал из того, что Крессида сгоряча ему открыла, как ни просила она сохранить их разговор в тайне. Без единого сказанного слова родители дали ей понять, что они этим обстоятельством даже довольны, и она не стала разуверять их. На Алису она всегда могла положиться, Алиса будет молчать.

Новости доходили до них через странствующих торговцев, менестрелей и скотоводов, гнавших свои стада на запад, к приграничным с Уэльсом городам Херифорд и Глостер.

Король объявил своим наследником Джона Линкольна, сына своей сестры. Притязания молодого графа Варвика, сына покойного брата, даже не были приняты во внимание. Земли Кларенса и его права на наследование престола все еще признавались незаконными по акту о лишении гражданских и имущественных прав за измену, а его сына и наследника объявили слабоумным.

Крессида знала, что мальчик жил в Шерифф-Хаттоне вместе со своей кузиной, леди Элизабет, и много дала бы за весточку от нее. Намерен ли король ради укрепления трона объявить о новых матримониальных планах? Крессида понимала, что политически это очень важно, но, вспоминая тот час, когда видела его, сраженного горем, понимала, как дорого будет стоить ему подобное решение.

Медленно тянулись дни за днями, недели за неделями — по крайней мере, так казалось Крессиде, которой уже не терпелось соединиться с мужем и увидеть, наконец, поместье Рокситер, как он обещал. Она всегда любила приход весны и теплые летние дни в Уэльсе — любила сверкающую под солнцем траву, кружащихся над головой в светло-голубом небе птиц, изобилие полевых цветов, — но на этот раз весенние дни тянулись утомительно медленно.

Ее раздражала необходимость сидеть с матерью в те дни, когда было слишком сыро для прогулки верхом, и трудиться над алтарным покрывалом для церкви или штопать гобелены, готовясь к пронизывающим осенним и зимним ветрам.

В один прекрасный майский день она выехала верхом в сопровождении Филиппа Кентона, а когда вернулась, на конюшне кипела работа. Конюхи старательно скребли незнакомых ей лошадей, которых, судя по их виду, гнали во весь опор. Крессида почувствовала, как у нее внезапно сжалось сердце. Однажды уже так было — правда, зимой: она приехала с прогулки и узнала, что прибыл курьер с приглашением от короля явиться всей семьей во дворец.

Тогда она испугалась за отца. Но и сейчас встревожилась не меньше. Последнее время до них доходили лишь обрывки новостей, хотя все их соседи открыто обсуждали неминуемое вторжение Тюдора. Значит ли это, что опасность, давно предвиденная Мартином, уже на пороге и ее грозная тень нависла над отцом и над всеми ними?

Она ничего не спросила у конюхов, но, отдав на их попечение лошадь, поспешила с Филиппом в дом. Ее мать стояла в верхней гостиной у окна, выходившего на восток, и, прижав руку к сердцу, смотрела вниз на зеленую лужайку. На лице ее было явно написано волнение. Увидев Крессиду, леди Греттон через силу улыбнулась.

— Сегодня такая чудесная погода… я думала, ты вернешься еще не скоро.

— Вы хотели, чтобы меня не было дома?

Вопрос прозвучал дерзко, и мать предупреждающе показала глазами на Филиппа, неуверенно остановившегося на пороге.

Крессида резко сказала ему:

— Ты мне пока не нужен, Филипп. Ступай и разучи ту новую балладу, которую ты собирался спеть нам вечером.

Мальчик поклонился и вышел.

— Известия от моего мужа?

Леди Греттон покачала головой и сказала с усталым вздохом:

— Нет, это приехали от Риса Эп Томаса. — Она опустилась на обитую бархатом скамью под окном и растерянно посмотрела на дочь. — Их двое, они требуют от твоего отца клятвы в верности… Мне бы очень хотелось, чтобы он не поддался их уговорам.

— Вы за него боитесь?

— Конечно. Эп Томас человек хитрый, и, по-моему, доверять ему нельзя. Он еще сам не решил, мне кажется, чью сторону принять, но соседей своих способен завести гораздо дальше, чем диктует благоразумие.

Крессида, задохнувшись, спросила:

— Есть ли… есть какие-нибудь вести о Хауэлле?

— Я не знаю. Он же скрывается. Сомневаюсь, чтобы именно сейчас он решился появиться в Англии.

— Отец не собирается вступить в союз с врагами короля?

— Нет. Какое-то время тому назад он, мне кажется, подумывал об этом, но после твоей свадьбы ни в чем, что направлено против короля, не участвовал. Хотя одно уже появление этих людей в доме может пахнуть изменой. Если бы только мы могли прямо отказаться принять их…

— Почему отец не скажет им открыто, что считает себя вассалом короля?

Леди Греттон медленно повернулась и посмотрела дочери в лицо.

— Думаю, он считает правильным ни с кем не ссориться в такое опасное время.

Слова матери потрясли Крессиду.

— Но он же не будет сражаться за Тюдора?

— Нет, твой отец никогда не пойдет так далеко. Но ведь он пограничный барон. И ему приходится думать о нашей безопасности… на тот случай, если на королевском троне вдруг окажется кто-то другой.

— Но король не потеряет корону, даже в открытой борьбе. Он опытный воин, и потом, — закончила она с возмущением, — он наш сюзерен, он помазан на трон.

Леди Греттон улыбнулась немного натянуто.

— Я вижу, ты переменила о нем свое мнение, познакомившись с ним. Еще год назад, даже меньше того, ты горой стояла за его врагов.

— Теперь я замужняя женщина, — печально проговорила Крессида, — и мой муж — особо доверенное лицо короля. Что будет с ним, если я окажусь на другой стороне?

Крессида залилась густой краской.

— Поначалу так и было, но потом, я уверена, он понял, когда появилась такая возможность… что и для меня в этом браке есть преимущества.

— Ты любишь Мартина, дитя мое? Вопрос был прямой, и Крессида опять с трудом перевела дух.

— Я… я думаю, да, — сказала она, наконец. — Я должна его любить. Он мой муж.

Леди Греттон ласково положила руку на руку дочери.