— Да.

— Ложись, Вилли. Поймай несколько снов. Не против, если я возьму твой ключ?

— Конечно.

Джинелли вышел. Вилли лег на постель, аккуратно положив рядом перебинтованную руку, прекрасно зная, что если заснет, то непременно перекатится на нее и снова проснется.

«Вероятно, он просто успокаивал меня, — подумал Вилли. — Вероятно, сейчас он говорит по телефону с Хейди. И тогда, когда я проснусь, человек с сачком для ловли бабочек будет сидеть рядом с кроватью. Он…» Но мыслей больше не было. Вилли заснул и как-то умудрился не перекатиться на больную руку. В этот раз не было дурных снов.

Когда он проснулся, в комнате не было человека с сачком. Только Джинелли сидел в кресле в противоположному углу. Он читал книгу под названием «Этот неистовый восторг» и пил пиво из банки. Снаружи было темно. На верхушке ведра со льдом, стоящего на телевизоре, находилось четыре банки пива, и Вилли облизал губы.

— Можно мне одну? — проскрипел он. Джинелли поднял глаза.

— А вот Рип Ван Винкл, воскресший из мертвых?! Конечно, можно. Сейчас я открою.

Он принес банку пива Вилли, и тот выпил половину, не останавливаясь. Пиво было вкусным и прохладным.

— Как рука? — спросил Джинелли.

— Лучше, — в какой-то мере это было ложью, потому что рука сильно болела. Но в какой-то мере это было правдой. Рядом с ним был Джинелли, а это снимало боль лучше аспирина. Когда ты в одиночестве, боль донимает сильнее, вот в чем дело. Это заставило его подумать о Хейди, потому что она должна была сейчас быть бы с ним, а не этот гангстер. Хейди пребывала в Фэрвью, прямо игнорируя все это, потому что, если дать всему этому пространство для размышлений, придется исследовать пределы собственной ответственности, а Хейди не хотелось этого делать. Вилли чувствовал глухое пульсирующее негодование. Как сказал Джинелли? «Определение идиота: идиот — это тот, кто не верит в то, что видит». Вилли постарается справиться со своим негодованием. В конце концов она — его жена. Все ее действия были направлены только на то, чтобы сделать ему лучше… не так ли? Негодование отступило, но не так далеко.

— Что в сумке? — спросил Вилли.

Сумка стояла на полу.

— Разные предметы, — ответил Джинелли. Он взглянул на обложку книги, которую читал, и бросил ее в мусорную корзину.

— Так что же там такое?

— Вещи для предстоящей поездки. Мне ведь придется съездить, навестить твоих цыган.

— Не валяй дурака, — строго сказал Вилли. — Хочешь кончить как и я? Или превратиться в подставку для зонтиков из нормального человека?

— Легче, легче, — сказал Джинелли. Его голос был веселым и успокаивающим, но тот огонек в глазах по-прежнему горел. И Вилли неожиданно понял, что его вспышка там, у цыган, не была пустой болтовней. Он действительно проклял Тадеуша Лемке. И то проклятье сидело напротив него в дешевом кресле из кожезаменителя и потягивало светлое пиво Миллера. И с равным восторгом и ужасом Вилли понял еще кое-что: возможно, Лемке и знал, как обратить вспять действие своего проклятья, но Вилли теперь не имел малейшего понятия, как снять проклятье белого человека из города. Джинелли собрался хорошо провести время. Позабавиться так, как он, наверняка, не развлекался многие годы. Его можно было сравнить с профессиональным игроком, вышедшим в отставку, и теперь приглашенным принять участие в благотворительном событии. Они могут серьезно поговорить, но их разговор ничего не изменит. Джинелли был его другом, довольно любезным, пусть не совсем образованным человеком, который предпочитает звать его Вильямом вместо Вилли или Вилла. Но он был также большой, способной на большие дела, охотничьей собакой, которая сейчас сорвалась с привязи.

— Больше не говори мне «легче», — сказал Вилли. — А лучше расскажи мне, что ты планируешь предпринять.

— Никто не пострадает, — ответил Джинелли. — Пусть эта мысль тебя успокаивает, Вильям. Я знаю, что это для тебя важно. Я понимаю, что ты продолжаешь придерживаться принципов… э… которых больше не можешь себе позволить, но я обязан с этим примириться, потому что ты этого хочешь и потому что ты — пострадавший. Никто не пострадает. Ладно?

— Ладно, — согласился Вилли. Он был немного успокоен… но не до конца.

— Во всяком случае, пока ты не передумаешь, — добавил Джинелли.

— Я не передумаю.

— Ты можешь передумать.

— Что в сумке?

— Бифштексы, — ответил Джинелли и действительно достал один, запакованный в полиэтилен. — Хорошо смотрится, а? У меня их четыре штуки.

— Для чего они?

— Давай все по порядку, — проговорил Джинелли. — Я вышел отсюда, прогулялся по городу. Какое жуткое зрелище! Нельзя даже пройти по тротуару. Все носят очки Феррари и аллигаторов на сосках. Похоже, что у всех в этом городе раньше были скобы на зубах и большинство делало пластические операции на нос.

— Я видел.

— Послушай, Вильям. Я видел одну парочку, и рука парня была в заднем кармане ее шорт. Я хочу сказать, что прямо на публике он щупал ее задницу. Если бы это была моя дочь, она бы не смогла сидеть на том, что щупал ее дружок, недели полторы. Итак, я понял, что не смогу привести свои мысли в порядок в подобном месте, и решил на это плюнуть. Я нашел телефонную будку, сделал несколько звонков. Да, чуть не забыл. Будка стояла перед аптекой, поэтому я зашел туда и купил тебе вот это, — он достал из кармана баночку пилюль и перебросил их Вилли, который поймал ее здоровой рукой. Это были таблетки потассиума.

— Спасибо, Ричард, — сказал Вилли слегка дрожащим голосом.

— Не стоит благодарности. Лучше прими одну штучку. Не хватало сердечного приступа ко всему прочему.

Вилли принял одну и запил глотком пива. Сейчас его голова начала тихонько гудеть.

— Итак, я отправил пару парней принюхаться, а сам направился к гавани, — продолжал Джинелли. — Полюбопытствовал немного. Вильям, там должно быть на 20… 30… может, даже на 40 миллионов долларов разных посудин! Ялики, вельботы, чертовы фрегаты, насколько я мог судить. Я не так разбираюсь в корабельных делах, но я люблю смотреть на суда. Они… — он остановился и задумчиво взглянул на Вилли. — Ты не думаешь, что кое-кто из этих парней в аллигаторовых майках и очках Феррари перевозит наркотики в тех красавчиках?

— Ну, я как-то читал в прошлом году в «Таймс», что рыбак с одного из островков нашел 20 тюков, плавающих под городским пирсом, а в тюках оказалась довольно приличная марихуана.

— Да. Да, вот что я подумал. Все это место имеет такой запашок. Чертовы дилетанты. Им бы следовало кататься в своих игрушках и оставить бизнес тому, кто в нем разбирается. Я хочу сказать, иногда они путаются под ногами и приходится принимать меры, после чего какой-нибудь парень обнаруживает вместо тюков с травкой несколько тел, плавающих под причалом. И это чертовски нехорошо.

Вилли отпил еще глоток и поперхнулся.

— Но это не относится к делу. Итак, я прогуливался, смотрел на лодки и постепенно обрел душевное равновесие. А потом наметил, что мне нужно сделать… по крайней мере, для начала, и прикинул, как примерно должно пойти дело дальше. Я пока не отработал все детали, но это пойдет позже.

— Потом я вернулся к основной теме и еще несколько раз позвонил — по горячим следам. Ордера на твой арест нет, Вильям, но этот твой доктор с носом-насосом и твоя жена в самом деле подписали кое-какие бумаги, — он вынул листок из нагрудного кармана. — «Принудительное лечение по возвращении». Так это должно звучать?

Челюсть Вилли отвисла. Из его глотки вырвался болезненный стон. На мгновение он был совершенно оглушен, а потом ярость, уже оставившая его, снова овладела им. Он думал, что это могло произойти, да, он предполагал, что Хьюстон способен на это, он даже воображал, что Хейди могла согласиться. Но представлять что-то — одно, а узнать, что это стало фактом — совсем другое, узнать, что твоя жена предстала перед судьей, свидетельствуя, что ты помешался, и потребовала ордера на твое принудительное лечение, подписала его…