– Постойте здесь, в тени, – приказала она. Затем просунула голову в приоткрытую дверь и приветливо сказала: – Иоланта, дитя мое, иди ко мне.

Пару секунд спустя в коридор выскользнула растрепанная фигура и опасливо покосилась на пламя свечи. Одежда на ней была порвана, спутанные волосы свисали прядями. Настоятельница обняла ее за плечи и повернула; пламя свечи осветило лицо, через которое тянулись полоски грязи.

– Кто там? – спросила девушка. Она покрутила головой и задула свечу, прежде чем настоятельница успела остановить ее. Перед глазами отца Ксавье танцевал отпечаток ее образа. Он услышал, как она метнулась назад в свою келью. – Вы хотите показать меня кому-то, матушка? Что это значит?

– Я просто хочу помочь тебе, дитя мое.

Отец Ксавье улыбнулся. Те черты лица девушки, которые он сумел разглядеть под слоем грязи, были безупречными – бриллиант, который нужно только отшлифовать, чтобы он засверкал. Древнегреческое имя ей тоже подходило – нежное и прекрасное. Тот, кто назвал так этого ребенка, либо сделал это совершенно случайно, либо возлагал на него большие надежды. Что же касается внешнего вида, то его надежда сбылась, а что до прежнего образа жизни, то он для девушки закончился – теперь, когда совпали все условия, чего и искал отец Ксавье. «То, что нужно», – прошептал он.

Матушка настоятельница двигалась на ощупь к отцу Ксавье. Он предупредительно взял ее за руку и вывел на свет. Она сжимала в руке потухшую свечу и от смущения не могла вымолвить и слова.

– Это так… Вы не должны думать… Мы только напугали ее…

– Что ее здесь держит? Почему она просто не откроет дверь и не уйдет отсюда?

Настоятельница вздохнула.

– Потому что она надеется. Только у тех девушек, в которых еще жива надежда, есть шанс на спасение.

– И на что она надеется?

– На то, что сможет забрать своего ребенка, когда смоет с себя пятно позора.

– У нее есть ребенок?

– Чтобы стать падшей женщиной, нужно не так уж много, отец Ксавье. В этом городе лишь волос отделяет грехи от безопасности.

– Где сейчас ее ребенок?

– В сиротском приюте. Я могу дать вам адрес.

– Прекрасно, – ответил отец Ксавье.

Адрес, данный ему настоятельницей, находился в Малой стране и представлял собой темную гору прямо у западной городской стены, идущей от монастыря кармелиток. Отец Ксавье обнаружил здесь такую же свирепость, что и в обители Святой Агнессы, с той лишь разницей, что здесь жесткость не смягчала никакая надежда. Сумевшие выжить дети уходили отсюда, чтобы вести жизнь, прежде всего приводящую к появлению очередных детей, опять-таки попадавших сюда. Если же вдруг какому-то бывшему обитателю приюта и удавалось вырваться из этого ведьминого круга, в монастыре о том не знали. Матушка настоятельница в монастыре Святой Агнессы получала если не признательность, то по крайней мере чувство удовлетворения от сознания того, что ей иногда удавалось спасти одну из своих подопечных; в монастыре кармелиток такого не бывало. У их настоятельницы был цвет кожи, напоминавший кожу смертельно больного, а на лице выражение усталости человека, давно бросившего искать драгоценные камни в пепле своей жизни. Она провела отца Ксавье в каморку, служившую ей кельей и одновременно канцелярией сиротского приюта. – У нас был ребенок, рожденный матерью по имени Иоланта Мельника, причем фамилия может означать лишь то, что мать жила недалеко от мельницы, или что она забеременела от работника мельницы, или это просто было первым, что пришло ей в голову, когда ее попросили назвать свою фамилию.

– Когда ребенок поступил к вам?

– Не больше трех месяцев назад – бастард родился осенью.

– И как его зовут?

– Двенадцатое Ноября, – настоятельница пожала плечами. – Если бы в тот день к нам поступило двое детей, мы бы им дали дополнительный номер. Кому какое дело до имен? Даже если их матери удосуживаются дать имя этим созданиям, нам оно все равно не становится известным. Ведь не матери приходят к нам, чтобы положить на порог вопящие свертки, а стражи порядка, арестовавшие этих матерей.

– Сколько месяцев ему было на тот момент?

Настоятельница сверилась со своими записями.

– Три-четыре недели, точнее сказать не могу. Эти октябрьские дети, как осенние котята, – всегда слишком маленькие и слишком худые. Большинство из них не переживают и Рождества.

– Это именно тот ребенок, которого я ищу. Он пережил Рождество?

Настоятельница провела пальцем по строчкам фолианта, наискосок через всю страницу сшитого толстой ниткой.

– Нет, – кратко ответила она. – Он не дожил даже до дня Святой Варвары.[44] Он умер через две недели после того, как появился здесь.

Отец Ксавье помолчал минуту.

– Где он похоронен?

Настоятельница, не говоря ни слова, ткнула куда-то пальцем. Отец Ксавье знал, что в том направлении находится городская стена. По ту сторону стены была всегда открытая общая могила, охраняемая слугами городского палача. Каждый труп, попадавший к ним в руки, слуги бросали в яму и засыпали землей и известью. Они были работниками особого склада, которым не нужно было давать никакой платы, поскольку те, кто приносил им своих покойников, как правило, не имели ничего. Отец Ксавье подумал о бесформенном маленьком мешке, не потребовавшем от могильщиков никаких физических усилий.

– Это был мальчик? – предположил отец Ксавье.

Настоятельница сверилась со своими записями.

– Точно, – подтвердила она.

– Его звали Вацлав – король.

Настоятельница пожала плечами.

– Совершенно неуместно.

– Его мать надеялась, – пояснил отец Ксавье.

Настоятельница снова пожала плечами.

– Совершенно неуместно, – повторила она.

Когда отец Ксавье снова оказался в монастыре Святой Агнессы и сел рядом с избранной им девушкой в ее келье, уже стемнело.

– Иоланта Мельника, – начал он и не в первый раз изобразил на лице чарующую улыбку. – Я отец Ксавье.

– Пес Господа, – сказала Иоланта. Отец Ксавье склонил голову.

– В конце дня мы все становимся чьими-то псами, – ответил он. – Я хочу заключить с тобой сделку. Со своей стороны, я тебя отсюда вытаскиваю.

– А что насчет моей стороны?

– Ничего такого, чего бы ты не умела. Ты сядешь сверху и всем своим видом будешь показывать, что получаешь огромное наслаждение. Что от тебя потребуется, то ты и будешь делать – так часто, так долго и таким образом, как от тебя потребуется.

Еще по пути сюда из сиротского приюта он размышлял о том, какие слова подобрать. Он не видел никаких причин Для того, чтобы облекать свое предложение в красивые фразы. Если сидящая рядом с ним девушка согласится на сделку, она превратится в его орудие, и было важно, чтобы между орудием и тем, кто им пользуется; не возникало никакого недопонимания. Возможно, холод и сырость придали резкость его голосу, обычно ему не свойственную. Ему на это было наплевать. Он знал, что она уже у него на крючке.

– Почему бы вам не пойти в ближайший публичный дом, отец? Там вы найдете целую кучу вам подобных.

Отец Ксавье и бровью не повел. Он встретился с ней взглядом и не отводил его до тех пор, пока она сама не опустила глаза. Она ничего не говорила. Отец Ксавье ждал, когда ей надоест молчать, и почувствовал некоторое удовлетворение, когда она наконец заговорила и к тому же сменила тему. Он правильно оценил ее. Тот, кто ему был нужен, должен быть не просто отчаявшимся, но, помимо всего прочего, еще и умным человеком: ведь глупая девчонка могла бы и позабыть, что к чему, что она – всего лишь марионетка в его руках и он будет дергать ее за веревочки по собственному желанию. Ему уже было известно, что Иоланта в отчаянии; с каждой минутой, проходящей в их все время замолкающей беседе, ему становилось ясно, что она умна, как он и надеялся. Мать настоятельница не стала бы рекомендовать ее, будь девушка глупой.