Отец Ксавье отправился в путь. Его охватило умиротворяющее ощущение, что он сделал все в лучшем виде. Человек на своем месте. Идеально.

10

– Ты не сможешь его переубедить, – сказала Агнесс.

– Я не хочу прожить оставшуюся жизнь, мучая себя вопросом, мог я все уладить или нет, – возразил ей Киприан.

– На этот раз мои отец и мать даже сошлись во мнениях. Если бы у них были разные взгляды на этот счет… но сейчас…

– Я бы и пытаться не стал натравливать твоих родителей друг на друга в этом вопросе.

Агнесс бросила на Киприана быстрый взгляд.

– Что, даже ради меня?

Киприан догадался, что ее слова должны были прозвучать шутливо, но в них сквозило отчаяние. Он принужденно улыбнулся.

– Нет ничего такого, что я не сделал бы ради тебя, – заявил он. – За одним исключением: поставить на место твоего отца.

Шутка не удалась. Киприан мысленно выругал себя. Агнесс так же хорошо, как и все остальные, поняла, что тогда произошло.

– У нас нет ни единого шанса, Киприан, – грустно сказала девушка. – Через неделю-две они объявят о моей помолвке с Себастьяном Вилфингом, и тогда уже ничего не поделаешь.

– Одна-две недели – это большой срок, можно что-нибудь придумать.

Киприан понял, что ему очень тяжело казаться оптимистом, но решил не обращать на это внимания. За последние несколько недель он много раз пытался поговорить с Никласом Вигантом, но тот постоянно ссылался на занятость. Казалось, обычно такой приветливый торговец боится, что если он согласится на разговор, то ему сумеют объяснить, что он обрекает свою единственную дочь на несчастье. Из сообщений Агнесс Киприан понял, что за отказом породнить семьи Хлеслей и Вигантов скрывается больше, чем простая договоренность между деловыми партнерами или raison d'être [32] двух фирм, отчаянно борющихся за существование. Агнесс рассмотрела неприкрытый страх в глазах своего отца. Киприан представить себе не мог, что двигало Никласом Вигантом, хотя и догадывался, что установление даты разговора с отцом Агнесс по крайней мере даст ему хоть какой-то намек. Возможно, именно это и объясняло отказ Никласа Виганта; из предыдущих встреч с отцом Агнесс Киприан знал, что он очень доверял ему. И тем непонятнее было, почему он так уперся в своем решении обвенчать свою дочь с Себастьяном Вилфингом.

– Себастьян рыхлый, как комок теста, – с ненавистью пробурчала Агнесс. Киприана уже давно не удивляло, что их мысли зачастую шли параллельно. – Он три недели назад вернулся из поездки, опередив отца, очевидно, чтобы подготовиться к торжеству по случаю помолвки. Правда, я слышала, он так испугался поездки морем из Лиссабона на Мадейру, что старый Вилфинг был вынужден отправить его домой.

Себастьян Вилфинг и Киприан были ровесниками. Детьми они вместе играли на улице – коренастый, тяжелый Киприан, про которого говорили, что он никогда не будет быстрым, жилистым или ловким, и Себастьян Вилфинг, примерно такого же телосложения, однако про него даже самый глупый наблюдатель сразу бы сказал, что внешность Себастьяна не обманчива. Когда оба выросли, то потеряли детскую пухлость; у Киприана ей на смену пришла мускулистость, а у Себастьяна – одутловатость взрослого человека.

– Чего он от тебя хотел? – спросила Агнесс. Киприан удивленно посмотрел на нее.

– Откуда ты знаешь, что он приходил ко мне?

– Я иногда смотрю в окно на улицу.

Они услышали приближающиеся шаги. Один из городских стражей прошел мимо них, совершая обход. В светлое время суток и в мирное время никто не возражал, если венские бюргеры прогуливались по внутренней стороне городской стены; никогда не помешает, если как можно больше людей будут свободно ориентироваться на стенах, – пригодится в том случае, если постоянно угрожающая опасность турецкого нашествия вновь возникнет у ворот Вены. Ворота Кэрнтнертор в последний раз подверглись особо сильному удару – их чуть не подорвали. С тех пор с полдесятка охраняемых входов минных галерей шли под землей с этой стороны ворот наружу, чтобы в случае чего быстрее доставлять контрмины; и едва ли нашелся, бы обитатель Кэрнтнерштрассе и прилегающих к ней улиц, который бы не знал, где лежат лопаты и к какому отряду он должен присоединиться, если появится необходимость копать. Городской страж бросил взгляд на краснеющую западную часть неба.

– Солнце ложится спать, и людям тоже пора честь знать, – фальшиво пропел он.

– Далеко мы забрались, – тихо произнесла Агнесс. – Здесь, наверху так хорошо…

Городской страж заметил, как в руке у Киприана что-то блеснуло. Юноша щелкнул пальцами, и страж без труда поймал монету. Он окинул Агнесс взглядом с головы до ног, подмигнул Киприану и, прежде чем уйти, скорчил одобрительную гримасу.

– Вот и еще один претендент на твою руку, если ты не сможешь выбрать между мной и Себастьяном Вилфингом, – пошутил Киприан.

Агнесс даже не улыбнулась.

– Он сказал тебе, что ты должен оставить меня в покое, – заявила она. – Напыщенный ублюдок.

Киприан подумал, что возражать не стоит.

– Он тебе угрожал?

– Да какая разница, Агнесс? Просто не думай о нем.

– Как это я могу о нем не думать, когда после Пасхи я должна выйти за него замуж?

– Я еще раз поговорю с твоим отцом.

Агнесс воздела руки к небу и бессильно уронила их. Из груди ее вырвался протяжный стон отчаяния. Когда она отвернулась и посмотрела по ту сторону стены, свет садящегося солнца наполнил ее бледное лицо теплотой и жизнью. Киприан протянул руку и нежно провел пальцем по ее щеке.

– Давай уедем отсюда, – прошептала она.

– Куда?

Она схватила его руку.

– В Виргинию, – выкрикнула она. – Поедем со мной в Виргинию! Я слышала, как отец недавно говорил о ней. Один англичанин, капитан каперского судна, основал в Новом Свете колонию. Сначала это было тайное укрытие для морских разбойников, но теперь он хочет, чтобы там жили переселенцы. Отец уже подумывает, как бы обеспечить себе эксклюзивное право на ведение торговли с этой колонией.

– Сэр Вальтер Рейли, – уточнил Киприан. – Он назвал колонию Виргинией в честь королевы Елизаветы. Я тоже слышал об этом поселении. Присвоение ему этого имени вызвало несколько шуток. Там живут одни протестанты, Агнесс.

– Для меня это так же не важно, как и для тебя, Киприан!

– Но, возможно, они смотрят на такие вещи иначе и, когда узнают, что мы католики…

– Значит, перейдем в другую веру! Я верю в любовь, Киприан, а не в какую-то там конфессию!

– Агнесс! – Киприан освободил свою руку от ее хватки и посмотрел на те места, где ее ногти отпечатались на коже багровыми полумесяцами. – Один раз я уже менял веру. И снова делать это не хочу. Мой дядя вовсе не уговорил нашу семью – он нас переубедил.

– Но ради меня!

– Ради тебя я отправлюсь на край света, но вместе с тобой. Виргиния? – Он взял ее руки в свои. – И если их не устроит то, что мы католики, то пусть идут к черту.

– Ты действительно хочешь туда поехать?

– В качестве твоего мужа.

Она уставилась на него. Киприан почувствовал тревогу, когда увидел, как исчезает блеск из ее глаз.

– Но ведь, – простонала она, – ты же знаешь…

– Я не стану убегать, – прервал он. – Вся» наша жизнь пройдет в бегах, и понимание того, что здесь мы поступили неправильно, станет между нами. Через год ты с трудом сможешь вспомнить, как ненавидела своих родителей; через два станешь обвинять меня в том, что покинула их, даже не попрощавшись; через три перестанешь ненавидеть их и начнешь ненавидеть меня.

– Нет! – отчаянно закричала она и вырвала свои руки из его ладоней. – Нет, я никогда не смогла бы поступить так!

Она искала взглядом его взгляд – и Киприан не отвернулся. Он осознал, что в первый раз пошел наперекор ее желанию, и смотрел ей в глаза, не мигая. Он никогда по-настоящему не понимал, каким она видела его или что в нем влекло ее, если не брать в расчет многочисленные случаи, когда он спасал ее, поскольку спасти ее мог кто угодно, появись Киприан чуть позже. Однако он прекрасно осознавал, кого она увидит в нем, если он сейчас уступит: человека, разбившего ее семью.