Кухарка обратила на это внимание Гнеси и сказала:

— Девка, что это так на тебя глядит Алтер? Что он в тебе такого увидел?

Каждый раз, проходя мимо спящей служанки, Алтер, возвращаясь к себе, задыхался. Во сне к нему являлась женщина, которую он помнил с первых страстных ночей своей ранней юности — та, с венком из темных волос, которая часто приходит в одеждах, но через мгновение их сбрасывает, — та, которая обычно приходит к молодым людям, не изведавшим еще вкуса греха, и отдается им.

Единственное, что он мог сделать для облегчения своего состояния, в том потоке, который его закружил, как в кипящем котле, было — обратиться к брату Мойше. Так он и сделал. В тот поздний вечер, когда Мойше вернулся после совещания у реб Дуди, Алтер в смятении обратился к брату с просьбой, чтобы Мойше женил его.

Конечно, это было дико, несуразно. Но у него горело все тело, и, казалось, одежда его теснила. Однажды ночью, на кухне, где спали две прислуги, он слишком долго задержался у их кроватей. Старая кухарка проснулась, заметила его присутствие и почуяла, что Алтер замешкался на кухне не случайно, а с явным намерением… Утром она допытывалась у Гнеси, не слышала ли она, не почувствовала ли чего-нибудь ночью, но девушка ничего не ответила. Однако в следующую ночь Гнеся почувствовала во сне прикосновение чьих-то рук. Не таясь, она рассказала об этом кухарке, а та ответила, что все ясно — ее подозрения подтверждаются.

— Ну, конечно, девка, что ж, я вчера разве выдумала? Я же сама видела, как он над тобой ночью колдовал… Стало быть, ему нужно то же, что и всем…

Такова была первая трудность, возникшая для Алтера по его выздоровлении. Другая была в том, что знания, которые он когда-то приобрел, были ему возвращены волшебным образом. Взяв в первый раз молитвенник в руки, он боялся его открыть — не разучился ли читать? Но набрался смелости, открыл его и убедился, что читать умеет. Тогда его взяло сомнение, а понимает ли он значение слов? И выяснилось: понимает… Алтер почувствовал себя так, будто его озолотили — и золото сыплется через край. На первых порах он был так увлечен вернувшимися знаниями, что ни дневного, ни вечернего света не замечал и все не мог оторваться от своих книг. Он был как герой волшебной сказки, который после долгих скитаний попадает в прекрасный дворец, расхаживает в великом изумлении по палатам и все не может налюбоваться красотами. Он вдруг превратился из нищего в безмерно богатого человека. Он был счастлив сначала от одного того, что умеет читать, потом от того, что понимает прочитанное, затем он стал черпать удовольствие от того, что погружается в глубины трудных фолиантов и поднимается к недосягаемым высотам.

В книгах он часто наталкивался на страницы и строки, которые возбуждали его, напоминая днем о ночах, когда он крадучись ходил около женской кровати на кухне. Когда в книгах попадались страницы, где говорилось о любви, перед его глазами начинали вертеться огненные круги, а фантазия рисовала ему картины такой красоты и великолепия, такого захватывающего наслаждения, каких в действительности никто не видел и не испытывал — лишь только разнузданное воображение Алтера могло извлечь их из тайных глубин сознания.

Алтер был далек от домашних дел. Как и раньше, он жил на всем готовом, его обеспечивали пищей и одеждой. Он не имел, да и иметь не мог никакого понятия о неблагоприятных изменениях в делах брата. И все же по одному лишь выражению лиц домочадцев он догадывался, что в доме не все гладко, не все хорошо. Вначале он пытался объяснить это тем, что его племянница, дочь Мойше Нехамка, чем-то больна и это причина всеобщей обеспокоенности. Но, вдумываясь, Алтер с каждым разом все больше и больше убеждался, что над семьей нависло нечто очень неприятное. Его брат Мойше, Гителе, их дочь Юдис, Янкеле Гродштейн и Нохум Ленчер — все они с каждым днем становились все угрюмей. Алтер понял: именно в этом причина того, что Мойше почти забыл о нем, а когда встречался с ним, то безучастно проходил мимо.

Алтер был озадачен и не знал, к кому обратиться. Он понимал, что расспросы здесь не помогут. Ясного ответа он не получит, от него отделаются первыми попавшимися на ум объяснениями, как обычно отвечают детям и посторонним, которых не считают нужным посвящать в свои дела. Ему оставалось только ждать, пока подвернется случай, который откроет ход к решению загадки. И случай не преминул явиться.

В этот день к нему поднялся Меерка — самый старший из детей в доме. Перед этим у Меерки были занятия с учителем Борухом-Яковом, известным в городе преподавателем Талмуда. Только считаные богатые люди могли себе позволить удовольствие пригласить Боруха-Якова для обучения своих детей.

Борух-Яков был очень солиден, он прилично одевался. На нем всегда был безукоризненно чистый кафтан. Такую ясную речь, как у него, редко можно было встретить у другого меламеда. Борух-Яков не позволял себе не то что тронуть ученика, но даже громко накричать, поругать его. У Мойше Машбера он занимался только с Мееркой, который был старше и способнее остальных внуков. Летом занятия проходили в саду, в деревянной беседке, спрятанной среди деревьев, а зимой в особой комнате.

В день, о котором идет речь, Меерка плохо воспринимал объяснения. Видно было, что мальчик не вникает в сказанное, что голова его занята чем-то другим. Борух-Яков не поленился объяснить еще и еще раз — без всякого раздражения, не повышая голоса и не выказывая недовольства выражением лица. Когда же Меерка и после этого остался глухим и безучастным, Борух-Яков спросил:

— Что с тобой сегодня, Меерка?

В ответ Меерка расплакался. Это было очень странно. Меерка не относился к числу ленивых и капризных учеников. Правда, Борух-Яков знал его как ребенка немного рассеянного, мечтательного, но за все время их знакомства еще не случалось, чтобы Меерка вдруг заупрямился и не пожелал заниматься. Борух-Яков был весьма озадачен. Но тут же решил: если мальчик плачет, значит, он нездоров. Надо поэтому урок прервать, не докучать ребенку излишними расспросами и не докапываться до причин, вызвавших слезы. Он попытался побеседовать с ним о посторонних вещах и таким образом развлечь его, успокоить. Но Меерка не успокаивался, слезы катились по его щекам, словно он был чем-то глубоко задет и обижен.

— Иди, приляг, Меерка, ты нездоров, — сказал учитель и, встав из-за стола, вышел из классной комнаты в коридорчик, где висело его пальто.

— Ребе, почему вы сегодня уходите так рано? — спросила Юдис, мать Меерки.

— Меерка, кажется, не совсем здоров, у него, очевидно, разболелась голова.

Войдя в классную комнату, где ребе только что оставил своего ученика, Юдис нашла сына сидящим неподвижно за столом. Мать приложила руку к его лбу. Жара не было.

— Почему ты сегодня не занимался?

Меерка ничего определенного ответить не мог. Из его невнятного бормотания стало ясно, что он и сам не знает, что с ним. А дело было в том, что Меерка имел способность улавливать то, что взрослые хотят скрыть. Мальчик чувствовал атмосферу в доме, и это заставляло его по ночам плакать в подушку, а сегодня привело к тому, что он не выдержал и расплакался на уроке.

После того как мать ушла, Меерка некоторое время продолжал сидеть неподвижно. Потом он, сам не поняв зачем, поднялся к Алтеру.

— А, Меерка! — с радушной улыбкой встретил его Алтер. — Заходи, Меерка, как ты поживаешь?

— Ничего, — ответил Меерка, переступая через порог.

— Ты уже сегодня занимался? — спросил Алтер, желая завязать беседу.

— Да, — ответил Меерка.

— Ты уже разбираешься в Талмуде?

— А ты? — спросил в свою очередь Меерка, позволяя себе задать Алтеру вопрос, который он другому взрослому никоим образом не задал бы.

Право на это мальчику давала манера Алтера спрашивать и отвечать.

— Да, — уверенно ответил Алтер.

— Сейчас посмотрим. — И Меерка, подойдя к столу, раскрыл первую попавшуюся ему под руку книгу, как бы приглашая Алтера на экзамен.

Алтер не возражал. Как послушный ученик, он подошел и начал читать. Меерка сразу убедился — Алтер не хвастает. Он держал испытание без малейшей усмешки или выражения высокомерия на лице, какое бывает у взрослых, когда они нисходят со своей высоты к ребенку… Нет, Алтер это делал серьезно. Он завоевывал у Меерки уважение и доверие к себе не только знаниями, но и приветливым обхождением. Мальчику не могло не понравиться, что Алтер, хоть он и взрослый, держит себя с ним, как равный с равным. Меерка вдруг прервал «экзамен», взглянул на Алтера и сказал: