— Эта свинья, этот ублюдок!.. — сказала Зельда. — Он украл лучшие годы моей жизни! А ты… Ты ведь даже не помнишь меня. Ты заслуживаешь смерти! — Ия поняла, что она настроена решительно.

Я ждала очередной попытки возмездия, но нового щелчка не последовало. По-видимому, она решила дать мне время — помучиться и послушать ее историю. Хотела рассказать про Клайва. Но и ждала от меня извинений. Я же терялась в догадках — где и когда могла с ней встречаться?

— Ты меня извини, но я такая рассеянная, — сказала я. — Мы что, уже встречались? Если да, тогда напомни.

— Ты уже была здесь однажды, — уличила она. — А я торчала на лестнице.

— Боже мой! Неужели тот самый Клайв?! — изумленно воскликнула я.

Теперь я вспомнила.

Четыре года назад, когда сэр Клайв Хилфонт, выпускник Итона, известный в городе повеса, возродил к жизни это старинное родовое поместье, Алистер послал меня взять у него интервью. Так что в этом замке я уже бывала. Сэр Клайв Хилфонт лично встретил меня на своей красной спортивной машинке с открытым верхом и, пока мы ехали, буквально очаровал яркостью своей индивидуальности и обаянием. Он был привлекателен и внешне — уверенный, энергичный, решительный. На месте нас уже ждал фотограф. Мы обошли дом, пройдя по роскошным комнатам и залам, любуясь золочеными колоннами и не скрывая восхищения при виде таких разительных изменений. Мы фотографировали всю эту красоту, сотворенную им собственными руками. То есть заядлый охотник, рыболов и праздный кутила теперь превратился в строителя, штукатура, слесаря и дизайнера, чтобы восстановить семейное богатство и вернуть фамильному поместью былую славу.

— Неужели все это вы сделали один, своими руками? — спросила я, недоуменно поглядывая на его холеные пальцы, коим больше подобало тасовать колоду карт, нежели месить цемент.

После секундного колебания он кивнул наверх, и я увидела за приоткрытыми позолоченными дверями приставную лесенку и на ее верхней ступеньке девушку с малярной кистью. В такой неловкой и опасной позе она раскрашивала синим кобальтом австрийского гербового орла. Это была Зельда. Ну конечно же, она — я хорошо запомнила эти коротенькие ножки.

— Вот оно, сокровище моей жизни, — пояснил Клайв. — Она мне помогает, все здесь готова для меня сделать.

И он послал ей воздушный поцелуй, а мне вспомнилась длинноногая упакованная красотка, оставшаяся в Сауткене, когда мы уезжали в Хилфонт. Вспомнились и те заговорщицкие взгляды, которыми они обменялись на прощание — словно бы говорили друг другу: «Встретимся в постели, любовь моя!» — и я тогда еще подумала, что эта бедная корова на лестнице, должно быть, по уши влюблена в него, а он просто использует ее и наверняка не платит за работу.

— Так это была ты? — сказала я Зельде. — А ты здорово раскрасила того орла.

— Ха! Орла! Да орел — это ерунда, цветочки! Вся эта слюнявая отделка для меня — раз-два плюнуть после того, как целых четыре года своей молодой жизни я ухлопала на стройку! Я сама рушила стены и сама их возводила. Я была слесарем-водопроводчиком, электриком, штукатуром. Мои волосы стали жесткими и сухими от побелки, руки огрубели и потрескались. Я пахала и зимой и летом, и днем и ночью, а по пятницам он водил меня пожрать в каком-нибудь дешевом пабе рыбы с картошкой, а по средам проводил со мною ночь на чердаке, на матрасе, на голом полу. Но я его любила. Ой как я любила его! Малышка Зельда Флоренс по уши втюхалась в сэра Клайва Хилфонта, известного гуляку и игрока, чье имя не сходило со страниц светских газетных хроник. Платой за работу мне была любовь, а не деньги. Мы восстанавливали фамильный замок — по окончании он должен был стать нашим домом. Это был большой сюрприз для его семьи, которая из-за разгульного прошлого Клайва вынуждена была переехать в мрачный вдовий особняк тетушки Айрин. После ремонта он собирался привезти семью обратно в Хилфонт-Хаус, только теперь уже отстроенный во всем своем былом великолепии, и тогда они обязательно простили бы его. Он проиграл семейное состояние, но теперь образумился — записался в общество анонимных игроков и пропадал там чуть ли не каждый вечер, почему, собственно, и проводил большую часть времени в городе у своего дружка-гея Дэвида, а не со мной, как ему бы хотелось. А я, Зельда, стала бы главной и лучшей частью этого сюрприза. Его родные должны были обрадоваться тому, что он наконец остепенился и нашел себе правильную девушку. Теперь они могли бы гордиться им, и тогда бы мы поженились.

— А ты уверена, что он так прямо и сказал — «поженились»? — спросила я.

— Я много об этом думала, — сказала она. — Нет, он никогда не произносил именно этого слова. Говорил, что я стану членом семьи.

— Стало быть, выражался фигурально, — подытожила я. Ну да, итонцы редко лгут напрямую. Послушай… — Я решила снова попытать счастья. — Эта краска наверняка уже впиталась, ресницы и брови теперь, конечно, одного тона с волосами, а если держать дольше, они просто сгорят. Может, пора смывать?

Она снова шумно втянула воздух и всхлипнула. Но по крайней мере щелчка не последовало. В общем, жизнь продолжалась.

— Да ведь тебе все равно! Просто безразлично. Ты думаешь только о своей персоне. Я же для тебя только подтирка! Но у меня, как и у всех остальных, тоже есть чувства, и мне жалко своей молодости, которую я истратила на бестолкового лживого ублюдка. Представь, подобные мне чувствуют то же самое, что и такие, как ты. И я ничем не хуже тебя, хотя и занимаюсь такой вот гнусной работой. Зато я делаю что пожелаю, а ты лежишь, писаешь под себя от страха и трясешься, как бы я тебя не прикончила.

Я не стала говорить ей очевидных вещей — при таком отношении к клиентам, возможно, лучше сменить работу. Но мне олень хотелось сказать это. Я не писалась под себя от страха, хотя любая другая женщина на моем месте под угрозой смерти вполне могла бы не сдержать позывов. Я решила не обращать внимания на оскорбления и по возможности успокоить ее. Даже для выпускника Итона сэр Клайв, похоже, оказался абсолютно тухлым яйцом.

— Тебе не одной досталось такое, — начала я. — И я хорошо понимаю, о чем ты говоришь, поверь мне, — И поделилась с ней своей теорией относительно того, как некоторые слабые и ранимые женщины впадают в зависимость от спермы конкретного мужчины. — Представь, женщины, терпевшие дурное обращение, все равно возвращаются к своим обидчикам и мучителям вопреки здравому смыслу. Возвращаются лишь для того, чтобы снова получить то же самое. Представь, когда такую вот женщину, всю свою жизнь почитавшую и обожавшую мужчину, явно недостойного, в итоге бросают, она считает это не благом, а самой страшной вещью, какая только могла случиться в ее жизни.

— Так, значит, ты понимаешь? Значит, у тебя все-таки есть сердце. Это хорошо. А я, стало быть, пребывала в зависимости? Ну что ж, меня это даже как-то греет. Я, пожалуй, продолжу, только краску твою смывать не буду. Так что лежи пока с закрытыми глазами, чтобы не ослепнуть, и гадай, застрелю я тебя или нет. Это еще не решено.

Тогда я объяснила ей, что, если женщина, так реагирует на мужчину, ей просто не повезло. И объяснила, почему женщины в наши дни так часто заставляют мужчин надевать презервативы. Чем больше в ходу презервативов, тем меньше безответной любви.

Эти слова ее просто возмутили.

— Ты уж извини, — сказала я. — Но я говорю о настоящей любви. Ты же ведь торчала на лестнице чуть ли не в полночь, раскрашивая какого-то дурацкого орла.

— Я ложилась спать в восемь, — пояснила она. — Потому что к этому времени выматывалась вконец. Это был вторник, и Клайва я не ждала. По вторникам у него были Сеансы анонимных игроков. У него каждый день были эти сеансы, кроме среды. Так что я уже давно спала, но потом проснулась и вспомнила, что не докрасила орлу глаз. Поэтому вылезла из постели и пошла доделывать работу. Я хотела, чтобы все было сделано чин-чинарем. И Орел этот мне очень нравился. Напоминал Клайва — такой же величавый, гордый взгляд. Мне хотелось, чтобы на своих нежных крыльях он унес меня далеко-далеко, где мы были бы счастливы. А потом я услышала шум подъезжающей машины, ты вошла вместе с ним и посмотрела так, словно меня вовсе не было. Я считаю, что ты. Переспала с ним в ту ночь.