Народ в нашей бригаде быстро перезнакомился и во время перекуров всегда находил о чем поговорить. Я никогда не присоединялся к беседам, только слушал. Болтали они о чем придется.

В цепочке подающих я стоял последним — опускал кирпичи на плоскость. Когда работа начиналась, вокруг больше молчали — кто еще не проснулся, кто был с бодуна. Через полчаса из-под пола раздавалась команда:

— Хорош, курите!

Народ рассаживался, закуривал, отряхивался от рыжей кирпичной пыли, выбивая подчас из себя целые пыльные бури. Начинались неспешные разговоры.

— Из девятого цеха никого нет? — спросил как-то невысокий плотный работяга, выпуская дым из ноздрей. На запястье его синела наколка «зима». Наколка была старая, буквы расплывались. Потом, я разглядел, что это была «зина», а не «зима».

— Я из девятого, — немного неохотно откликнулся высокий и худощавый, в противоположность спросившему, мужик с неуверенными манерами, как и я не куривший.

— Что у вас там случилось? А то по радио толком ничего не говорят, слухи по заводу хрен знает какие ходят…

Спрошенный снял рукавицы, положил их на колени, подровнял.

— Да чего там рассказывать, — не глядя на собеседника, начал он, однако, заметив, что все вокруг повернулись к нему, продолжил, — в цеху труп и никто не виноват, вот что!

— Ну-ну, — подбодрил его тот что с «зимой» и аккуратно сплюнул вниз, стараясь чтобы слюна упала точно между сапог. Попав на сапог, принялся досадливо счищать плевок. Рассказчик, также наблюдавший за этим процессом, поднял голову.

— Так вот, красили, значит, двое наших железную сушилку изнутри. Это ту, в которой песчаные формы сушат. А поскольку вонь от краски шла сильная и какая-то странная вдобавок, то они, чтоб во всем цеху не воняло, двери в нее закрыли. А чтоб самим внутри не задохнуться, дали туда подачу кислорода и вытяжку поставили на улицу. Кислород, причем, от общей линии взяли. Если б начальник смены или старший мастер увидели, чувакам бы хвосты-то надрали! Кислород расходовать для такой ерунды! Могли бы и воздухом обойтись. Тогда, может живы бы все остались. А может и нет, хрен его маму разберет. В общем так, сушилка не то, чтоб большая, двоим до конца смены вполне управиться можно, даже с перекурами. А сделать нужно было в тот же день, чтобы за завтра она просохла. После обеда Зимородок — мастер наш, видит — немного им осталось. Ну и говорит им: «Идите-ка, парни к своему бригадиру. У него сейчас запарка, он вам скажет, что дальше делать, а я тут сам докрашу». Парни с радостью ушли. Потом говорили, что у них к тому времени уже головы болели от этой химии, чуть не до рвоты. Они пошли, а Зимородок взялся красить.

Мужик замолчал.

— А что, правда запарка была?

— Запарка-то? Да была, — он снова сделал паузу. — Мы только к концу смены спохватились, что он ни разу оттуда не выходил — ни покурить, никуда. А так забыли про него напрочь. Просто из башки у всех вылетело. Мы туда, а там уже всё — покойник. Мы его на воздух вытащили, пульс попробовали — не прощупывается, хоть тресни. Стали искусственное дыхание делать, да чего там, он уж весь черный. От краски наверное, туда по технологии какие-то добавки были добавлены. Вызвали скорую. Ну чего, они приехали, засвидетельствовали смерть и увезли голубчика.

Все молчали, сосредоточенно пыхтя сигаретами.

— Так что врачи сказали-то?

— Отравление летучими веществами. Краской надышался, она новая была, неопробованная, да еще добавки эти.

— Так они ж кислород провели.

— Да хрен его маму знает, может, подвели мало, может, был перерыв в подаче, не знаю. Работал-то безо всякой техники безопасности, без респиратора, без ни хрена. Инструкции по обращению с этой краской не было, а может и была, да не читал ее никто.

— Теперь вашему инженеру по ТБ башку оторвут за такие дела, — заметил кто-то с мрачным торжеством.

— Не знаю. Пока ходит с башкой. Комиссия разбирается.

Из-под пола послышался крик:

— Алло, наверху! Кирпич давай.

Мы не торопясь поднялись, надели рукавицы и снова взялись за работу. Так продолжалось до полудня, потом все разбрелись на обед. Я обычно не обедаю — не люблю столовское питание, да к тому же услышанное совершенно отбило у меня аппетит. Я остался сидеть на месте, рядом с квадратным окном в подвал. Привалился к неоштукатуренной стене, запахнул телогрейку, пригрелся и уже почти заснул, когда снизу раздался крик:

— Верхние, есть кто живой?

Мне не очень хотелось отвечать, но я отозвался.

— Есть.

— О, молодец, — обрадовался голос. — Слышь, будь другом, мастерок подай.

— А где он? — я пребывал в некотором оцепенении и это почему-то действовало как реланиум, позволяя общаться свободно, не суетясь и не сбиваясь.

— Смотри, прямо перед тобой стена, да? У нее по низу труба идет.

Трубы я не увидел, о чем тут же сообщил моему невидимому собеседнику.

— Да ты левее смотри. Понизу, с красными метками, видишь?

Левее действительно шла труба. Небольшие отметки на ней напоминали те, что украшали трубу в моей каморке, только у меня были синие. Покопавшись возле нее я нашел заваленный хламом мастерок весь в кусках засохшего раствора.

— Пускай вниз.

Я отпустил, лопатка заскользила вниз и скоро скрылась за поворотом.

— О! — обрадовано воскликнул голос. — Не сперли, а то я думал — все, ушел с концами. Спасибо, земляк.

— Извините, — осмелился я. — А если бы на трубе были синие отметки, что бы это значило?

— А тебе зачем? — несколько озадаченно спросили снизу.

— Нужно мне.

— Ясно. Нужно, значит, нужно. Дай десять рублей.

— Зачем? — удивился я.

— Знаешь, бесплатно в этом мире можно получить только то, что тебе совершенно без надобности. А тебе, видишь, надо…

— Так я же вам совок бесплатно достал.

— Не совок, — поправил меня мой невидимый собеседник, — а мастерок. И потом, это когда было, ты тогда про правило еще не знал.

— Держи, — я вдруг решил, что мне совершенно необходимо выяснить, что же идет по моей трубе.

Я взял два кирпича, положил их один на другой, зажав между ними деньги.

— Спасибочки, землячок! — весело поблагодарили меня. — Если бы там были синие метки, это бы означало, что по ней идет кислород. Да. Все? Доволен?

— Вполне.

— Ладно, не обижайся за деньги. Это закон такой. Ну, давай, не скучай там…

Я вернулся на свое место и просидел до конца обеда отупело глядя прямо перед собой. Слишком многое сходилось и в самом худшем для меня виде.

Тощий мужик после обеда не появился, не вышел он и на следующий день. Может, вернулся к себе в цех. Вместе с ним исчезла надежда разузнать что-нибудь еще об этом несчастном, пропавшем ни за что, Зимородке.

Дома, от безысходности я решил прочесать Интернет на предмет того, что там есть по этим птицам. Нашел один сайт целиком посвященный зимородкам — где живут, что едят, сколько видов и все такое. Еще на нескольких сайтах они просто упоминались, а один был посвящен астрологии. Эту страничку создали на пару некие Зимородок и Ласка.

Эти двое существ придумали свою собственную астрологическую концепцию, хотя вернее будет сказать не «придумали», а переработали древнее арабское течение, которое в свое время было в ходу. На сайте было представлено подробное описание этой новой системы. Всюду были картинки с изображениями движения планет, причем некоторые были сосканированы с древних манускриптов и покрыты сплошь арабской вязью. Из описания, мне, как мало знакомому с этим делом человеку, мало что стало понятно. Описание было явно рассчитано на посвященных. Еще я обнаружил гостевую книгу, где предлагалось оставить сообщение для составителей сайта. Я написал следующее:

«Ласка, я тот, кого ты просила передать Зимородку о движении Сатурна в день его смерти. Свяжись со мной». Дальше шел адрес моего почтового ящика.

Конечно, я мог ошибаться и Ласка могла быть совсем другим человеком, но мне просто хотелось побольше вызнать об этой истории. Я ежедневно лазил в свой ящик, но там было пусто. Она, вероятно, не часто проверяла свою гостевую книгу или просто ей было не до ответов. Ответ пришел только через неделю. Она хорошо помнила о том своем звонке и спросила, что мне надо после того, как я не сдержал слова. Я, как мог, оправдался перед ней и в итоге она, кажется, мне поверила. Я задал ей кучу вопросов о Зимородке, его астрологической системе и вообще о жизни. Поначалу она отвечала нехотя, потом разговорилась или, вернее, расписалась. Я никогда так и не увидел ее, мы общались только через компьютер, чему я был, в общем, рад. В моем представлении ей было около тридцати лет, она носила короткую стрижку, светлый вязанный свитер, тертые джинсы. Она нервно курила, стряхивая пепел в пепельницу рядом с компьютером.