Хаддауиты придавали огромное значение еде. Каждая трапеза была пиршеством. Быть может, обжорство это вызывалось тем, что они курили очень много каннабиса, но самой еды было вдоволь оттого, что у них было много скота. Хаддауит мог уйти куда-нибудь один и через несколько дней привести сотни коз: те шли за ним, вытянувшись цепочкой. Уже этого было довольно, чтобы вселить страх в сердца крестьян. Видимо, никто в точности не знал, как они навязывали животным свою волю, но все полагали, что это особое искусство, на освоение которого требуются время и терпение. Если предположить, что люди учились такому, ложась посреди стада и беседуя с животными по ночам, когда те спят, то вполне возможно. Хаддауит, лежавший в пыли Марракеша сорок лет назад, «обратился» козлом, пока я за ним наблюдал, и передо мной оказалось тело человека с козлом внутри: словно козел сумел обрести видимую форму человека, оставаясь при этом несомненно козлом. Какое бы эзотерическое знание хаддауиты ни открыли, злоупотребление им и привело их к гибели.

У людей, живущих сегодня в деревне, джинн — общепринятая норма повседневной жизни, пусть и жуткая. Мир дженун так близок, что становится не по себе. Для марокканцев вопрос даже не в том, чтобы вызывать их на помощь, а в том, как их избегать. Их среда обитания — всего на несколько футов ниже нашей и полностью копирует наземный пейзаж. Каждое дерево, камень и дом имеют точное соответствие под землей. Единственное отличие в том, что небо там — из земли, а не из воздуха, поэтому там царит мрак. Но поскольку нижний мир точно воспроизводит верхний, выходит, что дженун отлично приспособлены для жизни внизу, да и там им больше нравится, чем у нас. Беда случается, когда они выходят и принимают облик человека или зверя: они наши давние враги, чужеродное племя, вечно ищут лазейку, чтобы проникнуть в наши ряды, а удается им это простым контактом с нами.

Как только джинн явил вам себя, ваша жизнь меняется. Вы можете заподозрить его влияние или присутствие всякий раз, когда что-то идет не так, как задумано, если в каких-то обстоятельствах возникает подозрительный или же необъяснимый элемент, — словом, всякий раз, когда вы сталкиваетесь с чем-то непонятным. Это предостережение: вы беретесь за поиски джинна и рано или поздно встречаете его и узнаете, в каком бы обличии ни нашли. Важнее всего правильно повести себя с ним в этот момент.

Неудача в схватке с джинном может повлечь за собой годы притеснений или болезней, а может оказаться смертельной.

Прежде всего вы должны остерегаться эмоционального увлечения джинном или джиннией. Есть множество примеров смешанных браков, но о них обычно не узнают, пока один партнер не убьет другого. «Я наблюдал за ней много месяцев и заметил, что она никогда не ела ничего с солью. Так я и понял, что она — не женщина».

Зазоры на границе двух миров, в принципе, могут открываться где угодно, но, как правило, находятся в пещерах и под водой, особенно — под бегущей водой. Если по пути вам нужно пересечь ручей, лучше держите наготове что-нибудь стальное (или хотя бы железное). Городские обычно говорят, что дженун не существует — уже исчезли, или, во всяком случае, не обитают в городе. В деревне, где живут по старинке и не так уж много машин и других вещей, содержащих железо, дженун, вероятно, по-прежнему встречаются, признают они. Но добавляют, что их в конце концов вытеснят машины, потому что дженун не выносят близости железа и стали. Тогда беспокоиться о них придется лишь тем, кто обитает в далеких горах и пустыне.

Несмотря на подобные умствования, дженун по-прежнему время от времени чинят разор в самом центре города — внезапно появляются из водостока раковины и нападают на домохозяек. Помня об этом, многие женщины не спускают в раковину горячую воду и моют тарелки холодной, чтобы не ошпарить возможного обитателя водопровода. Дженун славятся необычайной мстительностью в подобных случаях и обычно в отместку насылают на обидчика паралич.

Если пойдете на окраину любого города, где начинаются поля и пасутся овцы, и пороетесь в земле под особыми деревьями — наткнетесь на нож. Копнете в нескольких ярдах от этого места — найдется еще один. Их там много, все складные, и в каждом зажат клочок бумаги, Даже если раскроете все найденные ножи, каждый раз освобождая мужчину от чар проклявшей его женщины, все равно не стоит тратить всю жизнь на услуги полчищу мужчин, которых вы не знаете и никогда не увидите. Для начала вам незачем ходить и выкапывать ножи — если только не подозреваете, что женщина закрыла нож на вас. Тогда — в зависимости от того, кто мог это сделать и где она, скорее всего, могла бы его захоронить, — беритесь за дело и начинайте копать.

Иногда вы натыкаетесь на других копающих мужчин; заметив вас, они смущаются и делают вид, будто ищут оброненную мелочь. Часто они выпрямляются, пожимают плечами и уходят. Но если отойдете чуть поодаль и подождете, они вернутся и вновь примутся копать. Есть ли справедливость в мире, где женщина простым складным ножом может причинить мужчине столько невзгод?

«Дважды я находил сложенные ножи глубоко в воде, у подножия скал в проливе. Женщины, которые так делают, — даже хуже тех, кто зарывает их в землю. Они готовы тащиться до самых скал, чтобы только испортить жизнь тем мужчинам, которых ненавидят. Невелика вероятность того, что эти ножи найдут и раскроют. И даже если бумага, на которой написано проклятие, растворилась в воде, у мужчины не будет никакой жизни, пока лезвие не откроют. У мужчины не встает оттого, что лезвие зажимает проклятие. Если я набреду на женщину, хоронящую нож, она никогда не вернется домой».

1976

Полночная месса

Он приехал в Танжер в полдень и сразу пошел домой. Под дождем двор выглядел мрачно. Несколько мертвых банановых пальм упали и остались гнить на плиточном полу. Даже когда старая Амина, углядев его из дверей кухни, вперевалку двинулась под дождем навстречу, он все равно видел груду пустых ящиков и раму старых садовых качелей, маячившие за ее спиной.

За обедом в супе, приготовленном Аминой, он ощутил вкус своего детства. Рецепт не изменился: тыква и тмин. Внезапно он почувствовал, что по комнате гуляет сквозняк. Он позвал Амину: большое окно на кухне было разбито. Он напомнил ей, что посылал деньги на починку. Налетел ветер и снова разбил окно, объяснила она, и на сей раз просто не стали ничего делать. Он велел ей закрыть кухонную дверь. Она закрыла, но он понял, что разницы никакой.

Он прошелся по комнатам. Осталась лишь оболочка дома, который он помнил. Почти вся мебель исчезла, не было ковров и занавесок. Обнаружив, что все шесть каминов дымят, он впервые засомневался, стоит ли проводить в доме рождественские каникулы — во всяком случае, в этом году. Мать завещала ему один лишь этот дом и даже из-за него упрямилась. «Тебе не нужен дом в Танжере. Ты не будешь там жить». «Но я люблю его, — возражал он. — Я ведь в нем вырос, в конце концов». Согласившись оставить дом ему, она решила избавиться от всего ценного. Ковер достался одной подруге, высокий комод — другой, сундук — еще кому-то, так что, когда мать умерла, дом уже был примерно в нынешнем виде. Несколько раз за восемь лет, прошедших после смерти матери, его жена требовала, чтобы он поехал и «навел порядок» в доме, но поскольку ее занимала возможность продать дом, а он этого делать не собирался, он ничего не предпринял.

Дом был в еще худшем состоянии, чем он ожидал. Он своевременно платил каждый месяц жалованье слугам и оттого простодушно решил, что они постараются держать все в порядке. Он надеялся отмыть горячей водой камин от сажи, но Мохаммед сказал ему, что колонка сломалась еще за год до смерти мадам. Мастер, которого она вызвала, сказал, что колонку нужно заменить, так что после этого мать пользовалась только холодной водой. Он вытирал руки ветхим полотняным полотенцем для гостей (мать раздала все махровые) и думал мрачно: она уступила старой мадам Шрайбер ковер, стоивший несколько тысяч фунтов, но не могла позволить себе мыться горячей водой.