Он засмеялся.

— Вряд ли дождетесь этого. — Его слова смутили Опал, и она в недоумении молча смотрела на него.

Он показал на свои ноги под покрывалом. — Мои ноги неподвижны. Я не могу встать. Я — калека.

Когда Опал поняла, что совершила куда более дурной поступок, чем просто разбудила мужчину своей уборкой, ее лицо из розового превратилось в малиновое. Она ворвалась в его комнату, даже не постучавшись, своими нелепыми словами смутила его…

— О, я очень виновата, сэр! Извините! — Она подобрала юбки, желая исчезнуть, как в сказке. — Я не знала. Сестра Анна-Мария всегда говорила, что я вначале скажу, а только потом подумаю!

К ее изумлению, он рассмеялся.

— Сестра Анна-Мария? А кто такая Анна-Мария?

— Одна из монахинь, сэр. В нашем приюте. Прошу прощения, я даже не назвала себя. Я — Опал Уилкинс. Мисс Хэйз наняла меня убирать дом.

— Да, я знаю, сестра говорила. Я — Алан Хэйз, брат Миллисент. — Он помолчал. — Очевидно, ова ие говорила вам обо мне.

— Нет, сэр.

— Ну, это не имеет значения. Входите. — Он жестом подозвал ее. — Вы должны научиться убирать вокруг меня.

Алая не хотел, чтобы она уходила. Опал заинтриговала его с того самого момента, как появилась в их доме вчера вечером. И потом, когда прошла мимо его окна, но так быстро, что он не успел хорошенько рассмотреть ее. Это еще больше усилило его любопытство.

Теперь, когда появилась возможность разглядеть ее вблизи, Алан удивился, что она оказалась намного моложе, чем он ожидал. Он в сам точно не знал, какой она ему представлялась, но уж точно не хрупкой и маленькой, похожей на фарфоровую куколку с волосами цвета пшеницы. Она казалась очень смущенной и робкой, слишком изящной для такой жизни и таких проблем.

Опал, закрыв за собой двери, прошла на середину комнаты и напряженно сказала:

— Если вы не возражаете, а протру спинку кровати и скамеечку около нее.

У Опал были большие, серьеэиые глаза, в глубине которых Алан заметил проблески грусти. Вокруг глаз и рта была мелкие морщинки. Вчера вечером, когда Миллисент рассказывала ему об Опал, он спрашивал себя, не могла ли сестра впустить в дом хитрую мошенницу, но теперь звал, что это не так. Он сомневался, умела ли эта девушка вообще лгать.

— Конечно. Начинайте. Вы не побеспокоите меня. — Он собирался вернуться к своей коллециии камней, которую разложил на коленях, но сам танком наблюдал за Опал, протирающей скамеечку для ног около его кровати. Она двигалась несколько стесненно, пытаясь прикрывать свой выступающий живот. Алану вдруг стало интересно, на каком она месяце, и он немного смутился от своих собственных мыслей. Алан редко видел беременных женщин. Он не мог заставить себя не смотреть на выпуклость ее живота под свободным платьем, хотя боялся, что этот интерес можно расценить как похотливый, как отголосок его юношеских переживаний о так и не познанной тайне. Он заставил себя сосредоточить внимание на камнях и постепенно расслабился, почти забыв о присутствии Опал. Она двигалась совсем бесшумно. Даже когда, вытирая комод, она начала тихо мурлыкать какую-то мелодию, он не возражал.

— О, Боже! — воскликнула Опал, прервав размышления Алана над его новым детищем в коллекции. Он немного ошарашенно посмотрел на нее.

— Что? Что случилось?

— Такие маленькие солдатики! — она стояла у стола, где он инсценировал сражение у Антиетама. Опал наклонилась, чтобы получше рассмотреть все это. — Они такие прелестные. Маленькие — и в то же время очень похожи на настоящих!

— Так и задумано: они должны совпадать даже в мельчайших деталях.

— Правда? — Опал обернулась и улыбнулась ему. — Они такие красивые. А как вы их делаете? Ой, извините, я вac отвлекаю, да?

— Нет, все в порядке, — быстро ответил Алан. — Я строю их в воинские ряды и пытаюсь воссоздать реальные военные сражения. Вот это будет, например, битва у Антиетама. Видите вон ту большую книгу на столе? Это одна из карт, по которой я работаю.

— Вот эта? — восхищенно спросила Опал, глядя на карту. — Я не могу тут ничего понять. Вы, должно быть, очень умный.

Алан сухо рассмеялся.

— Нет, просто я долгое время занимаюсь этим. Не трудно стать асом в чем-то, если больше нечем заняться.

Он вдруг понял, каким нытьем и хныканьем должны были показаться его слова. Интересно, его речь всегда так звучит? Неужели во всем, что он говорит, сквозят горечь и жалобы?

Но Опал, казалось, ничего не заметила. Она просто понимающе улыбалась и разглядывала его коробочки, шкатулки и книги на полках.

— Ой, нет, я не могу поверить! Имея столько книг, вы должны быть умным. Я бы никогда не смогла осилить всего этого, — она застенчиво пожала плечами. — У меня в школе никогда не было хороших отметок.

— Я тоже был ужасным учеником, — признался Алан, и его зеленые глаза весело заблестели. — Если бы моя учительница увидела все эти тома, то не поверила бы своим глазам. Я не любил читать… да и вообще что-нибудь изучать.

— Честно? — Она ошарашенно смотрела на него. — Я никогда бы не подумала, что вы были лодырем в школе. Мне кажется, что вы могли бы стать кем захотите. Доктором или судьей.

— Этого хотел мой отец.

Опал продолжала разглядывать полки.

— А что тут еще? Что во всех этих коробочках?

— Всякая всячина. Кроме солдатиков, у меня есть еще несколько коллекций. Солдатики, конечно, самая большая из них, но еще я собираю камни, минералы.

Он оборвал фразу на полуслове, будто в голову ему пришла какая-то идея:

— Послушай! — он выпрямился, и его лицо вдруг оживилось. — Ты знаешь, откуда произошло твое имя?

— Опал? — она выглядела озадаченной. — Не думаю.

— Это драгоценный камень. Самоцвет. Ты когда-нибудь видела опал?

— Нет.

Он нахмурился.

— Хорошо. Принеси вон ту шкатулку, как раз перед тобой.

Опал быстро выполнила его просьбу. Алан взял шкатулку и открыл крышку. Он аккуратно снял салфетку, что-то поискал и, наконец, достал маленький камешек. Положив его на ладонь, он протянул камень девушке.

— Вот. Это австралийский опал.

Опал наклонилась ниже, ее обычную застенчивость пересилило женское любопытство. На ладони молодого человека лежал камень овальной формы молочно-белого цвета в разноцветных прожилках, которые переливались всеми цветами радуги. Опал затаила дыхание.

— О-о! Красивый… Как это он может быть таким белым и, в то же время, разноцветным?

— Очень приятный, правда? — Алан тоже смотрел на самоцвет, погрузившись в созерцание его красоты.

Опал протянула руку к камню, но потом резко одернула. Взглянув на Алана, она сказала:

— Извините.

— Все в порядке, — ее неподдельный испуг тронул Алана, и в первый раз за долгое время он почувствовал, что сам жалеет кого-то другого. — Ты можешь потрогать его. Хочешь подержать?

— А можно?

Он кивнул, и Опал, протянув руку, осторожно взяла камень с его ладони. Она слегка повернулась к свету и с восхищенным выражением лица наклонилась над камнем. Алан наблюдал за ней, удивленный неожиданным приятным чувством, вызванным искренней радостью девушки.

Опал погладила пальцем гладкую отполированную поверхность камня.

— Я никогда не думала… никогда не догадывалась, что моя мама решила назвать меня так в честь такой красоты.

— Да, согласен с тобой. — Глядя на нее, Алан думал, что девушка, наверное, даже не знала, как разнообразны драгоценные камни. Он вспомнил собственное детство: ему никогда не приходило в голову, что мать и отец, например, могут не любить его. До трагедии он прожил четырнадцать беззаботных лет, немногим больше, чем сейчас должно быть Опал. И, однако, в те времена он не считал себя счастливчиком.

Опал медленно протянула ему камень.

— Снасибо. — Она улыбнулась, ее серые глаза блестели от удовольствия. Девушка поставила шкатулку на место и стала протирать полки.

Алан, забыв о незаконченной работе, наблюдал за ней. Закончив, Опал взяла тряпку и направилась к выходу. Уже у самой двери она повернулась, учтиво поклонилась и пробормотала: