После этой, по словам миссис Арнолл, посланной с неба щедрости тети Мэри не осталось никаких причин откладывать свадьбу. Миссис Арнолл вообразила, что Хилму мучило именно это.

— О, я знаю, как ты переживала, дорогая, по этому поводу, — сочувственно повторяла она Хилме. — — Так ужасно было все время думать, как обеспечить приданое. Для нас это такая проблема! И не потому, что Роджеру было бы важно, что на тебе надето, дорогая, — поспешила она отдать должное ему, — но любой девушке хочется иметь красивые наряды, когда она выходит замуж. И каждый раз, когда ты думала о дате свадьбы, ты, конечно, не могла не думать, что будет с твоим приданым. О, я видела это, дорогая, я видела, какой ты стала нервозной и озабоченной, хотя ничего тебе не говорила.

Хилма улыбнулась, не возражая. Она не могла сказать матери, что беспокойство ее было никак не связано с заботой о приданом. И Роджер тоже здесь был ни при чем.

Конечно, неожиданный чек решал множество проблем, и она стала строить планы, на что потратить эти деньги.

Роджер не скрывал своей радости, что она наконец проявила интерес к свадьбе.

— По-моему, Хилма, — сказал он, с видом человека серьезно все продумавшего, — хорошо будет назначить свадьбу сразу после Рождества. А потом мы сможем провести медовый месяц на Ривьере, избежав самого неприятного периода здесь.

Он так откровенно радовался этому своему плану, что Хилме пришлось тщательно скрыть свое раздражение и ироническое отношение к этой идее. Подумать только, что он выбрал то же время для свадьбы и медового месяца, что...

Ну и пусть! Глупо обращать на это внимание. Ривьера достаточно велика, чтобы две пары молодоженов могли там и не встретиться. Но есть что-то сверхъестественное в этом совпадении.

— Ну, Хилма, что ты об этом думаешь? — Роджер был человеком добродушным, но любил, чтобы его предложения принимались с восторгом и безоговорочно.

— Это будет прекрасно, — нерешительно промолвила Хилма. — Но я думала, может быть... а как насчет Италии? Может быть, лучше поехать туда?

— Мне не очень-то нравятся итальянцы, — объявил Роджер. Он любил делать такие обобщающие заявления.

На минуту Хилме очень захотелось возразить; поскольку он человек довольно замкнутый, то и французы ему тоже не понравятся. Но, прекрасно представляя себе его ответ: «Разумеется, все они иностранцы», решила воздержаться.

— Давай немножко подумаем, — предложила она.

И Роджер с неохотой согласился, поскольку считал, что уже достаточно все обдумал.

Миссис Арнолл тоже была счастлива. Она активно начала готовиться к свадьбе. Хилма не без горечи подумала, что довольно много людей вокруг нее получают гораздо больше удовольствия от приготовлений к ее свадьбе, чем она сама. Например, тетя Мэри, пребывающая в приятном убеждении, что только ее чек спас свадьбу от того, чтобы она не выглядела жалким зрелищем; ее мать, которая наконец могла позволить себе тратить деньги безоглядно, пусть и не на себя. И, наконец, Роджер, удовлетворенно взирающий на то, как претворяется в жизнь его лучшая идея. Даже ее отец не остался безучастным:

— Что ж, дорогая моя, — сказал он, — я счастлив при мысли о том, что очень скоро у тебя будет свой дом и ты сможешь устроить в нем все, как захочешь. Ты, Хилма, принадлежишь к тем людям, которым деньги очень к лицу, — весело сказал он.

— А разве они идут не веек улыбнулась она в ответ.

Но отец покачал головой.

— Нет, дорогая. Это фрак: некоторым мужчинам он к лицу, а некоторые его просто не должны надевать. Но ты... тебе деньги очень «идут».

— Да, конечно, я понимаю, что ты имеешь в виду, папа. Наверное, поэтому я... поэтому я придаю такое значение тому, что можно купить за деньги. И это не только материальные вещи, но и возможность жить без напряжения и нужды, наслаждаться искусством и... и все тому подобное.

Отец кивнул.

— Совершенно верно, дорогая. Вот к этому я и стремлюсь, пытаясь снова обрести состояние. И знаешь, Хилма, думаю, что этот день не так далек, — он задумчиво улыбнулся, глядя на огонь в камине. — Конечно, я пока ничего не говорил твоей матери, потому что она смотрит на все пессимистически. Но должен тебе заметить, что сейчас в Сити происходят весьма интересные вещи, которые человек со знаниями и умением предвидеть может использовать с выгодой для себя.

— Я уверена в этом, пана, — грустно улыбнулась Хилма.

Но он этого даже не заметил, потому что смотрел на огонь и видел там золотые отблески своей мечты о будущем.

Иногда Хилма задумывалась, не приснилась ли ей эта странная и трогательная история и человек, называвший ее Милая. Но даже только повторение этого имени в мыслях вызывало его образ так живо, что это не могло быть сном. Она часто видела его солнечным днем в Ричмондском парке, когда он чинил грузовичок мальчугана; в лунном свете таинственного сада, когда он снял маску и улыбнулся, глядя на нее своим чуть циничным взглядом; в его квартире, когда он, стоя в дверях, с интересом наблюдал, как она обыскивала его секретер...

Кроме того, он был связан со смертью Чарльза Мартина и окончанием этой мерзкой истории с шантажом. Это ведь ей не приснилось. Именно благодаря всему случившемуся она была свободна от угроз! Абсолютно свободна, и могла выходить замуж за Роджера...

Было где-то около середины ноября, когда Хилма получила письмо. Она посмотрела на конверт с некоторым интересом, так как почерк был ей совершенно незнаком.

Письмо принесла мать вместе с открыткой, приглашающей на примерку одного из платьев. Письмо вызвало огромный интерес миссис Арнолл, а вместе с ним и целый поток вопросов.

Хилма распечатала конверт и вытащила одинарный листок толстой кремовой бумаги.

«Милая...»— начиналось письмо.

Ей удалось каким-то образом скрыть свое изумление и ухитриться связно отвечать матери,

одновременно, как бы небрежно, проглядывая письмо. Она должна куда-то спрятаться, где сможет прочитать его одна.

— Так что видишь, дорогая, — продолжала бубнить мать, — для тебя будет гораздо лучше принять решение об этом сейчас...

Хилма рассеянно подумала: «О чем она говорит?» — но ответила задумчиво:

— Да, мама, ты совершенно права. Я все обдумаю и решу окончательно.

— Надо это сделать. — Миссис Арнолл выглядела очень довольной и совершенно не обратила внимания, что Хилма сунула письмо в карман и вышла из комнаты.

Наверху, в спальне, Хилма опустилась на край постели и достала письмо.

«Милая!— Ее тронуло и одновременно позабавило, что он продолжает так называть ее, хотя знает ее имя. — Так как мы договорились с вами, что я прочту ваши имя и адрес только по одной причине, вы сразу поймете, почему я счел необходимым написать вам. Вы оказались правы. Кузен Эвелин вернулся из Америки и серьезно настроен доставить мне неприятности. Я буду пить чай в «Джеррингхэме» на Нью-Бонд-стрит завтра в 4. 30. Если вам случится в это время быть там, я буду рад видеть вас. До свидания».

Письмо даже не было подписано, и этот факт заставил Хилму сухо улыбнуться. Возможно, он решил, что она чересчур небрежно ведет себя с компрометирующими письмами, чтобы ей можно было доверить свое имя? Сидя с письмом в руках, она подумала, что вряд ли может осуждать его за это.

«Огорчение — вот главное чувство, — старалась убедить себя Хилма. — Именно от этого у меня так забилось сердце. Просто я очень расстроилась. Господи, ну почему один неосторожный, неблагоразумный поступок влечет за собой другой? Этот несчастный кузен может доставить кучу неприятностей, повлиять не только на великолепную помолвку Незнакомца, но и на мою собственную! Никто не может сказать заранее, какими будут последствия. Последние недели я чувствовала себя в полной безопасности, так спокойно и уверенно строила планы на будущее... и вот теперь...»

Она вернулась к письму: «В «Джеррингхэме» на Нью-Бонд-стрит завтра в 4. 30».Это свидание. И внезапно она поймала себя на мысли, что огорчение ее не столь велико, как должно было бы быть, что нервное возбуждение, которое она испытывает, ничего общего не имеет с неприятностями, возникшими от угроз этого кузена.