— Шпионить за принцессой Марией?

— Да.

— И ты согласилась?

Я лихорадочно искала убедительный довод.

— Они знают, что мы с отцом — евреи.

Дэниел умолк. Его крепкая грудь упиралась мне в плечо. Потом он обнял меня за талию. Я вдруг почувствовала себя в безопасности. Этого ощущения у меня не было давно; пожалуй, с раннего детства. Я даже замерла.

— Дадли собрались действовать против нас?

— Нет.

— Но ведь получается, что ты — заложница?

— В какой-то мере. Просто сэр Роберт знает мою тайну и доверяет мне свою. Я чувствую себя обязанной ему.

Дэниел кивнул. Я вытянула шею, стремясь увидеть его лицо. Я думала, что он разозлился. Нет, он напряженно думал.

— Скажи, сэр Роберт знает мое имя? Имя моей матери? Имена моих сестер? Нашей семье грозит опасность?

— Он знает, что я помолвлена, но твоего имени не знает. И о твоей семье ему тоже ничего не известно, — сказала я, гордясь своей скрытностью. — Я не подвергла опасности никого из твоих близких.

— Да. Всю опасность ты собрала на себя, — невесело усмехнулся Дэниел. — Но если бы тебя стали допрашивать, ты бы долго не продержалась.

— Я бы все равно тебя не выдала, — заявила я.

Его лицо помрачнело.

— Учти, Ханна, на дыбе молчунов не бывает. Груда камней способна выбить правду почти из каждого.

Он посмотрел поверх меня на Темзу, которая из-за прилива теперь текла вспять.

— Ханна, я бы запретил тебе ехать.

Дэниел сразу почувствовал мое желание возразить.

— Прошу тебя, не ссорься со мной из-за дурацких слов, — быстро сказал он. — Это не запрет хозяина. Я бы настоятельно попросил тебя не ездить. Так тебе нравится больше? Эта дорога ведет прямиком к опасности.

— Опасность грозит мне на каждом шагу. И тебе, и твоей матери, и твоим сестрам. Думаю, не надо объяснять почему? А так сэр Роберт будет меня защищать.

— Но только пока ты выполняешь его повеления.

Я кивнула. Не могла же я сказать Дэниелу, что сама напросилась на эту авантюру, и уж тем более не могла признаться в главном. В том, что причиной была неожиданно прорвавшаяся любовь к сэру Роберту.

Дэниел осторожно выпустил меня из объятий.

— Меня тревожит твоя беззащитность. Если б ты догадалась послать за мной, я бы приехал раньше. Ты не должна нести эту ношу одна.

Я подумала об ужасах своего детства, о скитаниях по Европе.

— Нет. Это моя ноша.

— Но теперь у тебя есть родственники. У тебя есть я, — произнес он с гордостью молодого человека, слишком рано ставшего главой семьи. — Я возьму твою ношу на себя.

— Благодарю. Я в этом не нуждаюсь, — упрямо возразила я.

— Помню. Ты — очень независимая и самостоятельная девушка. Но если в момент опасности ты все же снизойдешь до того, чтобы послать за мной, я сразу же приеду. Быть может, мне будет позволено помочь тебе бежать.

— Обещаю, — засмеялась я и по-мальчишески протянула ему руку.

Но Дэниел привлек меня к себе и склонил голову. Он очень нежно поцеловал меня прямо в губы, наполнив мой рот теплом своего рта.

Потом он разжал руки и прыгнул в лодку. У меня слегка кружилась голова, словно я выпила слишком крепкого вина.

— Дэниел! — выдохнула я, но он возился с лодкой и не услышал меня.

Я повернулась к отцу. Тот спрятал улыбку.

— Да благословит тебя Господь, доченька, и да поможет тебе вернуться домой целой и невредимой, — тихо сказал отец.

Я опустилась на колени, ощущая шершавое дерево причала. Отец знакомым жестом погладил меня по голове. Потом он взял меня за руки и осторожно поднял.

— А ведь он — славный молодой человек. Как ты думаешь? — спросил он.

Мне показалось, что отец хотел рассмеяться, но не решился. Он потуже завязал на себе плащ и тоже спустился в лодку.

Они отчалили. Их лодочка быстро понеслась по темнеющей воде. Я осталась одна на дворцовом причале. Над Темзой клубился туман, и он быстро скрыл от меня и лодку, и плывущих в ней. Некоторое время я еще слышала равномерные удары весел и скрип уключин. Потом стихли и эти звуки. Лишь ветер тихо посвистывал в тишине надвигающегося вечера.

Лето 1553 года

Принцесса Мария жила у себя в Хансдоне. Путь до графства Хартфордшир занял у нас три дня. Мы ехали в северном направлении, двигаясь по извилистой дороге, что сначала пролегала вдоль глинистых долин, а потом упорно пробивалась между холмов Северного Уилда. Иногда мы присоединялись к другим путникам и некоторое время ехали вместе с ними. Первую ночь мы ночевали на постоялом дворе, вторую — в большом здании, где некогда помещался монастырь. Теперь оно принадлежало человеку, очистившему его от ереси и обратившему себе в доход. Нам пришлось довольствоваться сеновалом над конюшней. Возница ворчал и вспоминал прежние дни, когда в этом доме обитали добрые монахи и каждый путник мог рассчитывать на сытный обед, удобную постель и молитву, помогающую переносить тяготы пути. Однажды ему довелось остановиться здесь вместе с больным сыном. Ребенок был при смерти. Монахи оставили мальчика у себя и своими настойками и умелым врачеванием полностью вылечили. С отца они не взяли за лечение ни пенса, сказав, что служение бедным — богоугодное дело. Такие истории можно было услышать про любой английский монастырь или аббатство, что стояли вблизи дорог. Сейчас все эти строения вместе с прилегающими землями были розданы важным лордам и хитрым придворным, сумевшим убедить короля, что без монастырей жизнь в Англии станет куда лучше. О том, что доходы, ранее принадлежавшие английской церкви, потекли в их карманы, они, разумеется, умалчивали. И потому никто уже не кормил бедняков у монастырских ворот, никто не принимал больных в лечебницах при женских монастырях, никто не учил деревенских детей и не заботился о стариках. Всего этого не стало, как не стало прекрасных статуй, древних рукописей и богатых библиотек.

Возница сердито уверял меня, что так теперь обстоит дело по всей стране. Монастыри и аббатства, всегда являвшиеся хребтом Англии, были очищены от монахов и монахинь. Нынешним властям не требовались люди, посвятившие себя служению Богу. Общественное благо заменили личным обогащением.

— Пока правит Эдуард, нам бесполезно ждать перемен к лучшему, — говорил мне возница. — Да вот только здоровьишко у его величества шаткое. Если бедняга умрет и на трон взойдет принцесса Мария, она непременно вернет прежние порядки. Она будет королевой для народа, а не для этих алчных лордов.

Я осадила свою кобылку. На дороге мы были одни, если не считать придорожных кустов, но я привыкла бояться таких вот, внешне доверительных разговоров, за которыми вполне могла скрываться ловушка. Лучше было промолчать, что я и сделала.

— А возьми дороги, — продолжал свои жалобы возница, оборачиваясь ко мне через плечо. — Летом — пыль, зимой — грязь. Ни одной рытвины не заделано. А уж если тебя какой разбойник обчистит, ловить его тоже некому. Хочешь знать почему?

— Ты прав, пыль просто ужасная, — сказала я, по-прежнему не вступая с ним в опасный разговор. — Я лучше поеду впереди.

Он кивнул, пропуская меня вперед. Ветер дул мне в спину, принося слова возницы — его долгую, нескончаемую жалобу на изменившуюся жизнь.

— Кому теперь нужны дороги? Знать — она со свитой ездит, ей бояться нечего. А до простых людей им дела нет. Все святые места позакрывали. Паломников не стало. А раз не стало паломников, теперь на дорогах встретишь не самых лучших людей. Да тех, кто готов поживиться за их счет. Теперь не то что хорошей дороги или хорошего ночлега — доброго слова не услышишь…

Дорога шла вдоль речки. Я направила пони к берегу, где земля была помягче и полегче для ног моей лошадки. Мне не хотелось слушать сетования возницы и тем более — поддерживать этот опасный разговор. Я все равно не знала Англии, о которой он вздыхал как о потерянном рае. Ему представлялось, что страна стала гораздо хуже. Мне же в это утро раннего лета Англия казалась очень даже красивой. Во всяком случае, те места, по которым лежал наш путь. Я с удовольствием смотрела на живые изгороди из шиповника. Над жимолостью и цветущей фасолью вились бабочки. Все поля были возделаны и разделены межами на узкие полосы. На холмах паслись овцы. Издали они напоминали пушистые комочки, рассыпанные среди сочной зелени. То, что я видела, разительно отличалось от привычных испанских земель. Я невольно любовалась красотами сельской Англии. Мне нравились здешние деревушки, не обнесенные стенами, белые домики, обрамленные черными вертикальными балками и крытые золотистой соломой. Мне нравились здешние лениво текущие реки, изобилующие бродами. Воды в Англии было столько, что сад возле каждого сельского дома буквально утопал в зелени. Цветы успевали вырасти даже над навозными кучами, а крыши старинных зданий зеленели изумрудным мхом. По сравнению с Испанией Англия была похожа на разбухшую от влаги губку печатника. В моих родных краях о таком изобилии воды можно было только мечтать.