— Елизавета тоже — не девчонка и головы своей не теряет, — сказал слуга. — Но она — наша следующая королева. И она положила глаз на сэра Роберта. Как по-твоему, что из этого выйдет?

Я бы охотно чем-нибудь занялась, но в доме Филипсов гостям, вероятно, полагалось бездельничать. Этого я не умела и потому занималась Дэнни. Я играла с ним, водила гулять, пробовала разговорить. А голова моя была целиком заполнена тревожными мыслями о судьбе его отца. Наконец я решилась написать Дэниелу на адрес нашего прежнего лондонского дома. Если Дэниел каким-то чудом окажется в Лондоне, разыскивая меня, или поручит это другому человеку, первым местом поисков, конечно же, будет наш прежний дом. Написав это письмо, я сняла с него копию и отправила сэру Роберту с просьбой при первой же возможности переслать мою весточку в Кале. Я не верила, что связь между Лондоном и Кале полностью оборвалась.

Дорогой муж!

Видишь, как у нас с тобой странно получается. После всего, через что нам довелось пройти, судьба снова нас разделила. Я сейчас нахожусь в Англии, а ты — в Кале, но теперь уже ты подвергаешься большей опасности, нежели я. Каждый вечер я молюсь о твоем здоровье и благополучии.

В тот страшный день, когда французская армия вторглась в город, судьба оказалась ко мне благосклонна. На улице я случайно встретила отряд сэра Роберта, и он приказал (да, именно приказал) мне уплывать из Кале на его корабле. Вокруг творилось такое, что я посчитала разумным выполнить этот приказ. Сейчас я кляну себя за то, что не попыталась разыскать тебя. Но в том хаосе, какой тогда был на улицах, это едва ли было возможно. К тому же мне неожиданно пришлось заботиться не только о своей жизни. У меня на глазах французский всадник убил копьем мать твоего ребенка. Прежде, чем упасть, она сумела отдать малыша мне. Сейчас Дэнни живет вместе со мной, и я забочусь о нем, как о собственном сыне. Он — вполне здоровый ребенок, но, к сожалению, до сих пор не говорит. Если ты получишь это письмо и сумеешь написать ответ, подскажи: что мне с ним делать? Насколько я знаю, дети в его возрасте уже вовсю говорят. Я пробовала говорить с ним и по-английски, и по-французски. Он слышит все звуки, но не отвечает.

Во всем остальном, повторяю, Дэнни — вполне здоровый малыш. Он хорошо ест, быстро растет, а его крепенькие ножки ходят намного лучше, чем поначалу. Мы сейчас живем в Чичестере, что в графстве Сассекс, вместе с женой сэра Роберта. Он любезно приютил меня у своих друзей, пока я не найду себе место. Я думаю о возвращении ко двору или к принцессе Елизавете, если она возьмет меня.

Я привыкла сама принимать решения, но сейчас я бы с радостью спросила у тебя: а как думаешь ты? Какое решение, по-твоему, было бы для меня наилучшим? Я бы очень хотела, чтобы ты сейчас находился рядом со мной или я — с тобой. Я молюсь о том, чтобы с тобой ничего не случилось. Дэниел, я хочу сказать тебе то, о чем должна была сказать гораздо раньше: я никогда не переставала тебя любить. Даже когда ушла из твоего дома. Я любила тебя тогда и люблю сейчас. То, что два года назад казалось мне непростительным и непреодолимым, после гибели матери Дэнни выглядит совсем по-иному. Я очень хочу, чтобы мы вновь оказались вместе. Если Бог подарит мне еще один шанс, я бы с радостью опять стала твоей женой, Дэниел.

Твоя жена (если ты позволишь мне называть себя так) Ханна Карпентер

Копию этого письма я отправила сэру Роберту, снабдив короткой припиской:

Дорогой сэр Роберт!

Ваша жена очень добра ко мне, но, чувствую, я начинаю злоупотреблять ее гостеприимством. Прошу вас, позвольте мне приехать в Лондон, чтобы узнать, возьмут ли меня снова ко двору. Если не ко двору, то к принцессе Елизавете, если она согласится принять меня на службу.

Ханна Грин

От Дэниела не было никаких вестей. Честно говоря, я почти не надеялась их получить. Я пыталась почувствовать, чем вызвано его молчание: войной двух стран или это молчание мертвого человека. Поскольку он молчал, я не знала, кто я теперь. Вдова? Своевольная жена? Страшнее всего было для меня, если Дэниел — живой и здоровый Дэниел — просто не желал мне отвечать. Сэр Роберт тоже молчал.

Вскоре я поняла: леди Дадли тоже ждет появления сэра Роберта. Мы обе поднимали головы, заслышав скачущего к дому всадника. Мы обе всматривались в ранние зимние сумерки, понимая: вот и еще один день прошел, а от него — ни слуху ни духу. С каждым днем я видела, как угасают надежды Эми Дадли. Жизнь вынуждала ее медленно, но неотвратимо признать: прошлого не вернешь. Вся любовь, какую испытывал к ней Роберт десять лет назад, прошла. Он очень скоро понял, что женился не на той женщине. Эми панически боялась Лондона, терялась в королевском дворце и, наверное, уже тогда пыталась прельстить его тихой жизнью провинциального лорда. Эми не поддержала его, когда он находился в зените славы и могущества. Нет, она не отказалась от него, когда он попал в Тауэр, но там у сэра Роберта были иные заботы. Прежде всего — выжить и не сойти сума от одиночества и страха, что каждый день может оказаться последним. И уж меньше всего он тогда думал о леди Дадли.

Мы обе ждали, но ждали по-разному. Она была высокомерной женщиной, требующей к себе любви и внимания, но довольствующейся крохами того и другого. Я ждала сэра Роберта как освободителя, способного вызволить меня из смертельной скуки здешнего прозябания. Я привыкла сама зарабатывать на жизнь, рассчитывать средства и платить по счетам, а не клянчить деньги. Жизнь, когда тебя терпят из милости, показывая это на каждом шагу, была немногим лучше заключения в Тауэр. И потом, я привыкла жить, не загораживаясь от мира. Даже тесный и казавшийся мне скучным мир Кале был куда ярче и привлекательнее этого богатого дома, где менялось только время суток и время года. Но и они здесь ползли еле-еле. Я жаждала новостей о королеве, хотела знать, как она там в последние недели своей беременности. Если у нее родится сын, английский народ простит ей потерю Кале, ужасную зиму и болезни, обрушившиеся на страну в это время дождя, мокрого снега и пронзительных ветров.

Наконец от сэра Роберта пришла коротенькая записка:

Приеду на следующей неделе. Р. Д.

Получив эту записку, Эми Дадли повела себя с холодным достоинством. Она не попросила хозяев перевернуть дом вверх тормашками, подготовив его к приезду сэра Роберта. Она не собиралась устраивать пир и приглашать всех соседей. Леди Дадли ограничилась лишь тем, что до блеска начистила оловянные кружки и подносы и застелила постель лучшим бельем. Этим ее приготовления ограничились. Наверное, я одна видела, как она ждет приезда своего господина. Эми ждала его, как собака ждет шагов хозяина. Никто не замечал ее напряженной позы по утрам (вдруг он приедет рано), сохранявшейся до самых сумерек (последнего времени, когда он еще мог приехать). Она ложилась спать, едва стемнеет, словно дни ожидания были для нее невыносимым испытанием и ей хотелось проспать те часы, когда сэр Роберт вряд ли появится.

Наконец, в пятницу — постный день, когда долгожданного гостя было нечем угостить, кроме выловленного из пруда карпа, — к дому Филипсов подъехала целая процессия. Всадники двигались по двое: ладные, в ливреях с гербом Дадли. Впереди ехал знаменосец со штандартом. Сам сэр Роберт был похож на молодого короля. Прикрыв ладонью глаза от низкого зимнего солнца, я присмотрелась к его спутнику, в котором узнала Джона Ди. Теперь — преподобного Джона Ди, капеллана епископа Боннера.

Я поднялась на галерею второго этажа, где часто играла с Дэнни. Отсюда мне была видна вся процессия и церемония встречи. Входная дверь распахнулась настежь. Эми Дадли стояла, сцепив перед собой руки. Просто образец самообладания. Я догадывалась, чего ей стоит это самообладание. Она наверняка была готова броситься к нему на шею. Семья Филипсов торопилась занять свои места, чтобы должным образом приветствовать именитого гостя, когда он войдет в дом.

Сэр Роберт остановил лошадь, спрыгнул на землю, отдал поводья подбежавшему конюху и обернулся через плечо, что-то сказав Джону Ди. Затем он поклонился жене и поцеловал ей руку, словно отсутствовал всего пару дней, а не большую часть их брачной жизни.