Глава 3

Первое, что испытала Аманда, когда полицейские наконец удалились, было огромное облегчение, как будто гора с плеч свалилась.

Но Аманде не удалось побыть одной. Ронда сидела рядом и явно никуда не собиралась уходить, сгорая от желания подробно обсудить все случившееся. Такая перспектива меньше всего сейчас улыбалась Аманде. Конечно, она всей душой любила Ронду, но ее неуемное любопытство и желание до бесконечности мусолить тему «зачем, почему и как» убили Марианну, вызывали у Аманды непреодолимое желание выставить ее за дверь. Она чувствовала себя измученной и совершенно разбитой, но взвинченные до предела нервы не позволяли ей сесть и отдохнуть. Она все бегала по квартире, суетилась, что-то прибирала и поправляла и никак не могла успокоиться. Наверное, она ведет себя как Жожо Малоне — танцовщица, которую в прошлом году выгнали из кабаре за пристрастие к кокаину.

Наконец терпение Ронды лопнуло. Она заставила Аманду плюхнуться в кресло, затихнуть и слушать.

Аманда пыталась сосредоточиться и вслушаться в болтовню Ронды, но не смогла. Вместо этого перед ее мысленным взором возник сперва детектив Кэш с его вкрадчивыми манерами, а затем лейтенант Маклофлин. Наверное, если извлечь этого лейтенанта из его до невозможности старомодного костюма и натянуть на него джинсы, он будет выглядеть настоящим атлетом. А вот что совсем хочется вычеркнуть из памяти, так это посещение морга. Но ей вряд ли удастся забыть о безжизненном теле Марианны, распростертом на столе морга. Нервы у Аманды были так расшатаны, что, кажется, мелкой дрожью дрожат все клеточки ее существа, и своему убеждению в том, «что маленький бутон — хороший тон».

Аманда опять горестно усмехнулась: и откуда только всплыли эти давние воспоминания, ведь она не повторяла этой поговорки столько лет…

Завернувшись наконец в махровый халат и вытащив заколку из волос, тут же буйно рассыпавшихся по плечам, Аманда отнесла пустой бокал на кухню. Она сварила себе яйцо всмятку, но не смогла доесть его и до половины. Мысли о гибели Марианны нахлынули на нее с новой силой. Что, если Марианну убил кто-то из их знакомых?

Аманда ничего не сказала о своих подозрениях лейтенанту Маклофлину, хотя отлично знала, что Марианна порой вела себя с мужчинами, мягко говоря, неразумно. Она всегда искала романтический идеал, и всякий раз, когда влюблялась, считала, что это любовь до гроба. На самом же деле Марианне «везло» на самых неподходящих мужчин, выбитых из колеи, неприкаянных, которые когда-то были на гребне удачи, а потом вдруг оказались не у дел. Даже Ронда, которая не считала, в отличие от Аманды, что женщина в выборе мужчин должна руководствоваться какими-то принципами, признавала, что последний выбор Марианны был неудачен. Впрочем, отношения с этим типом у Марианны длились недолго и прервались уже давно. Но, по правде говоря, и последние любовники Марианны, по мнению Аманды, были не лучше. Создавалось впечатление, что Марианна просто обречена на вечное страдание со своими избранниками.

Аманда понимала, что об этом нужно было рассказать лейтенанту Маклофлину, однако она чересчур стремилась поскорее от него избавиться. Уж слишком он ее достал своим изучающим проницательным взглядом и своими вопросами. Он был абсолютно непрошибаемым, и вообще подавлял ее своей физической мощью и непререкаемой властностью. Она привыкла общаться с мужчинами своей профессии: изящными и легкомысленными. А в облике Маклофлина не было и намека на изящество и легкомыслие. Конечно, будь он одет в джинсы и мягкую фланелевую рубашку, Аманда отнеслась бы к нему немного иначе. Но его консервативный костюм, накрахмаленная белая сорочка и туго затянутый тонкий галстук лишь подчеркивали непреклонный характер. Флюиды, от него исходящие, были ужасны по своей силе. Едва он коснулся ее, она почувствовала себя хрупкой и беззащитной, а поскольку она всегда стремилась к независимости, его прикосновение показалось ей ненавистным. Да, такой мужчина вполне способен принудить ее к полной капитуляции. Она не могла снести такого насилия над собственной личностью. Неужели он не понимает, что ее чувство к нему чем-то похоже на чувство несчастной Марианны к своему насильнику? До Аманды вдруг дошло, что какой бы стойкой она себя ни считала, а ведь она была действительно стойкой девушкой, мужчины все равно сильнее ее. И уж если говорить начистоту, каждый раз, когда Маклофлин пронзал ее своим взглядом, она чувствовала себя обессиленной и готовой покориться ему. Спасибо еще, что он оказался настолько тактичен, что не упомянул о предложении Ронды снять комнату Марианны в ее доме.

Впрочем, она, конечно, несправедлива к нему. Она слишком уж измучена и раздавлена. Маклофлин никакой не людоед. Он профессионал самого высокого класса, и был момент, когда он проявил искреннее сострадание и доброту. Его улыбка была такой милой и обаятельной. Но, с другой стороны, он заставил ее испытать такую боль! Черт бы его побрал: он не дал ей свободы выбора, заставил смотреть на бездыханное тело Марианны, не дав возможности даже подготовиться к такому потрясению.

Волна тошноты подкатила к горлу и холодная дрожь пробежала по всему телу. Она представила себе безжизненное тело Марианны под простыней, в холодном стальном ящике.

Несмотря на многочисленные обсуждения деталей каждого убийства в кабаре, Аманда не была готова увидеть труп Марианны.

Аманда увидела только ее лицо, но этого было достаточно. Оно было словно из желто-серого воска в тех местах, где не было изуродовано. Ее рот распух, нос был расплющен, черты лица искажены почти до неузнаваемости. Но тем не менее Аманда узнала ее мгновенно. Маленький шрам по-прежнему был заметен на ее левой брови, к тому же у Марианны были особой формы мочки ушей: в форме скрипки. Марианна ненавидела их и всегда маскировала, начесывая пряди на виски. Она также постоянно носила огромные клипсы.

Аманда нервно ходила по квартире из кухни в гостиную, оттуда в спальню… Она подошла к окну, прижалась лбом к стеклу и стала всматриваться в сад. Кроме трех небольших участков, освещенных фонарями, кругом была темнота. Раз в саду темно, значит, свет не горит в квартире Марианны. Полиция давно закончила свои дела. Как страшно одиноко! Просто невыносимо! А что если порепетировать завтрашний номер, потанцевать?

Аманда скинула халат на пути в спальню, бросила его на стул и натянула свое танцевальное трико и балетные мягкие тапочки. Затем заколола волосы на затылке и вернулась в гостиную, служившую ей одновременно и репетиционной студией. Сердце ее колотилось. Она оперлась о стойку бара, служившую ей перекладиной и глубоко вздохнула. Глядя в зеркало, она напрягала все мышцы. Затем поочередно стала исполнять танцевальные партии из своего репертуара.

«Хорошо уже то, — размышляла она, — что я могу танцевать. Я всегда должна танцевать. Даже после Тедди…»

Танец для Аманды был самым главным делом жизни: ее страстью и ее убежищем. Она взяла свой первый урок танца в семь лет и тут же влюбилась в волшебный, дивный мир движений. В среде, к которой она принадлежала по рождению игра на фортепьяно, искусство танца и рисования считались неотъемлемыми атрибутами воспитания. Так же, как и ее сестры, Аманда занималась и музыкой, и танцами, и рисованием. Уроки были направлены на то, чтобы достигшая брачного возраста юная леди была молчаливо понимающей.

Но в отличие от сестер, фортепьяно для нее было лишь необходимым злом для выработки терпения, рисование совсем не будило ее воображение, но танец… танец был для нее всем. Она любила все, что касалось танца: зал с большими зеркалами, своего тонкого грациозного учителя, музыку, свое новое розовое трико и балетные тапочки. Она вошла в танцевальную студию и открыла для себя совершенно незнакомый новый мир: возбуждающий и бесконечно очаровательный. Отец с матерью не могли теперь докучать ей своей опекой.

Ее родители, увы, не были сердечными, искренними людьми. Отец — инвестиционный брокер — много часов проводил на фирме, а мать была членом многочисленных общественных комитетов. Их взаимоотношения со стороны казались вполне цивилизованными. Однако на самом деле в них не было ни тепла, ни любви, ни привязанности друг к Другу.