— Можете ехать! — сказал офицер.

На нем были черные перчатки. Серебряные знаки — череп и скрещенные берцовые кости — сверкали на его офицерском кителе, и он улыбался, желая подбодрить проезжающих. Сент-Роз включил мотор, объехал бочки и заметил, что дальше деревья росли теснее и их залитые солнцем макушки почти сходились, так что дорога шла как бы в зеленом туннеле. Сент-Роз снова думал о том, что из-за него Луиджи подвергает себя опасности, и сердце его замирало всякий раз, когда спутник обращался к нему. Он боялся услышать что-нибудь вроде: «Знаю я вам цену — не больно она велика!» Но каждый раз, когда Сент-Роз поглядывал на него в зеркальце, он видел все такое же невозмутимое лицо. Только один раз Луиджи сказал, как бы разговаривая сам с собой:

— У них отличные снайперы.

Сент-Роз промолчал. Он видел впереди лес, а над ним безоблачное молочно-голубое небо. И дорога тянулась бесконечно, и, быть может, один из этих снайперов уже следил за ними в оптический прицел своего ружья. Но знает ли о чем-нибудь Луиджи? Догадывается ли он, что было между Сандрой и им, Сент-Розом? Поздно, слишком поздно думать об этом. Справа по склону холма цепочкой вытянулись полицейские, направив винтовки в сторону леса. Большинство из них не проявило никакого интереса к автомобилю и продолжало стоять в настороженной позе. Еще несколько километров, затем справа на пустынной дороге гулко раздался одиночный выстрел.

— Совсем уж нелепо, — спокойно сказал Луиджи, — получить пулю от своих.

Сент-Роз снова промолчал. Какая-то хищная птица с царственной беспечностью описывала круг над усеянным камнями пространством, расстилавшимся за лесом. Он и сам не понимал, почему это зрелище навело его на мысль о Сандре. Не ей ли пришла в голову экстравагантная идея объединить мужа и любовника и отправить их вместе в эту опасную дорогу? Сент-Роз прибавил газ, но с таким скверным горючим на «фиате» далеко не уйдешь. Наконец они достигли какой-то деревни и выехали на площадь, в середине которой был прелестный фонтан. Над входом в мэрию — бывший княжеский дворец — развевался черный флаг полиции. С другой стороны в тени устроила привал группа альпийских стрелков. Это были здоровяки в каскетках с длинными козырьками. Все они носили эмблему горно-стрелковых войск и награды за русский фронт. Их командир — молодой лейтенант — посмотрел на проезжавший мимо автомобиль и дружески помахал Сент-Розу. Тот машинально чуть было не ответил ему.

Еще несколько километров, и они въехали в Л’Акуилу и остановились неподалеку от собора, чтобы пообедать. До Сульмоны оставалось немного. Но нельзя было не принимать в расчет неожиданностей, которые могли подстерегать в районе, примыкавшем к прифронтовой зоне. За столом Луиджи начал рассказывать о достопримечательностях города, и в частности о церкви Санта-Мария-ди-Коллемаджо, сожалея, что нет времени посетить ее. Он припомнил историю отшельника (гробница его находилась у самого клироса), которого забрали из монашеского уединения, чтобы сделать папой, и он на осле приехал в Л’Акуилу, где собрались князья церкви и важные прелаты. Спустя пять месяцев добрый Целестин V наотрез отказался от папской тиары и вернулся к своим козам. Смирение Целестина было жестоко наказано: его бросили в темницу, где он и умер.

Сент-Роз сидел напротив Луиджи и, слушая все это, наблюдал за ним. Его манеры и выражения казались несколько наигранными, как у актера, усердно пытающегося сыграть роль. Луиджи интересовал Сент-Роза все больше и больше. Жесты, голос, то, что он говорил, манера подносить вилку ко рту, пить, незаметно вытирая губы краем салфетки, — все это, в сущности, было не ново и казалось «необычным», вероятно, потому, что он играл в некое равнодушие. Но порой в поведении Луиджи можно было заметить желание произвести впечатление, а в иные минуты он улыбался, жмурился, отвечал на вопросы как человек, полный дружеского расположения. Видимо, некоторым женщинам нравилось это преждевременно состарившееся лицо, сохранившее, как ни странно, в своих чертах твердость и вместе с тем нечто женственное, особенно в свежем, красиво очерченном рте. Но иногда во взгляде Луиджи появлялась холодность, смущавшая Сент-Роза, — казалось, что его спутником владела какая-то неотвязная мысль.

В конце обеда, когда они взяли по сигарете и закурили (остаток пачки пошел на то, чтобы задобрить официанта и добыть еще бутылку вина), Луиджи начал говорить о своей матери, о том, какой удар нанесло ей известие о страшной бойне в Ардеатинских пещерах, о том, как она помогала преследуемым римским евреям, но он ни разу даже намеком не упомянул о Сандре. Было ли это умышленно? Свидетельствовало ли это умолчание об их полном отчуждении? Или оно означало что-то другое?

Случай, происшедший вскоре, еще больше встревожил Сент-Роза, так что у него закололо сердце. При выезде из города небольшое эсэсовское подразделение проверяло редкие гражданские машины, ехавшие к Сульмоне и фронтовой полосе. Они обыскали «фиат» с тупой тщательностью, ощупали сиденья, проверили все, вплоть до шасси. Столь же тщательно унтер-офицер, командир подразделения, проверил документы и лично перерыл багаж. Он начал с вещевого мешка Сент-Роза, в котором лежало немного белья и кое-какие туалетные принадлежности, в том числе допотопная бритва с весьма впечатляющим лезвием — подарок Джакомо. Затем унтер-офицер взялся за туго набитый чемодан Луиджи. Все шло хорошо до тех пор, пока он не увидел кожаный портфель Луиджи и не потребовал его открыть. Луиджи возразил, сказав, что там нет ничего, кроме служебных документов. Немец не обратил внимания на его слова, вытащил подряд все папки и тут же положил их обратно, оставив у себя в руках нечто вроде книги в кожаной обложке. Сент-Роз заметил, что Луиджи заволновался, и начал опасаться, как бы тот не сорвался. Однако это была не книга, а небольшой альбом с фотографиями, переложенными листами прозрачной бумаги. Все это были фотографии Сандры. На одной из них она была снята в профиль, лицо было ярко освещено, а взгляд чист и безмятежен — как видно, ее фотографировали в тот редкий момент, когда она находилась в ровном и добром настроении, — Сент-Розу были знакомы эти редкие случаи. Унтер-офицер холодно сунул альбом в портфель и отдал его Луиджи. Сент-Роз, который приблизился было, опасаясь, как бы не произошло неприятности, быстро отошел, и все его мысли разлетелись, как внезапно вспорхнувшие птицы.

Они поехали дальше и, словно сговорившись, молчали до самой Сульмоны. При въезде их ожидала еще одна проверка, у поста итальянских карабинеров, которая обошлась без осложнений. Проспект Овидия и чудесный дворец Аннунциаты. Не останавливаясь — повсюду прохаживались патрули, — они выехали через Неаполитанские ворота, и с этого момента все ориентиры, указанные Лукой, начали появляться один за другим. В конце проселочной дороги у подножия холма, покрытого виноградниками, стоял дом, который они искали, — ничем не примечательный дом с огромным, обращенным в сторону шоссе плакатом-рекламой аперитива (об этом тоже упоминал Лука). Из трубы над крышей струился дымок. Не показываясь на улице, яростно залаяли собаки. Наверное, они были на привязи или взаперти. Оставив Луиджи в машине, Сент-Роз пересек двор, завернул за угол и направился к застекленной двери, за которой, как он заметил, двигались занавески. Дверь открылась прежде, чем он ее коснулся. Человеку, спросившему, кто ему нужен, он ответил, что ищет некоего Франко Пьятелли.

— Это я.

— Я от Луки.

— Знаю.

— Вы меня ожидали?

— Я и есть Лука.

Сент-Роз протянул ему руку и сказал, что он вполне соответствует описанию, которое дал ему Филанджери.

— А вы соответствуете тому описанию, которое дал мне Бургуэн.

Оба засмеялись, и Сент-Роз в нескольких словах рассказал о том, как они с Луиджи добирались из Рима.

— А почему же он остался? Сходите за ним!

Сент-Роз опять завернул за дом и направился к «фиату», стоявшему у входа, но, к его великому удивлению, машина уже шла в направлении Сульмоны. Солнце играло на ее заднем стекле, а выхлопные газы создавали легкое синее облачко. Что означал этот отъезд? Встревоженный Сент-Роз вернулся к Луке, который стоял у порога и поглаживал двух огромных псов, чтобы успокоить их.