— Она и правда так хороша? — спросил Сент-Роз.

— Да, очень.

— Вы работали по заказу?

— О нет. Мне ведь уже семьдесят два. В таком возрасте на будущее не надеются. Но для художника будущее — это его творчество.

— Почему же вы не завершаете статую?

Старый скульптор показал свои руки, узловатые, как ветви дерева.

— Жду возможности подлечиться. А потом — где в наше время найдешь литейщика? Не говоря уже о том, что немцы реквизируют все цветные металлы.

Он засмеялся, и этот смех сделал его как бы моложе, обнаружив что-то детское в отмеченном печатью времени лице. Потом он уселся в кресло у печки, и кошка тут же прыгнула к нему на колени и свернулась в клубок.

— А эта девушка — профессиональная натурщица?

— Мари? О нет. Она никогда не соглашалась позировать. Это единственный случай. — Он помолчал. — Для меня, возможно, последний.

В тоне его не было ни капли грусти или жалости к самому себе. Сент-Роз, то приближаясь, то отходя, продолжал рассматривать блестящую от влаги статую, потом подошел к старику.

— Она работает в дирекции Итальянского радиовещания, или проще — на Радио Рима, возле площади Мадзини. Это не очень далеко отсюда. Время от времени навещает меня и всегда приносит что-нибудь из продуктов.

Изуродованной ревматизмом рукой старик задумчиво погладил кошку.

— Она — смелая девушка, — прошептал он.

Странным образом слова эти взбудоражили Сент-Роза: его вновь охватила потребность в женской ласке, впервые после Алжира и вечеров в маленькой гостинице Хуссейна Дея в компании молоденькой сотрудницы английских ВВС, пухленькой блондинки, чьи счастливые вздохи сливались с рокотом морского прибоя.

Вскоре Сент-Роз простился с Филанджери и, подтвердив, что встреча состоится в следующую пятницу, вернулся в палаццо. Он остался доволен этим свиданием, вызвавшим у него радостное чувство надежды.

На лестнице он столкнулся с человеком, ожидавшим лифта, и тот с любопытством его оглядел. Это был низкорослый мужчина с красными веками, до самого носа обмотанный широким кашне. Наверно, сосед скульптора. Пока они спускались, уродец пристально рассматривал Сент-Роза, которому от этого взгляда стало не по себе.

А Мари в это время приближалась к площади Мадзини, широкому звездообразному перекрестку, где сходилось восемь улиц. Дирекция Итальянского радиовещания, где она работала, помещалась неподалеку. Ее маленькой подпольной группе, входившей в организацию римского Сопротивления, было поручено проследить за движением танковой колонны немцев. Надо было выяснить, намерено ли это крупное соединение, которое уже несколько дней двигалось с севера (перемещаясь только по ночам) и на всем пути находилось под наблюдением разведки подпольных организаций, — намерено ли оно только пройти через город в южном направлении или же предполагает расположиться в нем. Немецкие танки вошли в Рим по Кассиевой дороге и, вместо того чтобы пересечь мост Мильзио, пошли вдоль Тибра. Первые машины уже появились в начале виа Анджелико. Секретные службы союзников срочно требовали сведений об этой колонне. Мари на своем наблюдательном посту уже слышала далекий гул металлических чудовищ и подумала о тех, кто, подобно ей, стоял на своем посту на улицах, расходящихся веером между Монте-Марио и Тибром. Ее задача: проследить за направлением движения и главное — сосчитать, сколько в колонне танков и грузовиков. Было холодно. Цветочные клумбы на площади пахли влажной землей. В левой части улицы, спускающейся к реке, Мари видела фасад церкви Христа Вседержителя. В церкви находился священник, которому она должна была сразу же передать результаты своих наблюдений.

Она понятия не имела, кто этот пожилой господин в гетрах и серой шляпе, который стоял на углу виа Сабатино, внимательно разглядывая витрины, — может, и он тоже ведет наблюдение; но когда Мари думала о своих многочисленных безымянных товарищах, которые, так же как она, были сейчас на посту, это вызывало у нее чувство единения с честными и благородными людьми всего мира. А гул, как гроза, все приближался. Неподалеку за клумбой, где резвилось несколько воробышков, Мари заметила молодого человека, который улыбался ей. Этакого «красавчика». Брюнетик, без шапки, с тщательно зализанными волосами. Она переменила место, стала напротив виа Ославия. Вслед за грузовиком, покрытым брезентом, появился первый танк «тигр», чудовище весом в шестьдесят восемь тонн, выставив вперед жерло пушки в наморднике из зеленого полотна и громыхая гигантскими гусеницами. Солдаты, сидевшие в грузовике, пели песню «Drei Lilein» [11]. Тигр взял вправо, объехал площадь и двинулся по виа Феррари; в открытом люке стоял молодой офицер-танкист в кожаном пальто, сдвинутых на лоб защитных очках, с женственно красивым лицом и светлыми холодными глазами. Пожилой господин, которого она видела на углу виа Сабатино, куда-то исчез. Зато молодой человек у клумбы с воробышками медленно направился к Мари, не обращая никакого внимания на танковую колонну, с грохотом въезжавшую на площадь. Еще два «тигра» с черными крестами по бокам, с панцирем, выкрашенным зеленью с охрой; потом между двумя колоссами пробился маленький горбатый танк «пантера», громыхая цепями по мостовой. «Только бы не сбиться со счета». Ледяной воздух кусал лодыжки, пробирался под юбку; сквозь легкие туфельки Мари ощущала сырость. Еще два «тигра» вплотную подошли к площади, укрытые ворохом зеленых ветвей, так что казалось, будто двигаются целые сады. Земля содрогалась под их тяжестью, а грохот доносился до верхних этажей высоких зданий. Еще три грузовика; солдаты поют песню, но слова трудно разобрать из-за тряски:

— In Africa rollen die Panzer… [12]

Потом показался санитарный автомобиль с красным крестом и надписью готическими буквами на дверце «Deutsches Rotes Kreuz» [13], а за ним машина марки «БМВ», потом стало пусто, и только вдалеке, словно гигантское ракообразное, среди влажного сумрака серого мартовского утра меж мрачных фасадов прополз еще один гигантский танк, выставив вперед длинную пушку, точно страшное щупальце.

— Вы кого-нибудь ждете, синьорина? — проблеял позади нее сладкий голос молодого козла.

— Оставьте меня в покое, — сердито отрезала она. Какого черта этот кретин явился сюда, только мешает.

— Если вы одна, могу я пригласить вас вон в то кафе? Там будет потеплее.

— Я вам уже сказала, отвяжитесь! Разве не ясно! Я жду жениха.

— Да нет же. Никого вы не ждете. Какое может быть свидание в таком месте? Да еще в такой холод!

— Катитесь, я вам говорю.

— Ну, этому женишку повезло.

Мари уступила желанию поиздеваться:

— Он швейцарец из папской гвардии и, как и я, не стерпел бы вашего поведения, — с издевкой сказала Мари.

— Какая жалость! А ведь я такой нежный!

Седьмой «тигр». Шестой грузовик. Еще «тигр» с вымпелом и свастикой на переднем щите. А кавалер продолжает своим медоточивым голоском:

— Подумать только, что итальянцу вы предпочитаете швейцарца!

В ответ Мари пожала плечами. Она поняла, что он заинтригован ее поведением, но не двинулась с места, продолжая внимательно следить за движением колонны. Восьмой танк. Девятый — «пантера». Записывать ничего нельзя. Надо прикинуться зевакой. Вдруг у нее мелькнула мысль: ведь этот субъект, возможно, шпик или полицейский. Она никогда не отличалась неприступностью и в обычное время спокойно принимала ухаживания молодых людей. Но этот тип выводил ее из себя, потому что явился очень уж некстати. Десятый танк — тоже «тигр». Буксирные крюки смахивали на два закрученных мамонтовых бивня — совсем как в доисторические времена. Из башни высунулся до пояса командир танка — равнодушный, высокомерный, с серыми глазами и железным крестом на шее, он показался ей символом беспощадной, жестокой войны.