Теперь ей объясняю, что я имела в виду. Я не хочу, не могу от нее оторваться. Вот так, взять и уехать.

- И потом, — Говорю, ей, тщательно пережевывая то, что она поднесла мне на ложечке. — Ты еще самого главного для меня не сделала.

— Чего? Какого такого главного? Это, что же, опять в туалете?

— Ой, не могу! — Смеюсь. — Да ты совсем помешалась. — Что? Тебе писать при мне понравилось? Эротично?

— Эротично, эротично! Особенно, пукать! Ну, не томи меня, цветочек! Скажи мне, чего же ты хочешь?

— Скажу. Но только ты поклянись мне, что все, о чем я тебя попрошу, ты мне сделаешь! Ну? Что? Это так ты меня любишь? А я-то думала, что ты любишь безумно. Значит ошиблась?!

— Ну, хорошо, хорошо! Я клянусь!

— Вот так то! Так оно правдивее. Так, в самом деле, тебе можно поверить, но только на первое время.

— Ну не тяни, говори, мой цветочек. Обещаю, что я все для тебя сделаю и исполню.

— Нет, потом скажу. Сначала надо подумать, как мать успокоить, ну, а потом, как остаться. Ты не против?

Вместе думаем. Потом, накидываю ее халатик, который прикрывает мои ноги до самого пола. Осторожно ступаю, что бы ни упасть, иду вниз, туда к Вере. Верка тепло и радостно встречает меня. Видно, что у них тоже состоялась свидание.

— Ну, что? Что ты мне скажешь? — Она спрашивает, а сама в глаза заглядывает. Старается понять, подтвердить свои догадки. Хотя, по ее халату на мне она уже обо всем догадалась. Объясняю, что меня пригласили остаться и что есть возможность еще на день задержаться, но надо маме отправить телеграмму или позвонить. Решаем, что я позвоню. Но куда? Верка диктует мне номер телефона в общаге. Звоню прямо от Маши. Мать попросила позвать к телефону и сказала, что я перезвоню через пять минут. Но, чтобы она не волновалась, прошу сообщить ей, что с нами все хорошо и мы у друзей. Хотим задержаться. Мать переспрашивает, чувствует что-то. Но по телефону я не могу с ней объясниться. И когда я говорю, что мы вместе с Верой, то она облегченно соглашается. Но просит больше не задерживаться и приехать на этот раз вовремя.

Опять иду к Верке и говорю, что все нормально. Договорилась. Мама нас отпускает еще на один день. И уже выхожу, а Верка за мной. Выходит за дверь и спрашивает весело улыбаясь.

— Ну, что? У тебя все, как я вижу, сложилось.

Смотрю на нее и вижу, что мой ответ для нее очень важен.

— А раз видишь, то чего спрашиваешь?

Пока поднимаюсь, я чувствую на себе ее взгляд. Ей хочется победы, убежденности в своей правоте, в нашем прежнем споре.

Машка переживала, я вижу, как она засияла, когда я сказала, что нам разрешили остаться. И пока я моюсь, под душем она все ко мне норовит, заскочить и все Цветочек, Цветочек. Приятно!

Особенно от того, что и мне с ней очень хорошо. Бр! Вспомнила и сразу же мне ее захотелось! Но сейчас мне надо реализовывать свой план. Зову ее в душ. Она входит и уже голая. Лезет ко мне, глупенькая. А какая она, прелесть. Вот, что я вам скажу. Одно дело в постели и вечером, а другое днем и при свете. А Машка выглядит, как модель, она само совершенство. И рост, и объем, и формы. Все в ней прекрасно! Неужели я у нее и все? Что-то не верится.

— Машенька! Скажи мне? Ты сможешь ради меня откусить себе палец?

— Это, что? Шутка такая?

— Нет, не шутка. — Смотрю на нее и вижу, что она так ничего и не понимает.

— Но это же, это нельзя! Никто так себе не сделает!

— Вот и я о том же. Поэтому ты, выполнишь мою просьбу! Помни, ты обещала!

— Но родненький мой и любимый цветочек! Я не могу, у меня не получится! Почему я? Постой, постой! Ты же о чем- то другом меня просишь? Ведь так!

— Ну, конечно! Причем здесь палец? Я хочу, что бы ты разрушила во мне, что мне мешает жить дальше, что мешает принять тебя в себя, так как это делаю я для тебя. Ты понимаешь, о чем я?

— Родненький, милый цветочек! Ты хочешь, что бы я, своими пальцами туда, и … Ты этого хочешь?

— Да! Сделай мне так! Ты обещала.

Она хлопает своими чудными глазками и смотрит на меня умоляюще.

Я смотрю, приблизилась, обняла и прижалась к ней.

— Пожалуйста! Я прошу тебя!

Провозились в ванной. Никак. Неудобно, и места оказалось мало. Теперь мы опять с ней в постели. Я жду. Она все никак не решится. Трогает пальцами, они упираются, и она тут же нажим ослабляет. Я все время вижу ее виноватые глаза, и они просят меня о пощаде.

— Ну, что ты?! Я жду! Ты мне обещала! Давай, ты только заведи, а я резко и раз, все и готово.

Мостимся. Ничего не получается. Нет, надо все менять. Я прошу ее встать на колени, а кисть выпрямить вверх, упереть руку в локте и ждать, когда я на нее присяду. Она от волнения вся потеет, волнуется. А я? Что со мной? У меня спокойствие олимпийское. Вот сейчас, говорю себе. Вот так, примеряюсь, приседаю. Касаюсь пальцев. Вот так. Сейчас, сейчас. Вот я сейчас.

— Ну? Ты готова? Не слышу?

И раз! С размаху сажусь ей на пальцы. Боль! Чертовская боль! Ничего себе! И не могу утерпеть, соскакиваю. Смотрю на ее скрюченные пальцы и себе между ног. Все чисто, ничего не меняется! Опять набираюсь храбрости и снова. Раз! И опять тут же соскакиваю. Ой, ой, ой! Больно!!! Валюсь на постель. Она.

— Цветочек, Цветочек мой! Я не хотела, прости!

Она не дает мне даже опомниться, и пока я лежу, раздвинув свои ноги, она припала ртом. Руки мои отвела и целует, зализывает ее, мою страдалицу. Ой! Как хорошо! Ого!

— Тебе легче, приятно? Я все залижу, зацелую мое счастье!

Теперь я откинулась и лежу, смотрю на ее лицо, которое потонуло между ног. Она трудится, но, как? Как же это у нее так хорошо получается! Боже! Нет, она меня сведет с ума! Эта прекрасная и преданная мне женщина.

— Машенька! — Прошу я. — Пощади! Ты меня съешь! О боже!

Я вижу только верхнюю часть ее лица, голову, волосы, остальное погружено в меня. Но как? Я не вижу всего, но я чувствую. Это какой-то ужас удовольствия. И я чувствую, все в себе и до мелочи. Вот она уже не всем язычком, я не чувствую этих протяжных вылизываний, а только самым кончиком.

— О боже! Еще, еще! Прошу тебя, родненькая, милая, Машенька!

Встречаюсь с ее взглядом из-под себя.

— Ты, ангел! Ты, прелесть! — Шепчу ей. — Ты волшебница!

Вижу ее радостные и открытые глаза. Вижу и все! Закрываю свои глаза, млея, от сказочного удовольствия.

— А-а-а!!! А-а-а!!! Еще, еще!

Я уже вся так отшлифована ей, так, что я уже все там у себя плохо чувствую. Но это мне только кажется, так как она отрывается на секунду и в следующее мгновение на меня обрушивается, сметая во мне все, своим необыкновенным, чудесным жалом. Как же мне сладко! Как же это прекрасно! Я бы так и жила, и спала, так бы ее никуда не отпускала.

— Ой! Ой! Остановись! Пощади!!! Машенька, Маша! Любимая! Я прошу, тебя, умоляю!!! Пожалей, сжалься надо мной! Я прошу тебя! Ты меня просто насилуешь!!!

Последнее, что помню. Ее радостные и счастливые глаза. И я изгибаюсь! Дергаюсь, дергаюсь.

— А-а-а!!!

Начиная ощущать ее мягкие, нежные поглаживания. Открываю глаза.

Она рядом, близко и расплывчато вижу ее лицо, глаз, нос, скулы.

— Это ты?

— Я!

— Это ты, во мне это сделала?

Она дышит счастливо мне в лицо, и я ощущаю горячее веяние.

- Иди ко мне! Ты сможешь? — Тихо шепчет она и смотрит своими огромными, влажными глазами.

— Сейчас, любимая. Дай отдышаться. Ты у меня все, что я накопила за всю свою жизнь, все выпила и забрала. Сил нет! Извини.

Закрываю глаза и сквозь полуобморочную дрему чувствую, как она укрывает меня.

— Машка! — Шепчу я. — Я люблю тебя! А в ответ. — И я тебя, тоже, люблю, Цветочек мой аленький!

Глава 17. Шайка бритоголовых

Просыпаюсь резко, в тревоге. Сердце колотится. Где я, а где она? Неужели мы еще вместе? О, Слава богу! Шепчу ему. Если ты есть, дай нам еще немного времени! Прошу…