— Мы никогда не забудем, — сказал Фин-Кединн. — Но так будет правильно. Ты знаешь это.

— Бейл, — произнес Торак отчетливо. — Так его звали. Бейл.

Ренн ахнула.

Фин-Кединн пристально посмотрел на него.

— Бейл. — Повторил Торак. — Бейл. Бейл. Бейл!

Протиснувшись между ними, он побежал вдоль кромки залива и остановился лишь, добежав до тлевших останков убежища Бейла.

—  Бейл! — прокричал он холодному Морю.

Если это могло призвать жаждавший мести дух Бейла, чтобы преследовать его, пусть будет так. Это была его вина, что Бейл сейчас лежал на дне Моря. Если бы он не затеял ту ссору, Бейл не оказался бы на Утесе один. Они бы встретили Повелителя Дубов вместе, и Бейл остался бы жив.

Это его вина.

— Торак! — Ренн стояла по другую сторону от огня так, что ее бледное лицо озаряли отблески пламени. — Перестань звать его! Ты призовешь его дух!

— И пусть! — бросил он в ответ. — Я это заслужил!

— Ты не убивал его, Торак.

— Но это была моявина! Как мне жить с этим?

У нее не было ответа.

— Фин-Кединн прав! — крикнул он. — Племя Тюленя не должно мстить за Бейла, это должен сделать я!

— Перестань звать его…

—  Яотомщу за него! — крикнул он. Вытащив свой нож и рожок с целебными травами, он поднял их к небу. — Я клянусь тебе, Бейл. Я клянусь тебе этим ножом и рожком и всеми своими тремя душами — я найду Повелителя Дубов и убью его. Я отомщуза тебя!

Глава четвертая

Волк стоял среди Белого Мягкого Холода у подножия Горы и смотрел на Темную Шерсть.

Она была за много прыжков от него и смотрела вниз. Он уловил ее запах, услышал, как ветер обвевает ее прекрасный черный мех. Он замахал хвостом и заскулил.

Темная Шерсть взмахнула хвостом и проскулила в ответ. Но это Гора Громовника. Волк не может подняться на нее, а она не может спуститься к нему. Он скучал по ней, даже когда охотился с Большим Бесхвостым и Сестрой или играл в «придуши лемминга», в особенности потому, что Темная Шерсть делала это очень умело. Из всех волков стаи Горы Волк скучал по ней сильнее всего. Они были одним дыханием, одной костью и плотью. Он чувствовал это кончиком каждой своей шерстинки.

Темная Шерсть переступала передними лапами и пролаяла: «Идем! Добрая охота, сильная стая!»

Хвост Волка безвольно повис.

Ее лай стал нетерпеливым.

«Я не могу!»— ответил он ей.

Широкими прыжками она помчалась к нему с Горы. По пути вниз от ее лап во все стороны пушинками разлетался Белый Мягкий Холод, и сердце Волка летело вместе с ними. Он радостно поскакал ей навстречу, бежал так быстро, что…

Волк проснулся.

Он выпал из той жизни, в которой всегда оказывался во время сна; в другой жизни он лежал на краю Большого Мокрого. В одиночестве. Он скучал по Темной Шерсти. Скучал по Большому Бесхвостому и по Сестре. Даже по воронам скучал, самую малость. ПочемуБольшой Бесхвостый оставил его и ушел на плавающих шкурах?

Волк ненавидел это место. От жесткой земли болели подушечки лап, а птицы-рыболовы нападали на него, если он подходил слишком близко к их гнездам. Некоторое время он исследовал логова бесхвостых вдоль Большого Мокрого, в который впадала Быстрая Мокрая, но теперь ему стало скучно.

Бесхвостые не охотились, они просто стояли кругом, с визгом и воем смотря на камни. Казалось, они считали, что одни камни важнее других, хотя для Волка все они пахли одинаково, а еще, передавая друг другу камни, бесхвостые ссорились. Когда обычный волк делает подарок — косточку или забавную палку, — он так поступает потому, что другой волк ему нравится, а не потому, что он сердится.

Опустилась Тьма, и бесхвостые успокоились, готовясь к очередному бесконечному сну. Волк поднялся и отправился разнюхать, что да как у Логова. С презрением обходя собак стороной, он съел несколько рыбин, что свисали с палок, и превосходный кусок жира морской собаки. Затем он нашел налапник около одной из нор и пожевал его тоже. Когда наступил Свет, он проворно пробрался в Лес, умостился на мягкой подстилке из папоротника и задремал.

И вдруг его разбудил запах дыма.

Его когти напряглись. Шерсть на загривке встала дыбом. Он узнал этот запах. Он напоминал ему о дурных вещах. От этого начал ныть кончик хвоста.

След был свежий, и запах вел его вверх по течению Мокрой. С рычанием Волк вскочил и бросился в погоню.

— Я же сказал вам, — повторил охотник племени Морского Орла, подвязывая связку рогов косули. — Я видел, как по берегу шел крупный мужчина. Вот и все.

— Куда он направился? — спросил Торак.

Он упорствовал. Ренн держала в руках чашку с горячим березовым соком и удивлялась терпению человека из племени Морского Орла.

— Да не знаюя! — отрезал охотник. — Я был занят, я шел торговать.

— Думаю, он пошел вверх по течению, — добавила спутница охотника.

— Вверх по течению, — уточнил Торак.

— Это все равно, что куда угодно, — заметила Ренн.

Но Торак уже шел в стоянку племени Ворона к лодкам из оленьих шкур.

Шла уже вторая ночь с погребального обряда Бейла, и после изматывающего перехода они достигли торгового места на берегу. Густой туман обволакивал стоянки на побережье и в устье Лосиной Реки. Племена Ивы, Морского Орла, Водорослей, Ворона, Баклана, Гадюки — все пришли, чтобы обменять рога и рожки на тюленьи шкуры и твердые Морские яйца. Фин-Кединн ушел вернуть одолженные у племени Кита лодки, а вороны гнездились на сосне. Волка поблизости видно не было.

Ренн нагнала Торака, который пробирался вперед, расталкивая толпу, не обращая внимания на заслуженные раздраженные взгляды.

— Торак, постой! — Оглядевшись, чтобы убедиться, что их никто не слышит, она продолжила уже шепотом: — А ты не думаешь, что это может оказаться ловушкой? Прежде ты уже попадал в ловушки Пожирателей Душ.

— Мне все равно, — сказал Торак.

— Сам подумай! Тиацци и Эостра где-то поблизости, последние из Пожирателей Душ, самые могущественные из всех.

— Мне все равно! Он убил моего сородича. Я собираюсь убить его. И не говоримне, что надо пойти поспать и мы начнем с утра.

— Я и не собиралась, — ответила Ренн, уязвленная его резкими словами. — Я собиралась сказать, что раздобуду припасы.

— На это нет времени. Он и так уже опередил нас на два дня.

— Опередит еще сильнее, — возразила она, — если мы и дальше не будем охотиться!

Когда она дошла до своего убежища, которое делила с Саеунн, вид его знакомых, мешковатых оленьих шкур заставил ее остановиться. Меньше месяца назад она покинула его и убежала к лодкам, желая быть с Фин-Кединном и Тораком и снова увидеть Бейла.

Она закрыла глаза. Вспомнила, как разглядывала его искалеченное тело. Невидящий взгляд голубых глаз. Серая слякоть на камнях.

«Это его мысли, — повторила она себе. — Это его мысли сейчас впитываются в мох».

Зрелище стояло у нее перед глазами ночью и днем. Она не знала, видит ли Торак то же самое, потому что всякий раз, когда они начинали говорить об этом, все сводилось к поискам Тиацци. Казалось, в нем просто не осталось места для горя.

Туман тонкой холодной струйкой скользил по ее шее, и она поежилась. Она устала, и тело ее одеревенело от долгого перехода, а душа была пуста от горя и одиночества. Она и не подозревала, что можно чувствовать себя так одиноко среди людей, которых любишь.

А вокруг охотники появлялись и вновь исчезали во мраке. Она представила, с каким вожделением Тиацци держит в руках огненный опал. Человек, которому нравилось причинять боль другим. Который жил только ради власти.

Колдунья племени Ворона спала в углу укрытия, под затхлой шкурой лося. За зиму ее тело так усохло, что напоминало Ренн пустой бурдюк для воды. Она редко ковыляла дальше отхожего места, а когда племя переселялось, ее несли на носилках. Ренн задавалась вопросом, что же заставляет биться это сморщенное сердце и сколько еще это продлится. Уже сейчас в дыхании Саеунн угадывалось дуновение с кладбища племени Ворона.