Она поглядела на него поверх книги. Он заметил огонёк раздражения у неё в глазах. Мелодраматически вздохнув, он нагнулся над своим чемоданом, порылся в нём минуту-две и извлёк оттуда широкие трусы, как у боксёра, и продемонстрировал их Ане.

— Это успокоит твои чувства?

Левой рукой он ослабил полотенце, и оно упало на пол. Он отметил, с каким изумлением она взглянула на него, прежде чем загородиться от этого зрелища высоко поднятой книгой.

— А тебе обязательно надо так делать? — зло прошипела Аня.

Мирек надел трусы и как бы между прочим заметил:

— Аня, тебе придётся к этому привыкать.

Наступило молчание, затем Аня из-за книги резко проговорила:

— Я никогда к этому не привыкну. Конечно, мне придётся считаться с твоим дурацким поведением. Но вот что я тебе хочу сказать, Мирек Скибор: для меня ты всего лишь глупенький ученик начальной школы с только что начавшимся периодом полового созревания, и к тому же не умеющий держать себя в руках в присутствии женщины. Ты попал в дом уважающих Бога пожилых людей. И тебе придётся считаться с этим! Попытайся хорошенько это запомнить!

Сказанное ею разозлило Мирека. Особенно ему не понравилось то, что она сказала насчёт «глупенького ученика начальной школы». Он так же резко ответил:

— Я нахожусь на конспиративной квартире, которая была задействована только для осуществления моей миссии. — Он сделал ударение на слове «моей». — Ты здесь только для создания антуража, хотя при этом ещё наслаждаешься музеями, поглощаешь чёртовых кроликов с имбирём, посещаешь известные таверны. И не докучай мне своим идиотским морализаторством. Ты, чёрт побери, только что восхищалась великими творениями искусства в музее во Флоренции. Некоторые из них были приобретены твоей великой могущественной церковью. Эти произведения изображают плоть: женщин с обнажённой грудью, голых мужчин, у которых все, абсолютно всё выставлено на показ публике… Но ведь в реальной жизни это грешно?! Я скажу тебе, Аня Крол, что это просто обыкновенное лицемерие. И это не слепое лицемерие, это сознательное лицемерие! Слушай, ты что думаешь, эти Ботичелли писали свои картины с помощью воображения? Ха-ха! Они же использовали живые модели! Так что, исходя из твоей логики, они грешили, когда создавали творения искусства для твоей любимой церкви.

Аля продолжала смотреть в свою книгу, изображая, что не слушает его, и Мирек немного сбавил тон:

— Ну да ладно! Чего я буду спорить с человеком, который даже не способен со мной спорить, который остаётся в заблуждении из-за своих слепых предрассудков.

Он откинул свою часть покрывала и лёг в кровать. Под ним заскрипели пружины: матрац был очень мягким. Аня поняла, что из-за его большого веса перекос будет в сторону Мирека.

— Что это ты так заинтересованно читаешь?

Как и каждый, кому задают подобный вопрос, она закрыла книгу и посмотрела на обложку.

— «Буря» Стефана Озовского. Это дала мне Сильвия.

Мирек рассмеялся:

— Я должен был догадаться раньше! Однажды я читал эту книгу. Я был очень тронут, когда в конце книги герой нашёл утешение в Боге и Церкви.

Аня взглянула на него и заметила у него на губах ироническую ухмылку. Она обратилась снова к книге, но ей было сложно сконцентрировать внимание, так как она ожидала следующего колкого замечания по поводу своего чтения. Поэтому она решила идти в бой первой:

— Ты хочешь спать? Может, мне выключить свет?

— Нет-нет, ничего страшного.

Она не хотела ни продолжать читать, ни беседовать с ним. Больше всего она хотела выключить свет. Мирек спросил её:

— Ты, наверное, никогда не читала Кунга? Я даю голову на отсечение, что тебе не давали читать подобные книги в монастыре.

— Это так.

Мирек взбил подушки и улёгся поудобнее. Аня ожидала неизбежного продолжения разговора.

— Кунг — это просто гений нашего времени, к тому же очень радикальный. К его главному тезису, наверное, присоединилось бы приличное количество ваших священников.

— Да? — спросила она с явной скукой, но Мирек этого как будто не заметил.

— Конечно. Это очень увлекательно. Видишь ли, Кунг считает, что обет безбрачия и целомудрие два совершенно разных понятия. Все служители церкви, конечно же, должны подчиняться правилам, представляющим их своеобразный кодекс чести. И изменить это может только личная булла папы, которая разрешает им обратное. Кунг считает, что обет безбрачия, который был принят церковью тысячу шестьсот лет назад, означает только то, что служители церкви, подчиняющиеся этому обету, всего лишь не могут сочетаться с кем-либо законным браком. Но он не считает, что этим обетом запрещается секс. Если священник или монахиня женятся, то они автоматически нарушают свой обет безбрачия и не могут более оставаться служителями церкви. А вот если священник или монахиня вступают с кем-либо в половую связь, то они могут замолить свои грехи перед богом.

Он взглянул на Аню:

— Тебя это не интересует?

— Честно говоря, не очень.

Она захлопнула книгу и положила её на прикроватную тумбочку. Свет выключался с помощью шнура, свешивающегося с потолка. Она дотянулась до него и дёрнула. Мгновенно всё покрылось кромешной тьмой, и Аня сказала:

— Давай попробуем заснуть побыстрее.

Улёгшись поудобнее, она услышала тихий смех на соседней подушке. Она взбила свои подушки. Он сделал то же самое. Она отодвинулась от него как можно дальше. Мирек не спеша улёгся поудобнее. В течение минут двадцати ничего не было слышно, затем Мирек зевнул и повернулся к ней. Аня почувствовала, как участилось его дыхание. Она вся сжалась в комок от прикосновения его руки к её бедру. Мирек медленно провёл рукой по её ягодицам. Аня с силой оттолкнула его руку. Он повернулся на другой бок и засопел. Прошло ещё двадцать минут. Аня стала засыпать. Тут Мирек вновь повернулся к ней. На этот раз его рука начала свой путь от талии и выше. И опять Аня с силой отбросила его руку.

— Ты меня не обведёшь. Я же знаю, что ты не спишь, так что прекрати все это.

Он лёг на спину, больше не прикидываясь спящим. Шторы были плотными, так что в комнате стояла кромешная тьма. Минут через десять Мирек спокойно сказал:

— Аня, ничего, если я помастурбирую?

Она отпрянула в сторону, рукой пытаясь нащупать шнур. Наконец дотянулась до него и дёрнула. Мирек прикрыл глаза ладонью, чтобы защитить их от неожиданного яркого света. Из-под руки он сказал:

— Знаешь, ты просто-напросто не понимаешь многих вещей о мужчинах. Да это, собственно говоря, и неудивительно. Так что ты лучше послушай меня. Я очень возбуждён, и это понятно. А когда мужчина возбуждён, он затем получает либо облегчение, либо боль в яичках. Их ещё называют «орехи любовника». И сейчас со мной происходит как раз это. Так что я не могу заснуть.

Она внимательно посмотрела на него, задыхаясь от гнева, затем спустила ноги на пол и потянулась к подушке.

— Делай всё, что хочешь, животное! Я лично спускаюсь вниз и буду спать в кресле.

Он подвинулся к ней и сжал её руку.

— Нет-нет, не уходи! Я не стану этого делать.

Она попыталась высвободить свою руку, но он держал её очень крепко. Как бы извиняясь, он сказал:

— Аня, успокойся, я обещаю, что не стану этого делать и не стану к тебе прикасаться. Тебе не придётся спать в кресле. Если ты хочешь, я пойду вниз, но там я тоже не засну, потому что там холодно.

Она попыталась вырваться, но он не отпускал её:

— Аня, пожалуйста, не надо. Я не буду тебя трогать. Я клянусь памятью своей матери.

Он уже не прикрывал глаза. Она посмотрела в них и поверила ему.

Опять темнота и тишина в течение десяти минут. Затем опять раздался его голос:

— В этом нет ничего плохого. Просто старые заблуждения накладывают на это табу, но в общем-то мастурбация — это не такая уж и плохая вещь. Доктора, психиатры скажут тебе то же самое.

Она гневно зашептала:

— Ты же клялся именем своей матери!

— Я обещал не трогать тебя, и я не стану этого делать до тех пор, пока ты сама этого не захочешь.