Пожалуй, слишком сильно нравилось.

Она сознавала, что ведёт себя по-детски, вопреки собственной недавно обретённой самостоятельности. Сознавала, что нуждается в адаптационных тренировках и изучении назначенного самой себе «домашнего задания», что не должна тратить время так непродуктивно. Сознавала — о, отлично сознавала! — и тот факт, что кабина пилота является частью неповоротливого звёздного транспортника, имя которому заменяет длинный серийный номер, что вид из неё не заменит вида из кабины хищно маневрирующего стайгера…

Но ничто не могло помешать ей использовать любую свободную минутку, чтобы просочиться в контрольный отсек и застыть безмолвным изваянием за спиной дежурной смены пилотов. И (за непроницаемыми пси-щитами, разумеется) помечтать о том времени, когда она сама будет сидеть в глубоком пилотском кресле, вложив кисть в «перчатку» штурвала.

…Когда Большого Узора ещё не было, а был лишь экспериментальный аппарат, спроектированный и построенный для выхода за пределы трёхмерности с её жёсткими ограничениями, перед виирай встал в полный рост вопрос навигации. Для управления космическим кораблём в нормальном пространстве даже не особенно нужен пилот: навигационные задачи просты, исходные данные сравнительно немногочисленны, а потому компьютеры почти всегда могут рассчитать курс быстрее и точнее своих создателей, пользуясь лишь холодной машинной логикой.

Но теория постулировала немыслимую, не укладывающуюся ни в какие рамки избыточность одиннадцатимерного континуума. Теория предрекала: навигатор корабля с установкой для проколов пространства столкнётся с хаосом бесчисленных вероятностей, с бесконечной перспективой мириадов накладывающихся пространств. Теория предрекала, что даже новейшие (и зверски дорогие, и трудно программируемые) квантовые компьютеры не справятся с обработкой всехнеобходимых данных. Во всяком случае за те доли тин-цикла, которые порой отведены пилоту для принятия верного решения.

И тогда на выручку виирай пришло пси.

Именно интуиция пилота-Владеющего стала той эфемерной основой, тем щупом, который помогал удерживать верный курс среди веера вероятностей прокола. Пилоты быстро превратились в замкнутую касту. Их область специализации была кинжально узка, но зато в её пределах им не было равных. И даже среди пилотов выделялись уникумы, дарование которых было достаточно мощным и достаточно тренированным, чтобы не просто следовать по известным нитям Узора, а находить в плотной ткани пространства те потенциальные ямы, которые можно было связать новыми «длинными» проколами.

Понятно, что служили эти уникумы почти исключительно в Патруле. Ну и ещё навигаторами на флагманах целых эскадр.

Пилоты транспортника, на котором летела в тринадцатый подсектор Сарина, не могли и мечтать о таких заоблачных высях искусства пилотажа. Но и в том, как они следовали вдоль ускользающих нитей старых проколов, было своё изящество. Был тончайший интуитивный расчёт, была решительность, была уверенность в своих возможностях, свойственная всем профессионалам. Даже во время пси-шторма, настигшего транспортник в середине второго прокола, пара дежурных пилотов не утратила самообладания ни на миг. Ведущий и ведомый грамотно разделили свои обязанности. Первый вцепился в заплясавшую нить прокола, как взгляд цепляется за летящую по ветру паутинку. Второй обратился к перспективе и через двустороннюю связь с навигационной системой диктовал ведущему векторы наиболее вероятных отклонений. Всего двенадцать или шестнадцать арум-циклов продолжалась напряжённая борьба со стихией, выжавшая дежурную пару как целая смена обычного, спокойного полёта.

Но пилоты устояли. И лишь когда пси-шторм утих, вызвали в кабину своих сменщиков.

Наблюдавшая за ними Сарина поклялась, что когда-нибудь сможет водить корабли не хуже. Как минимум — не хуже. Универсал она или нет, в конце концов?!

…Хотя транспортник не был особенно велик, а большую часть его объёма занимали грузовые трюмы и разнообразная техническая инфраструктура, он всё же был достаточно велик, чтобы его жилые отсеки могли вместить два пехотных полка расширенного состава. Иначе говоря, до полутора тысяч бойцов вместе со снаряжением. Летевшая на нём неполная сотня пассажиров затерялась в его недрах, как несколько случайных песчинок — в карманах разгрузочного жилета.

Но были два места, где даже эти песчинки встречались друг с другом относительно часто. Первое — столовая. Второе — тренажёрный зал.

Сарина познакомилась с Миреской именно в столовой. Вернее сказать, Миреска познакомилась с ней. Просто села за тот же столик, сказав:

— Привет! Я Миреска. А как тебя зовут? Что-то не припомню твоего лица. Ты летишь с нами от Главного Узла?

— Сарина. Да, от Главного.

Подняв на Миреску глаза, чтобы изучить нежданную знакомую, Сарина моментально ощутила удар той шипастой плети, которая зовётся завистью. Владеющая вроде бы давно смирилась с заурядностью собственной внешности, находя частичное утешение в происхождении (раздражающе высоком), способностях (действительно выдающихся, это да, но не являвшихся её личной заслугой), навыках и познаниях (часто приносивших удовлетворение и гордость, но лишь в комплекте с одиночеством, тоской и горечью). Сарина смирилась…

Вроде бы.

Потому что малейший повод — и становилось ясно: хотя рана зарубцевалась, нанёсшее её жало до сих пор не извлечено.

Миреска оказалась красива. Может быть, даже слишком красива. Лицо не просто вытянутое, как у Сарины, но и изящно заострённое. Чёткая линия скул. Строгий изгиб бровей, немного несимметричных, зато придающих лицу живость своеобразия. То же самое можно было сказать о чуть слишком тёмных глазах, мерцающих на неуловимой грани серого и синего, и коже, не по-классически тёмной. При самом беглом взгляде становилось ясно, что солнце мира, где родилась и выросла Миреска, ярче и горячее солнца Прародины. Только естественный свет может придать коже такой глубокий насыщенный оттенок старого янтаря. Более насыщенного Сарина в реале до сих пор не видела. Одежда Мирески — свободный пёстрый балахон — также говорила о планетном происхождении: пространственники в любой ситуации предпочитали комбинезоны с логически обусловленной окраской. И косметикой Миреска пользовалась умело: хотя эффект в буквальном смысле налицо, не вдруг заметишь, что эта косметика вообще есть.

Единственное, что в ней можно было — с натяжкой — счесть непривлекательным, так это коротковатый вздёрнутый нос. Зато горделивая осанка, а главное — фигура… Сарине такую же фигуру не помогли бы обрести никакие сколь угодно суровые упражнения. Да что упражнения! Не помогла бы даже дорогущая биопластика. По той простой причине, что рост и костно-мышечную структуру никакая биопластика не изменит. Это уже от природы: что есть, то есть.

«Зато пси-способностей — пшик. Ранг не выше двойки, а степень мало отлична от нуля. Чистый лист. — И с мысленным вздохом: — Бездна, как же красива…»

— А куда ты летишь, если не секрет? — продолжала обстрел вопросами Миреска.

— В тринадцатый подсектор.

— База «Каменный кулак»?

— Она самая.

— Выходит, мы — подруги по несчастью, — не особенно печальным тоном подытожила красавица. — Меня законопатили туда же.

Сарина не стала уточнять, что значит «законопатили». Благодаря контексту смысл слова был предельно ясен. Она спросила:

— И в каком качестве тебя определили в эту глушь?

Миреска махнула рукой:

— Инструктором по боевой и тактической. Нынче на вооружение поступает новый тип активной брони. «Серефис М12», слыхала?

— Нет.

— Неважно. В общем, меня послали провести инструктаж по обращению с эм-двенадцатой как имеющую опыт боя именно в этих доспехах. А если совсем честно — ещё и за то, что отказалась кувыркаться в постели с одним вышестоящим козлом.

— О.

Помедлив, Миреска неожиданно прищурилась.

— Знаешь, — сказала она, — на этом месте меня обычно спрашивают о чём-нибудь. Одни — где я умудрилась получить реальный боевой опыт. Другие — что за козёл это был. Третьи — почему отказалась. А ты всё отмалчиваешься.