Легкомысленное желание овладело Джейми. Ей захотелось протянуть руку через стол и прямо здесь, прямо сейчас дотронуться до него. Ей это было необходимо. Она страстно желала этого. Ей вдруг захотелось ощутить прикосновение к его коже, почувствовать то, что под ней, провести рукой по щеке, по подбородку, по лицу… ощутить под своей ладонью жесткость едва наметившейся черной щетины, гладкость щеки, щетку черных густых волос. Это было похоже на лихорадку, внезапное воспаление нервов. Это было странное и незнакомое, непреодолимое влечение.

Стиснув руки, она зажала их между колен.

В этот момент Эдвард наклонился над столом. Его рука скользнула мимо хлебницы, мимо свечи…

Джейми почувствовала, как заколотилось ее сердце. Но ничего не произошло. Наверное, у нее просто разыгралось воображение. Эдвард взял стакан с водой, сделал глоток и поставил стакан обратно.

Неизвестно откуда взявшийся официант налил им кофе и предложил десерт.

Джейми заколебалась. Ей было не до еды. Ее язык, ее губы, все ее тело были охвачены странным неистовым желанием. Но это не было желание отведать шоколадного мусса… или крем-брюле. Она жаждала вкусить запретный плод. Жаждала ощутить тепло, силу, испытать блаженство. Мечтала о неистовом объятии, жарком поцелуе, о мгновенье абсолютного и полного раскрепощения! Сейчас. В эту самую минуту. Она не должна, не может ждать ни секунды дольше.

Джейми знала, что он испытывает то же самое чувство. Она видела испарину, выступившую от желания на его коже, видела непереносимое томление в его глазах, почти ощущала жар его тела. Ее собственные пальцы, дотронувшись до него, обожгли бы его кожу, оставив на ней клеймо навеки. Все, что ей нужно было сделать, — это, преодолев разделяющее их пространство, коснуться его. Он бы немедленно откликнулся, вскочил со своего стула и заключил ее в объятия…

— Уходим?

У Джейми перехватило дыхание. Она заморгала. Все вокруг снова приобрело четкие очертания.

— Что? — спросила она, облизав сухие губы.

Он смотрел в сторону. Его глаза были прикрыты, лоб избороздили горькие морщины.

— Я спросил, хотите ли вы уже уйти?

— Да, конечно.

Он отодвинул ее стул и протянул ей руку.

— Хотите, чтобы мы пошли куда-нибудь еще? Выпили? Послушали музыку? Или хотите, чтобы я проводил вас домой?

Джейми почувствовала себя сбитой с толку и расстроенной. Все было плодом ее воображения, ее глупой фантазии. Совершенно очевидно, что ему было все равно: прийти, уйти… какая к черту разница? Наверное, ему было до смерти скучно, и он горел нетерпением вернуться к своей привычной жизни. Она тоже. Да. Это было глупо и смешно. Но ей не нужно его внимание, она не просила его об этом. На самом деле она с самого начала не хотела иметь ничего общего с этим человеком. Она должна была немедленно поставить его на место.

— Я лучше пойду домой. У меня есть дела, а завтра… мне надо рано приступить к работе.

Эдвард внимательно посмотрел на нее, прежде чем ответить, а когда заговорил, его голос абсолютно ничего не выражал.

— Хорошо. Я поймаю такси.

Всю дорогу до дома они не произнесли ни слова.

У ее двери он подождал, пока она вставит ключ в замок.

— Спокойной ночи, Джейми.

Она толкнула дверь и вошла.

— Спокойной ночи. Мне было очень приятно… — Она резким движением протянула ему руку: — Приятно встретиться с вами, Эдвард. Возможно, мы еще когда-нибудь увидимся.

Он взял ее руку, нежно и в то же время крепко держа ее своими пальцами. Он ничего не говорил, просто держал ее руку. Тепло его ладони передалось ее ладони, ее запястью, ее руке и окутало ее сердце. Сердце заныло. Она почувствовала, как ее охватывает странное томление. «О Господи! Только не это снова», — пронеслось в голове. Он продолжал держать ее руку и смотреть ей прямо в глаза. Потом отпустил ее.

— Ну, тогда спокойной ночи. Вы не боитесь входить одна?

— Нет, конечно.

— Хотите сначала зажечь свет?

— Разумеется.

Она щелкнула выключателем. Вспыхнул свет, обычный электрический свет.

— Ну вот и порядок, — сказала она, пряча за этими словами свои подлинные чувства. — Так что… спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Он повернулся и чуть ли не торопливо схватился рукой за перила.

Поджав губы и нахмурившись, она не спеша закрывала дверь, уверенная, что он остановит ее, придержит дверь рукой, поставит ногу на пороге. Она ждала этого даже тогда, когда замок тихо щелкнул.

4

Спустившись по лестнице, Эдвард остановился, прислонившись спиной к прохладной шлакобетонной стене. Закрыв глаза, он пытался овладеть собой. «Успокойся. Остынь».

Он старался подчинить тело своей воле, замедлить бешеный бег крови по венам, притупить острую боль в мышцах, эту боль страстного желания, которая разливалась пламенем по его плечам и рукам. О, как отчаянно хотелось ему коснуться ее, обнять, почувствовать близость к ней, ее гладкую кожу, тепло ее дыхания на своей щеке, прижаться своей грудью к ее груди.

Все, что ему оставалось сейчас, — это вытерпеть эту боль.

Она пожелала ему спокойной ночи. И это было все. Все, что он мог позволить себе желать. Невозможно было отрицать, что они испытывали физическое влечение друг к другу. Оно было невероятно сильным. Но существовало что-то еще, притягивающее его к ней, все глубже и глубже ввергающее в неизведанное, затягивающее, как пловца в пучину вод. Он вынужден был сопротивляться. Удержать равновесие. Он не мог позволить себе зайти слишком далеко.

Все, что требовалось, — держать себя в руках. Контроль над собой помогал ему держать дистанцию, не осложнять свою жизнь и уберечься от боли. Это была единственно разумная вещь в этом мире. Эта истина далась ему нелегко, и он был слишком умен, чтобы допускать одну и ту же ошибку дважды. Ни за что. Только не он. Он не будет очаровывать, околдовывать ее, одерживать победу, на этот раз нет. Он будет осторожен, сдержан, даже молчалив. Быть одному совсем не плохо. Его это устраивает.

Но сегодня одиночество ранило, так же как ее привлекательность: ее огромные серые глаза, горящие возбуждением, когда она говорит; ее улыбка, ее смех. То, как она играет со своими светлыми волосами, короткими, обрезанными на уровне подбородка, как, задумываясь, закладывает прядь за ухо; этот ушедший в себя взгляд.

Стоя сейчас один, он вспоминал каждый ее жест, все оттенки ее голоса. И эту неожиданную стеснительность, эту задумчивость, притаившуюся глубоко, словно песчинка внутри жемчужины. Что все это значило? Неужели кто-то обидел ее, нанес ей рану? Может быть, она поэтому так все время насторожена?

Он почувствовал злость и страстное желание защитить ее. Если бы это происходило сотни лет назад, он бы облачился в доспехи, оседлал боевого коня и умчался на битву с соперником. Он стал бы ее защитником, ее рыцарем в сверкающих Доспехах. Сто лет назад он бы схватил свой шестизарядный пистолет, вскочил на коня и поскакал на борьбу в открытом бою. Десять лет назад он бы снова взбежал по этой лестнице, забарабанил в ее дверь, не дал ей опомниться и обнял бы крепко. Десять лет назад…

Но не теперь. Нет. Теперь он стал умнее. Он будет контролировать свои чувства, сдерживать себя.

Но тогда почему же он чувствует себя так, словно сходит с ума? Его снова бросило в дрожь. Капельки пота выступили над верхней губой и бровями. Смахивая их одной рукой, он взялся другой за ручку двери и вышел на ночную улицу. Откуда-то доносилась музыка, улицы были полны людей, слышались гудки автомобилей и визг тормозов, из открытых окон неслись голоса.

Может быть, это был ее голос, она звала его? Но это было не так, как бы ему этого ни хотелось.

Стиснув зубы и прищурившись, он, не оглядываясь, пошел в сторону своего дома.

5

Джейми целыми днями была в своей студии. Упакованная в золотую блестящую бумагу коробка шоколадных конфет так и лежала, нетронутая, среди пропитанных скипидаром тряпок и невскрытой почты. Розовые розы завяли, их тяжелые головки поникли, но источали нежный и тонкий аромат. Этот запах наполнял студию. Иногда Джейми винила этот запах в том, что не могла рисовать. Он сводил ее с ума, как чрезмерная жара или луч солнца, падающий не под тем углом. Ни одна новая картина не нравилась ей. Она с легкостью выбрасывала их, но у нее не хватало духу избавиться от розовых роз… или притронуться к незаконченному пейзажу.