— Он уже убежал.

— Шлюпку видите кто-нибудь? Нет? А ну смотри внимательней да не вперед, черт возьми, а под ветер, за корму! Какого дьявола у них мотор не работает?..

«…Ну вот, все опять сначала. Бочка, конечно, утонула, как и предполагалось ожидать. Но где же шлюпка, и что у них с мотором случилось? Утонуть не утонут, но и поймать шлюпку среди отмелей тоже нельзя. Ну, черт возьми!..»

Юрий Арсеньевич с треском швырнул обе перчатки на ходовой пульт, повернулся, включил прожектор, отрегулировал фокус, попробовал пошарить лучом за кормой. Где там! Прожекторный луч увяз в снежной толкотне, пройдя каких-нибудь пару метров, да и свет в сумерках был не обычной угольной синевы, а какой-то белесый.

Юрий Арсеньевич щелкнул выключателем. Прожектор был ни к чему.

— Боцман, выбирайте якорь! — крикнул он в трансляцию и ощутил, что его начало подташнивать, как от голода, и слюна стала какой-то противной, будто он натощак накурился махорочных сигарет. Юрий Арсеньевич покривился, сжал зубы, схватил перчатки и побежал в ходовую рубку.

Володя Басюков с готовностью отодвинулся, уступая ему локатор. Юрий Арсеньевич вцепился взглядом в экран, расставив пошире ноги и каблуками чувствуя, как мерно подрагивает судно от щелчков вползающей в клюз якорной цепи, как слишком уже замедлен ритм этих щелчков, хотя мотор на баке гудел натужно, перетягивая цепь горбатыми звездочками брашпиля, и по звуку мотора было слышно, что он включен боцманом на самую высокую скорость.

Единственный прибор на судне, который мог бы указать шлюпку, не показывал ее. Среди сплошной желтоватой россыпи помех на темпом экране локатора была видна только узкая закорючка, как бы лежащая занятая, — островок Дристяной Баклыш.

Отметка курса, разрубавшая экран, вспыхивала на каждом обороте антенны как раз напротив закорючки островка. Это уже было большим утешением, потому что судно держалось носом против ветра, значит, островок был за кормой, и шлюпку должно было нести прямо на него.

— Так что, Юрий Арсеньевич? — спросил переминавшийся с ноги на ногу старпом.

— Так ничего, Евгений Сергеевич. Включите датчик туманных сигналов, отправьте на ют матроса с ручным лотом, будем сдвигаться по ветру за шлюпкой. Пусть рабочая команда по сторонам во все двенадцать смотрит. Тут еще есть место до островка.

— Хотя бы снег не шел, — вздохнул старпом и заторопился на палубу, увидя, как дернулись капитанские плечи. А Юрию Арсеньевичу дважды было показалось, что на экране видна крохотная отметинка, булавочный укол от шлюпки; но, продержавшись несколько секунд на экране, пятнышко исчезло.

— Бочка утопла, что ли? — спросил за спиной капитана радист Силан Герасимович.

— Скажите боцману, чтобы пятнадцать метров цепи в воде оставил. Что он там мышей не ловит? Уже нос по ветру валит, а он ни бе ни ме про якорь. Радикулит поберегите, радист! — пробурчал, не отнимая лица от экрана, Юрий Арсеньевич.

Радист крикнул команды боцману, прижал дверь и опять встал спиной к грелке.

«Хорошо ему, — озлобился Юрий Арсеньевич, — знай себе радикулит греет». Он глянул на лицо радиста, смутно белевшее у переборки, и понял, что уже совсем стемнело.

Ветер свистел в рубочных окнах, и, хотя Юрий Арсеньевич запустил оба гребных электромотора полными ходами враздрай, судно едва-едва разворачивалось носом к ветру.

По тому, как уменьшались глубины на эхолоте, можно было судить и без локатора, что судно быстро несет к островку.

Юрий Арсеньевич приказал боцману потравить цепь, и, когда «Арктур», развернувшись, рыскнул в другую сторону, они отдали второй якорь, уравняли обе цепи и остановили судно.

И тут щелкнул динамик переговорной связи, и вместе с шелестом снега и свистом ветра старпомовский голос беспокойно проговорил:

— Стоп! Стоп! Из-под винтов летит капуста!

— Какая глубина?

Старпом бросил микрофон.

По звонким ударам в репродукторе стало ясно, как силен ветер и на юте, как он там, у самой стенки, подхватывает и бьет о переборку висящий на шнуре микрофон.

— Вот колготит, куда глядят? — забеспокоился радист Силан Герасимович.

Он очень переживал, когда неаккуратно обращались с его хозяйством.

Юрий Арсеньевич выскочил на крыло мостика. С крохотных сугробиков на планшире тянулась по ветру непрерывная пленка снежной пыли.

Юрий Арсеньевич надел перчатки, прикрыл рукой голову и посмотрел сквозь снег вниз. На мелкой волнишке встык к борту несло полосы ледяного сала и шуги. «Ну и то хорошо, волна пока не разгуляется, а ведь баллов на восемь чистых дует…».

Он прянул в рубку.

— Старпом, что вы кота за хвост тянете, как глубина?

— Два метра под килем, Юрий Арсеньевич.

— Шлюпки не видно?

— Так… — не очень бодро ответил старпом.

6

Еще не остывший мотор запустился сразу, даже не чихнув, как только Коля Жилин крутанул рукоятку.

— Держи встречь волне, золотая рыбка, не промажем! — кричал ему Витя Конягин. — Крути полегоньку.

Витя выбрал из воды конец фалиня, которым они цеплялись за бочку, согнувшись, перебрался через сиденье и тронул за плечо Алика Юхневича. Алик сидел между банками на деревянном настиле и ощупывал руками лицо. Он никак не откликнулся на Витино прикосновение. Витя сгреб его за воротник оранжевого жилета и ожесточенно затряс:

— Ты что, паря, очнись, смотри лучше, где пароход!

— Опять, да? Мало тебе? Снова ко мне, да? — затянул Алик, закрываясь рукавицами и пониже сгибаясь от ветра.

Витя Конягин, сморщив пос, поразмыслил пару мгновений, махнул рукой и на коленках стал пробираться к мотору, потому что уже разгуливалась волнишка и шлюпка, как пустое яйцо, каталась и прыгала сверху вниз и снизу вверх, да еще опадая то на тот, то на другой борт. Плохо было и оттого, что шлюпка была едва загружена и винт работал наполовину бесполезно, взбивая в воздух клочки пены. Шлюпка шлепала днищем о волны, и в носовом ящике гремели уключины и всякий другой запасной инвентарь, брызги заворачивались вовнутрь низко над бортами, перемешивались со снегом, — и сразу все схватывалось рыхлой серой наледью, от которой ныли скулы и подбородок: разве согреет кости дубленая морская кожа да двухдневная щетина, когда у Полярного круга дует ноябрьский ветер, а шлюпка сидит каких-нибудь полметра над водой?

Все кругом стало темно, разве только чуть видны были капельки фосфора на приборном щитке у мотора, да и то, если пригнуться пониже. Но несколько раз засветилось неясное зарево впереди, где должен был быть «Арктур». Судя по тому, какое оно было расплывчатое и едва заметное, шлюпку уже порядочно отнесло от судна. За очередной волной и это бледное пятно погасло.

Потом вместе с хлесткими брызгами и снегом из ночи долетел баритонистый звук судового тифона, и сразу стало будто спокойней, а главное — не так одиноко, потому что гудки стали повторяться сначала по одному, потом по два, затем по три: короткий — длинный — короткий, буква Р по азбуке Морзе: р-р-р — якор-р-рь! — якор-р-рь! — якор-р-рь! Гудки эти задали ритм, повели равномерный и точный счет минутам и вернули шлюпочной команде время, потерянное было с того момента, как затонула бочка и шлюпка осталась одна.

Пространство тоже потеряло бесконечность, вернее, бесконечность его ощутилась бы явной только за пределами звука, куда не долетали гудки с судна, а пока были слышны гудки, судно было близко, рядом с надеждой на то, что они как-нибудь выкрутятся из этой истории…

Витя Конягин скосил глаза на белые пальцы моториста, замершие на румпеле, стащил рукавицы и ткнул их в колени Коле:

— Слышь, Жила, кэп-то с якоря снимался! А нас по ветру несет, широковата шлюпчонка, не хуже Алькиного зада, вишь как парусит! Натяни рукавицы, хоть они и на рыбьем меху. Нам бы теперь на остров упакать, а то дальше я и не знаю, куда выплюнет…

Коля Жилин наклонил голову к мотору, так что неясно стало, согласился он или хотел посмотреть, как там температура у двигателя.