— Он тоже больше не состоит на службе у хозяина, мадам.

— Что здесь такое происходит? — Остановившись у подножия лестницы, она окинула взглядом холл. Перемены в доме уже начинали удивлять ее, но уловить смысл происходящего ей пока не удавалось.

Несколько минут спустя она вошла в комнату Марка и сразу же зажала уши.

— Прекратите! Сейчас же прекратите шуметь!

Смех и веселая болтовня моментально стихли.

Она решительно направилась к Марку, обнимавшему одной рукой Джесси Энн, другой Джона. Старшие мальчики пристроились по бокам. Даже не поинтересовавшись, как здоровье зятя, она строго спросила:

— В чем дело? Где экономка, почему нет лакея и что позволяет себе эта девица?

— История эта длинная, вы ее в свое время узнаете, а сейчас присядьте.

— Я уже успела насидеться несколько часов в дороге. Все тело затекло… Джон, перестань шуметь и говори правильно, разве я тебе это не объясняла?

— Д… да, бабушка.

Марк посмотрел на своего маленького сына, которого уже нельзя было назвать маленьким. Выросли все дети и по-своему изменились. Но Джон говорил еще хуже, чем раньше, и ко всему еще он стал заикаться.

— Оставьте в покое отца и отправляйтесь к себе наверх. Разденьтесь и ждите там. Спуститесь вниз, когда я вам разрешу. И поторапливайтесь.

Марк прикусил губу, когда Джесси Энн и Джон выскользнули из его рук.

— Папа, а ноги у тебя еще болят? — спросила Джесси Энн, глядя на проволочный каркас.

— Да, моя дорогая, еще болят, — ответил он, с улыбкой глядя на дочь.

— Может быть, тебе надо выстричь ногти. Вот у меня они врастают, и Вилли-Нилли берет ножницы и вырезает их. Это больно…

— Кто это Вилли-Нилли?!

— Они так зовут свою няню Уильямс, — ответила за детей миссис Медоуз. — А теперь, дети, делайте, что вам ведено.

Толкаясь и смеясь, они выбежали из комнаты. Шум, который они подняли, музыкой звучал в его ушах. Ему казалось, что они никуда не уезжали. Тем не менее они жили теперь далеко и заметно изменились, по крайней мере выросли.

— Так в чем дело? Почему в доме беспорядок?

— Нет, в этом вы ошибаетесь. Как раз в доме теперь порядок, и дела ведутся, как должны были вестись раньше.

Ее выщипанные брови поползли вверх, морщинки у глаз разгладились.

— В самом деле? — ее слова дышали иронией.

— Именно так. А сейчас садитесь, и я расскажу вам все новости, а потом вы сообщите мне свои.

Сбросив пыльник, она уселась в кресло и, не перебивая, выслушала рассказ Марка.

— Ты пустил в дом рабочих из шахты? — только и спросила она, когда Марк закончил.

— Да, они работают в доме и во дворе и прекрасно справляются.

— Из этого ничего не выйдет.

— Уже выходит, — повысил голос Марк. — И скажу больше: труд их обходится мне дешевле — всего треть расходов.

— Треть? — она уперлась острым подбородком в складку над высоким воротником.

— Да, так. И как я понимаю, в доме стало чище, а также мне видно отсюда, что и в саду, и в парке заметны улучшения. И еще продукты. Суммы в счетах ощутимо снизились, и это притом, что все хорошо питаются.

— А эта девица, ты знаешь, что она позволила себе сойти с крыльца, оставив Пайка у двери?

— Возможно, ей захотелось поприветствовать вас.

— Не смеши меня, Марк, она просто не знает свое место.

— Она прекрасно его знает, — в голосе его не было и намека на любезность. — Она управляет домом и, кроме того, ухаживает за мной.

Услышав это, она даже привстала, беззвучно шевеля губами.

— Она лучшая сиделка, чем тот «броненосец», которого приставили ко мне вначале…

— Это нехорошо, неприлично, наконец, она…

— О, приличия соблюдаются, можете не волноваться, с этим помогает Бургесс.

— Бургесс?.. Ты имеешь в виду гувернера?

— Да, его. Он приходит каждый день и помогает там, где это необходимо, так что все правила соблюдаются, не беспокойтесь.

— Мне это не нравится, полагаю, что не понравится и Эйлин.

— Бог мой! — Марк резко выпрямился, как будто его толкнули. — А Эйлин какое до этого дело?

— Она по-прежнему твоя жена.

— Если она моя жена, ей следует быть здесь. Вы считаете, мне было легко все эти проклятые месяцы жить, чувствуя себя брошенным?

— Прошу тебя не ругаться в моем присутствии, Марк.

— Я ругаюсь, когда захочу, черт возьми, а если вас это не устраивает, вы знаете, что можете сделать. Но не надо мне читать нравоучения и твердить о морали, я в них не нуждаюсь. Ее место здесь вместе с детьми. Она разрешила мне побыть с ними три дня! Если я захочу, то оставлю их у себя, а она пусть оспаривает свои права.

— Ты напрасно так разволновался, Марк. И не говори чепухи. Дети должны быть рядом с матерью.

— А ее место здесь!

— Тебе следовало подумать об этом раньше. Так или иначе, но мне надо кое-что с тобой обсудить, но это потом, я устала с дороги. Кажется, ты не понимаешь, какого труда мне стоило это путешествие.

Он задышал глубоко, стараясь успокоиться.

— Я ценю ваши старания, — опустив голову, тихо проговорил он. — А вы можете понять, что значит быть прикованным к этому креслу, вы знаете, что такое быть запертым в четырех стенах? Я в последнее время часто спрашиваю себя, а стоит ли дальше жить?

— Перестань говорить ерунду. Я не желаю слушать этот вздор. Я зайду к тебе позднее.

Марк смотрел, как она стремительно удалилась, восхищаясь силой ее духа. Никто не знал ее точного возраста, но ей определенно было под семьдесят. Если бы она хотя бы частично передала эту силу дочери, возможно, их жизнь сложилась бы по-иному. Марк полулежал в своем кресле, глядя на проволочный каркас, прикрывающий культи его ног. Если бы уцелела хотя бы одна нога. Он решительно выпрямился. Ему надо заставить себя попробовать протез.

Два дня дом гудел от топота и смеха. Детей больше не держали в детской, и даже Джейн Форфут-Медоуз пришлось признать, что бесполезно запрещать им спускаться вниз, так как стоило ей отвернуться, и они уже оказывались в комнате у отца, носились по парку или ходили за Тилли по дому. Сначала они с удивлением встретили перемены в штате прислуги, особенно на кухне. Они приняли Кети, но не могли понять, кто эта девочка не старше Джесси Энн, работавшая в кухне. И хозяйничала там не толстуха, как раньше, а высокая женщина с худым лицом.

Во время их первой встречи Мэтью повелительным тоном спросил:

— Как вас зовут?

— Бидди, мистер, — ответила она. — А как ваше имя?

— Мэтью, — не задумываясь сказал он.

— Как поживаете, мистер Мэтью?

— Хорошо, спасибо, — разговор шел не так, как предполагал Мэтью.

Он повернулся к братьям и Джесси Энн, и они весело рассмеялись.

— А что вы готовите нам к чаю, миссис Бидди? — поинтересовалась Джесси Энн.

И Бидди, к восторгу Джесси Энн, шепотом сообщила ей:

— К чаю будут сказочные пирожные в виде эльфов с кремом на крылышках.

Позднее Бидди сказала Тилли, что дом в эти дни кипит жизнью. Кипение оказалось таким бурным, что в семь часов вечера на второй день пребывания детей Марк крикнул Тилли, которая была в гардеробной.

— Троттер, что там происходит наверху?

Тилли вошла в спальню и отодвинула от его кресла столик с недоеденным ужином.

— Думаю, они немного дурачатся.

— Но такие взрывы хохота неспроста. Сходи наверх и проверь, над чем они так заливаются.

— Если я поднимусь, они захотят спуститься, сэр, — улыбнулась Тилли.

— И что плохого? — поднял на нее глаза Марк. — Их бабушка ужинает, и, насколько я ее знаю, поднимется она из-за стола не раньше, чем через час… Иди.

Тилли вовремя сдержалась, чтобы не выбежать из комнаты. Она сознавала, что от этой привычки ей следует избавиться, но в коридоре она не стала себя ограничивать и оставшийся путь до детской проделала бегом. Не останавливаясь, влетела она в классную комнату. Кети с Джесси Энн на руках сидела на коврике у камина. Обе раскачивались из стороны в сторону, надрываясь от смеха. Люк сидел у стола, распластав по нему руки и уронив на него голову. А Мэтью стоял рядом с Джоном и просил: