— Извини, дедушка, я не хотела тебя расстроить, — раскаяние звучало в ее голосе и было написано на лице.

— Нет, нет, ты никогда меня не огорчала, моя дорогая, — сжимая руку девушки, ответил старик. — Ты — хорошая девочка и всегда была такой… и я скажу тебе… вот только отдышусь, — он несколько раз прерывисто вздохнул и продолжил с улыбкой. — Как только ты пришла сюда, в моей жизни появилась радость.

— Ах, дедушка! — Тилли прильнула к его заросшему щетиной лицу. — Ах, дедушка, — повторила она дрогнувшим голосом.

Всплеск эмоций погасил ровный, спокойный тон Энни.

— Вода мне не нужна, а вот дрова не помешали бы, — не давая им еще больше расчувствоваться, промолвила она. — Они мне просто необходимы, если вы оба собираетесь ужинать.

Тилли встала и направилась к двери. Когда она проходила мимо бабушки, взгляды их встретились, в них не было и намека на обиду.

Задний двор с обеих сторон ограничивали постройки: конюшня и сарай для упряжи. В сарае теперь хранились овощи, а в конюшне — дрова. Возле конюшни стояли козлы с лежавшим на них толстым суком, который Тилли этим утром принесла из леса. Девушка облокотилась на сук и окинула взглядом открывавшийся за их участком вид: местность плавно понижалась, затем шел подъем до самого леса — границы владений Сопвитов. И впервые она не восхитилась красотой пейзажа. На душе у нее было неспокойно.

Саймон собирался жениться. Она все еще не могла прийти в себя, так сильно подействовало на нее это известие. Ей и в голову не приходило, что Саймон когда-нибудь может жениться. А почему бы и нет. Почему бы не жениться такому рослому, красивому парню, притом доброму и любящему шутку. Ей многое в нем нравилось, но особенно ценила она его доброту и умение пошутить.

Тилли не забыла, когда в первый раз увидела его. В тот день мать впервые привела ее, пятилетнюю, в этот дом. Помнила она также, что была одета в черное платье, короткое черное пальто и шляпу. Она носила черное, потому что незадолго до этого ее отец утонул, свалившись с крутого обрыва. Дедушка снял с нее пальто, усадил на стул и поспешил к бабушке, помогавшей больной матери подняться по лестнице в спальню.

Тилли сидела на том же стуле, когда дверь открылась и в комнату вошел мальчик в сопровождении мужчины.

— У тебя все дома? — спросил мальчик, глядя на девочку сверху вниз, и весело засмеялся, но она не улыбнулась в ответ, а расплакалась. — Ну, не реви, успокойся, — он достал из кармана леденец и протянул ей.

Дедушка спустился вниз и стал беседовать с мужчиной. В тот день она впервые услышала имя Макграт и первое бранное слово.

— Будь я проклят, если поверю, что твой Фрэд свалился с обрыва! — сказал мужчина.

Мальчик спросил, как ее зовут, и, услышав «Тилли», стал смеясь повторять: «Какое глупое имя — Тилли Троттер».

— Не смей так говорить, Саймон, — оборвал его дедушка. — Ее зовут Матильда.

А мужчина сурово приказал мальчику выйти из комнаты и пообещал поговорить с ним дома.

Но мальчик не двинулся с места. У Тилли до сих пор стояла в ушах фраза, которую он тогда произнес, глядя на дедушку и отца:

— Говорят, что мистер Макграт поджидал лодку. В шахте его не было, он пропустил смену. Билл Нельсон слышал, как его отец кому-то об этом рассказывал.

Когда Саймон это сказал, мужчины подошли к нему, он показался Тилли взрослым, а не мальчиком.

С тех пор для Тилли Саймон всегда был взрослым, настоящим мужчиной. Теперь же всему конец. Ей вдруг почему-то захотелось плакать, желание для нее весьма необычное. Жизнь ее сложилась так, что повода для слез не находилось. Жила она счастливо и беззаботно, окруженная любовью, ее не посылали служить, не отправляли на работу на полях или того хуже — в шахту.

Мать умерла, когда Тилли было семь лет, но девушка редко вспоминала ее. Дедушка с бабушкой окружили ее такой заботой и вниманием, что грустить ей не приходилось вовсе. Тилли старалась платить им не только любовью, но и помогала, как могла. В то же время она прекрасно понимала, что без денег Саймона им не удалось бы сводить концы с концами после того, как несколько лет назад дедушка слег.

Но почему, почему он приносил им деньги? Должно быть, это была его обязанность, потому что, насколько ей было известно, он появлялся с деньгами каждый месяц и за последние шесть лет не пропустил ни одного месяца. Раньше то же самое делал его отец, а Саймон его сопровождал. За этим что-то скрывалось, какая-то тайна, и ей никак не удавалось понять, в чем тут дело.

А как же будущая жена Саймона? Станет ли она допытываться, что за этим скрывается?

Войдя в конюшню, Тилли взяла плетеную корзину и принялась складывать в нее мелкие поленья, сверху насыпала две пригоршни щепок из деревянного ларя. Она широко развела руки, обхватила корзину, рывком подняла и направилась с тяжелой ношей к задней двери. Перед тем как войти, она оглянулась, прислонив корзину к столбу крыльца, и окинула взглядом знакомые просторы, но на этот раз словно прощалась с привычным, окружающим ее миром. Предчувствие грядущих перемен наполнило ее душу смутной тревогой: скоро ей предстояло распрощаться с прежней жизнью и вступить в новую, незнакомую; и сердце девушки болезненно сжалось. Тилли начинала осознавать, что беззаботная легкость, с которой она носилась по холмам или прыгала через ручьи, словно пугливый олень, ушла навсегда. Не сидеть ей больше на пригорке, провожая день и вбирая в себя таинственную тишину ночи, чей незримый поток заполнял укромный уголок в ее душе, где теперь поселилась тревога и зрело понимание того, чему Тилли не в силах была дать объяснение, ибо никогда прежде не знала тяжелых переживаний. Однако девушка чувствовала, что не за горами время, когда ей придется с ними познакомиться.

Уже входя в дверь кухни, Тилли мысленно сделала шаг назад в свое долгое, теперь оставшееся за порогом детство и подумала: "Может быть, он посмотрел бы на меня иначе, будь моя грудь пышнее".

Глава 2

Саймон стоял, прислонившись к воротам фермы, и разговаривал с мистером Марком Сопвитом, хозяином земли, которую арендовал.

— Да, что верно, то верно. Завтра я поставлю голову под хомут, — он с улыбкой кивнул на лошадь.

— Бывает кое-что и похуже, — рассмеялся в ответ Сопвит. — Все зависит от характера наездника.

— Ну, нрав наездника мисс известен, думаю, что смогу с ним справиться.

— Ну-ну, — с сомнением покачал головой Марк. — Нельзя одновременно таскать хомут и ездить верхом. Это невозможно.

— Тут вы совершенно правы, — непроизвольно вздернул подбородок Саймон, — но я всегда добивался того, чего хотел. Между прочим, сэр, позвольте спросить, правда ли то, о чем болтают в округе?

— В разговорах и сплетнях всегда есть доля истины, — тут же посерьезнел Сопвит. — Что же ты слышал?

— Ну, в общем, — начал Саймон и умолк. Поддел ногой камешек, проследил взглядом, как тот запрыгал прочь в облаке взметнувшейся пыли, и только потом продолжил. — Говорят, что подошла вода и шахте теперь конец.

Марк Сопвит ответил не сразу. Сидя в седле, молча смотрел на Саймона.

— Но есть насосы, — наконец заговорил он. — Вода действительно подходила, теперь ее уже откачали. А ты вполне можешь пустить хороший слух, что моя шахта работает и будет работать.

— Рад это слышать, сэр, очень рад.

— Спасибо на добром слове, — черты лица Марка разгладились, тон смягчился. — Желаю тебе счастья и радости в семейной жизни.

— Спасибо, сэр, большое спасибо.

Сопвит приготовился отъехать, вдруг внимание его привлек приближавшийся всадник. Это была молодая женщина, и сидела она в седле, словно влитая. Поравнявшись с ними, она остановила лошадь и взглянула на мужчин. Они, в свою очередь, с интересом наблюдали за ней.

— Доброе утро.

— Доброе, мадам, — вежливо приподнял шляпу Марк, а простоволосый Саймон даже не поднял руки в приветствии.

— Вы мистер Сопвит? — глядя на Марка, осведомилась она.