Изменить стиль страницы

Наверняка!

— Послушайте, Сильви, тут безусловно какое-то Недоразумение!

— Да нет же, уверяю вас…

— Почему же он не передаст эти письма следователю?

— Он предпочитает превратить их в деньги.

— Вы не пригрозили ему обо всем рассказать?

— Пригрозила.

— И что он ответил?

— Он улыбнулся. Никогда не знаешь, что у этих людей на уме. Он заверил, что станет все отрицать, и скажет, будто, напротив, я сама попросила его выдумать это, чтобы вас спасти. Письма в надежном месте. Он отдаст их за двести тысяч франков. В некотором смысле это недорого!

— Но он просто хочет выманить у нас деньги! За письма — это недорого, но дорого — за вранье! Липа — вот все, что он может продать, Сильви! Сплошная липа!

Я был страшно разочарован. Я сердился на нее за ту напрасную надежду, которую она в меня вселила.

Она открыла на этот раз не портфель, а ужасную безвкусную сумочку.

— Он дал мне в качестве доказательства часть письма. Вы узнаете почерк вашей жены?

Дрожа, я взял прямоугольный обрывок бумаги. У меня возникло ощущение, будто через мою руку пропустили электрический ток. Да, это был действительно почерк моей жены. Ровный почерк, с наклоном, с огромными завитушками. Пол-страницы…

Я прочел текст.

«Если мы не видимся несколько дней, я чувствую себя совершенно потерянной. Милый, моя жизнь без тебя делается такой серой… И потому умоляю, приходи скорей».

Отрывок из письма Андре!

Все поплыло перед моими глазами. Задыхаясь я прислонился к стене. Мне было больно.

— Это в самом деле почерк вашей жены? — настаивала Сильви.

— Да.

— Вы уверены?

— Абсолютно!

Я еще раз внимательно изучил обрывок письма. Несомненно, то был почерк Андре.

— Она написала это Стефану?

— Видимо, да. Слуга утверждает, что обнаружил несколько писем, весьма красноречивых. Если мы сможем их заполучить, связь вашей жены со Стефаном будет таким образом доказана…

Ей ни к чему было ставить точки над Я так же, как и она, понимал, какую пользу можно извлечь из этих посланий. Они, попросту говоря, спасали мне жизнь.

— Сильви, нам необходимы эти письма! Срочно!

— Разумеется, но он потребовал двести тысяч франков и…

Она покраснела и замолчала.

Конечно, она не располагала такой суммой. Проблема заключалась в том, что я не мог дать ей денег, поскольку все мои счета были блокированы, а на мое имущество наложен арест.

— У вас нет друга, который мог бы…

У меня был только один друг, способный мне помочь, но я выпустил в него несколько пуль.

— Нет, Сильви, ни одного!

— И никаких родственников?

— Только дальние, где-то в провинции. Они и раньше не дали бы мне ни гроша, а тем более в нынешней ситуации!

— Однако необходимо что-то придумать… Ли спешит. Он нашел себе работу на Лазурном Берегу и завтра уезжает… Он хочет получить деньги до отъезда.

Я пытался найти выход. Двести тысяч франков, это не так уж много… Но когда вы сидите в тюремной камере по обвинению в двойном убийстве — нелегко их достать.

— Подумайте… А что, если я пойду в ваш банк?

— У меня там один пассив.

— Что же делать, Господи! Что делать?

Она нервно ходила по узкой камере, заложив руки за спину, сплетая пальцы.

— Хорошо, я справлюсь сама.

— Но, Сильви…

— У меня есть фамильные драгоценности, доставшиеся мне после отца. Я заложу их в ломбард без ведома матери!

— Нет!

— Почему?

— Я не хочу, чтобы вы делали это ради меня, Сильви. Я не достоин этого.

Если б у нее было побольше опыта, она бы заметила, что мои слова звучат так же фальшиво, как текст из какой-нибудь дешевой пьесы. Но она переживала свое приключение со всей страстью.

— Вы поможете мне их выкупить позднее, Бернар, когда все трудности будут позади.

— Вы сказали «Бернар»!

У нее на губах появилась и тут же исчезла робкая неуверенная улыбка. Я протянул к ней руки. Наверное она устремилась бы в мои объятия, но в дверь постучал надзиратель.

— Время истекло, мэтр…

Слегка пошевелив пальцами, она сделала знак рукой, как бы благославляя меня. Многообещающий знак спасителя.

Когда дверь за ней закрылась, я заметил на полу небольшой прямоугольный обрывок зеленой бумаги… Андре всегда писала на зеленой бумаге. Бледно-зеленой, цвета морской волны, очень скромной. Это соответствовало ее эстетическим принципам… Изменила ли она мне? Да. Если верить этим нескольким строчкам у меня перед глазами.

В общем, осуществив свою махинацию, я лишь реконструировал истину!

Какую же шутку сыграла судьба!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава XII

Опасность отступала. Благодаря этому обнаружившемуся факту мне удастся убедить присяжных… Меня переполняла какая-то совсем новая надежда, и я вновь обрел веру. Напрасно меня повергли в уныние блестящие аргументы следователя Лешуара. Для того, кто отказывается признать свое поражение, еще не все потеряно.

Теперь, узнав эту новость, я буду сражаться до конца. Я всех стану уверять в своей невиновности. Буду кричать во все горло, пока мне не поверят. Я придумаю свою правду, я сам поверю в нее. Прежде всего я должен забыть о том, как все произошло, и думать только о своей версии. Для того, чтобы убедить других, надо как следует убедить самого себя! Преисполненный решимости и уверенности в себе, я сразу уснул…

Но ночью внезапно проснулся. Открыл глаза и взглянул на синеватый свет ночника, черный прямоугольник окна, расположенного столь высоко, что оно почти походило на слуховое. В фиолетовой темноте скудная обстановка камеры выглядела особенно безобразно. Умывальник, унитаз светились мертвенно-белым светом, напоминая больницу. С бьющимся сердцем я приподнялся на локте. Внутри меня зародилась новая боль. Мне не удавалось определить ее происхождение; я не мог разобрать, страдаю я физически или морально. Так или иначе я был сражен силой этого ощущения.

Я сполз с кровати и, добравшись до крана, стал пить медленными глотками безвкусную и ржавую воду тюрьмы. Кран, когда его открывали, издавал звук, подобный шуму старого мотора, натужно работающего на подъеме. Он разбудил обитателей соседней камеры, и те принялись стучать в стену… Я закрутил кран, утер тыльной стороной руки мокрые губы. Я не понимал, что со мной. Меня бросало в жар, я был на грани обморока.

Сев у деревянного стола, я заплакал. Я испытывал не горе, а настоящее отчаяние. Необъяснимое, огромное отчаяние, которое полностью меня опустошало. Я думал об Андре. Она обманула меня… Я прожил рядом с ней годы, ее пассивность, ее спокойная любовь меня тяготили. А она в действительности меня не любила… Она предпочитала мне другого мужчину… Как же она сумела меня провести!

В общем, она умерла, потому что слишком хорошо притворялась. Вызови она во мне ревность, она пробудила бы во мне и интерес, вместо того, чтобы стать для меня обременительным грузом, который мне было все тяжелее тащить по мере того, как увеличивалась моя усталость! Я вновь видел ее в нашем доме, спокойную, внешне счастливую, встречающую меня улыбкой и подставляющую щеку для поцелуя…

Перед моим внутренним взором возникало множество картин. Мирные картины, которые я прежде считал невыносимыми! Какими они казались мне сладостными теперь…

Я подобрал обрывок бумаги и приблизился к ночнику.

Если мы не видимся несколько дней, я чувствую себя совершенно потерянной. Милый, моя жизнь без тебя делается такой серой…

У меня по лицу все текли слезы, обжигая его, словно едкая кислота.

— Андре… — пробормотал я, — Ах, Андре… Я не только тебя убил, но и отучил любить меня…

«Я мог бы сделать тебя счастливой, но вместо того, едва женившись на тебе, я начал медленно тебя убивать. Я задушил тебя скукой…»

Как же этому негодяю Стефану удалось добиться ее расположения? А я, дурак, ничего не заметил… Теперь я понимал, почему он стремился отправить меня на свои марганцевые рудники. Он хотел, чтобы я исчез, но добивался этого осторожно, по-своему. Если говорить о преступлении, не оставляющем улик, то в некотором смысле он сумел бы совершить его лучше, чем я. Еще я понимал теперь его готовность оказать мне помощь… Он это делал не ради меня, а ради Андре…