Ромка же стал холоднее айсберга. То есть вроде все было как всегда. Они сидели за одной партой, хотя Ромка мог бы взять и демонстративно пересесть… ну, например, к Мишке Мокроносу. Они вместе учили уроки, но с таким сосредоточенным видом — никакого шушуканья, шуточек по поводу и без, — что Альбина, заставая их до такой степени поглощенными учебой, не верила своим глазам и несколько раз приходила еще посмотреть.

Одним словом, Ромка старательно делал вид, что они не лучшие друзья, а просто учатся на одном факультете. Миле от этого всего было совсем скверно. Она однажды даже подумала: а не сказать ли ему все как есть? Так и заявить: «Видишь ли, Ромка, профессор Лучезарный не может быть наследником князя Воранта не потому, что это твоя идея и я считаю ее дурацкой, а потому, что наследник князя Воранта… ах да! — еще и Многолика — это, знаешь ли, я».

Но только лишь представив себе, как она будет произносить эти слова, Мила без раздумий отбросила эту идею. Ей от одной только мысли об этом становилось тошно. А чтоб еще вслух сказать! Нет. Ни за что на свете! У нее просто челюсти сведет, если она хотя бы попытается.

Ей казалось, что пока она не произнесла эти слова вслух, они еще не стали реальностью, как будто ей это все приснилось в страшном сне. А сны ведь не обязательно рассказывать? На самом деле, Мила все еще надеялась, что это неправда, а фотография и ее сходство с Многоликом — это какое-то жуткое, невероятное совпадение. Ошибка.

Из-за всего этого она и не могла открыть Ромке, на чем основана ее уверенность, что Поллукс Лучезарный не является наследником князя Воранта и с паучьими метками Многолика никак не связан.

И все же в одном Ромка был прав — с профессором метаморфоз что-то было нечисто. Взять хотя бы их встречу в Алидаде. Разве не очевидно было, что он что-то скрывал? Но, с другой стороны, у людей могут быть личные причины что-либо скрывать. И причины эти могут быть совершенно безобидными.

Вот, например, скрывала же Акулина от Милы, что Велемир предложил ей должность в Думгроте? Скрывала. Милу это тогда очень насторожило, а оказалось все так просто — ничего крамольного.

Впрочем, Мила и сама частенько что-нибудь от кого-нибудь да скрывала. Но ведь не потому, что задумывала что-то плохое; не потому, что хотела причинить кому-нибудь вред. С профессором Лучезарным все может обстоять именно так.

Но каждый раз, рассуждая подобным образом, Мила непременно заходила в тупик. А как же манжета? Золотая манжета, в этом у Милы не было никаких сомнений, принадлежала человеку, который пытался на нее напасть. Одно из двух: либо это все-таки был Лучезарный, либо он сильно заблуждается насчет того, что все его костюмы — эксклюзив.

Что касается последнего видения Милы, то она, как обычно, чернилами нанесла увиденное на кусок пергамента, ничего не перепутав и не потеряв в памяти ни единого символа. Однако по какой-то причине Зачарованное письмо лежало в ее рюкзаке неразгаданное уже несколько недель, и Мила все время откладывала его на потом, каждый раз находя для этого какую-нибудь вполне убедительную причину.

Ноябрь и декабрь показались Миле самыми длинными месяцами в ее жизни. Она была уверена, что, если бы не натянутые отношения с Ромкой, начало зимы не стало бы для нее таким унылым. Декабрь подходил к концу, и чем ближе маячил перед носом Новый год, тем тоскливее становилось Миле.

Уже за неделю до Нового года Белка со слезами на глазах сообщила, что с тридцать первого декабря на первое января у их мамы запланировано ночное дежурство, поэтому на Новый год они с братьями никуда не едут. Она уже узнала у Ромки (Мила, ясное дело, с ним на эту тему не говорила), что тот поедет домой. Уезжали из Троллинбурга на каникулы и Берманы, и Анжела с Кристиной, и Костя с Иларием.

— Вот и вы с Акулиной тоже наверняка поедете домой, — канючила Белка и горестно вздыхала.

Но уже через два дня после этого разговора Акулина сообщила Миле, что придется остаться на новогодние каникулы в Троллинбурге, потому что ей нужно составить программу на второе полугодие, а все необходимое находится в библиотеке и Архиве Думгрота.

— Я бы с удовольствием взяла работу на дом — очень уж соскучилась по Прозору и своему дымоходу, — с искренним сожалением вздохнула Акулина, — но, боюсь, библиотеку Думгрота мне перевезти через границу не позволят. Арестуют на таможне посольства.

Таким образом, Мила несказанно обрадовала Белку тем, что составит ей компанию в новогодние праздники.

* * *

Проснувшись в первое утро нового года, Мила приподнялась на кровати, зевнула, потянулась и посмотрела в окно. Снег валил так густо, будто кто-то наверху решил пропустить облака через мясорубку. За этим снегопадом ничего не было видно: ни неба, ни деревьев — вообще ничего. Казалось, Львиный зев был напрочь отрезан от внешнего мира.

Мила огляделась — Белки в комнате не было. Наверное, уже вовсю пирует в столовой с Берти и Фреди.

От мысли, что все самое вкусное могут съесть без нее, Мила как на пружине вскочила с кровати. Уже через минуту она была внизу. Открыв дверь столовой, Мила увидела Белку и Фреди за столом. Берти сидел на стуле возле Полиглота с огромным блюдом, на котором горой возвышались блинчики с мясом. Берти повернул голову и первым заметил Милу.

— Эй, Рудик! — весело воскликнул он. — Если ты пришла за едой, то, прости сердечно, но, как говорится, кто не успел — тот опоздал. Остатки вот скармливаем нашему большому другу. — Он заботливо забросил в огромный рот Полиглота сразу три блинчика с мясом и добавил с издевательской ухмылкой: — А ты пойди еще поспи.

Полиглот, пережевывая блинчики, довольно улыбался и подмигивал Миле. Его светлые брови-валики катались по лбу от удовольствия.

— Берти, ты невыносим! — фыркнула Белка и повернулась к Миле с извиняющейся улыбкой. — Не хотела тебя будить.

Мила подошла к столу и села рядом с Белкой, напротив Фреди.

— Угощайся. — Фреди протянул Миле большое блюдо с вареным картофелем, политым грибным соусом. — Есть еще селедка под шубой, оливье, гуляш и огромный торт, который даже Полиглоту не осилить.

— Пашему? — поспешно возразил Полиглот с набитым блинчиками ртом. — Я могу шьесть вшё, што угодно.

Берти громко захохотал, пошатнувшись при этом на стуле, но удержал равновесие.

— Ой, лучше ешь и молчи, всеядный ты наш! — продолжая смеяться, велел Берти. — А то грохнусь из-за тебя со стула, продукт по полу запрыгает.

С этими словами он забросил еще парочку блинчиков в рот Полиглота.

— Спасибо, — поблагодарила Фреди Мила, накладывая себе в тарелку картофель.

Она с удивлением посмотрела вокруг.

— А что, кроме нас, никто на каникулы не остался?

— Представь себе, — ответила Белка с очень расстроенным выражением лица. — С восьми факультетов Львиного зева только мы четверо. Я обязательно напишу об этом маме. Пусть знает, что…

Белка не успела договорить, что должна знать ее мама, а Мила не успела положить в рот ни крошки, как в коридоре громко хлопнула входная дверь. Все тут же повернулись на звук, прислушиваясь. Никто не двигался примерно двадцать секунд, но из коридора больше ничего слышно не было.

— Кто-то пришел, — почему-то тихо, почти шепотом, сказала Белка.

— Может, это Альбина? — предположила Мила.

— Альбина у себя в башне, — сказал Берти. — Утром, пока ты спала, позавтракала с нами, поздравила с Новым годом, сказала, что будет у себя, если нам что-то понадобится. Если бы собралась уходить — предупредила бы и назначила бы Фреди старшим. Верно я говорю, брат мои Альфред?

Фреди коротко хмыкнул, со вздохом глянув на брата. Он спокойно помешивал чайной ложечкой сахар в чашке с чаем и, казалось, совершенно не интересовался нежданными визитерами.

— Верно, Берти, — согласился он.

— Может, к нам проникли какие-то темные силы? — прищурив один глаз, предположил Берти таинственным шепотом. — Кто-то решил воспользоваться тем, что нас мало — какое-нибудь опасное недоброе существо.