— Пойду гляну, как у них там, — сказал ей Коди.

Небо тем временем стало прямо-таки ярко-синим.

Бледное солнце освещало верхушки зданий. Потеплело. Коди стоял, широко расставив ноги и подбоченясь, вроде бы совершенно невозмутимый, посмотрел сначала в одну, а потом в другую сторону. Часть поисковой группы — Джо и подростки — как раз заворачивала за угол. Высокая статная негритянка в тюрбане из ярких платков остановилась получше уложить продукты в своих сумках.

Коди свернул направо, в проулок между домами — узкая полоска бетона, окаймленная с одного боку старыми ящиками и мятыми мусорными баками. Миновал окно ресторанной кухни, где вентилятор повеял на него воспоминанием об Эзрином барашке. Обошел облезлую голодную кошку, с хвостом свалявшимся и истрепанным, как ершик для мытья бутылок. Коди был настороже, в затылке у него возникло то особое чувство, без которого на улицах Балтимора никак нельзя. Но шел он не торопясь, вразвалочку, засунув руки в карманы брюк.

«У тебя всегда должна быть цель, — учил его когда-то отец. — Делай вид, что идешь по делу, и никакая шпана не пристанет к тебе». Еще отец говорил: «Никогда не доверяй людям, которые начинают фразу со слов откровенно говоря».Ему же принадлежали высказывания «Главное в боковой подаче мяча — резкий поворот кисти» и «Если хочешь что-нибудь продать, никогда не смотри покупателю прямо в глаза».

«Мы можем рассчитывать только на себя, — говорил Эзра, оправдывая очередной нескончаемый обед. — Нам надо держаться вместе, ведь нас связывает общий опыт прошлого». Жалкая, скудная горстка советов, полученная от Бека Тулла, — больше Коди от отца ничего не видал, — ну куда годится такой опыт прошлого! Послушать отца, выходит, что для успеха требуется иметь только видимость целеустремленности, недоверие к откровенности, ловкость рук и уклончивый взгляд.

Коди вдруг охватила тоска по сыну — по светловолосой голове Люка, по сутулым плечам. (Еще ребенком он поклялся, что скорее умрет, чем бросит своего сына; все что угодно, только не это…) Ему вспомнилась охота, они с Люком почти не разговаривали, стеснялись друг друга. Ну да ничего, может быть, Слоун разрешит ему отправиться в лесной домик и на следующий уикенд, тогда они с Люком еще раз попробуют найти общий язык.

Он вышел на солнечную, почти безлюдную Бушнелл-стрит. Заслонил рукой глаза от солнца, огляделся, и вдруг, как по мановению волшебной палочки, перед ним возник Люк! Он почему-то сидел на ступеньках заколоченного здания. Коди быстро направился к сыну. Люк услышал шаги и поднял голову в тот самый миг, когда Коди поравнялся с ним. Но это был не Люк. Это был Бек. Его серебристые волосы от солнца казались желтыми, он снял пиджак и остался в белой рубашке, острые сутулые плечи поразительно напоминали Люка. Коди остановился.

— Я искал автобусную станцию, — сказал Бек. — Думал, дойду пешком, но, похоже, вряд ли…

Коди вынул платок, промокнул потный лоб.

— Клодетт небось ждет, — сказал Бек. — Ну та знакомая, о которой я говорил. Вот я и решил, что пора возвращаться. Неловко, конечно, — поел и сразу ушел, но ты ведь знаешь, каково иметь дело с женщиной. Я обещал вернуться до ужина. И она верит мне.

Коди сунул платок обратно в карман.

— Теперь-то, — продолжал Бек, — Клодетт наверняка захочет, чтоб мы поженились. Она знает, что Перл умерла, и явно уже строит планы.

Бек расправил свой пиджак и осмотрел его как бы в поисках изъянов. Потом аккуратно сложил подкладкой наружу и повесил на руку. Подкладка была шелковистая, переливалась на солнце, как срез на лежалом мясе.

— Честно говоря, — сказал Бек, — я не рвусь жениться на ней. И дело не только в ее дочери, дело во мне. Во мне самом. Думаешь, у меня не было любовниц? Да я мог бы жениться чуть не на каждой. Многие умоляли: «Напиши жене, разведись, и мы поженимся». «Давай еще подождем», — говорил я, но так ничего и не предпринимал. Сам не знаю — почему.

— Ты оставил нас в ее когтях, — сказал Коди.

Бек посмотрел на него.

— Что?

— Как ты мог так поступить? Как мог бросить нас на произвол матери? — Коди наклонился к Беку и сразу почувствовал легкий запах нафталина от его костюма. — Мы же были тогда совсем маленькими, не могли защититься. Ты был нашей единственной защитой. Мы напрягали слух, ожидая, когда за дверью прозвучат твои шаги, шаги заступника. Но ты отвернулся, палец о палец не ударил, чтобы нас защитить.

Бек смотрел мимо Коди на проезжавшие машины.

— Она доконала меня, — сказал он наконец.

— Доконала?

— Убила все хорошее, что было во мне.

Коди выпрямился.

— Сначала она считала меня прекрасным человеком. Ты бы посмотрел на ее лицо, когда я заходил в комнату. Мы познакомились, когда она уже была старой девой и примирилась с этим. За ней давным-давно никто не ухаживал, подруги просили ее посидеть с детьми, которые называли ее тетей Перл. И тут появился я. И сделал ее счастливой! А себя загубил, сынок. Беда в том, что если я делаю женщину счастливой, то не могу ей ни в чем отказать. Будь она щербатой, уродливой или толстухой — чем хуже, тем лучше! Разведись я с твоей матерью, я бы, вероятно, уже раз шесть женился заново — переходил бы всякий раз к новой женщине, которая была бы счастлива лишь оттого, что видит меня, и уходил бы, как только она, привыкнув ко мне, переставала быть такой счастливой. Именно привычная близость вечно все портит. Не подпускай к себе людей слишком близко, сынок. Разве я не говорил тебе этого, когда ты был мальчиком? На первых порах у нас с твоей матерью все шло прекрасно. Казалось, я просто не мог сделать что-нибудь не так. Однако постепенно она стала замечать мои недостатки. Я не скрывал их; но, как теперь выяснилось, они все же имели значение. Я совершал ошибки, и Перл их видела. Видела, что я слишком часто уезжаю из дома, мало помогаю ей, не продвигаюсь по службе, полнею, много пью, не так разговариваю, не так ем, не так одеваюсь, не так вожу машину. Что я ни делал, все было не так. Все было испорчено. Оборачивалось несчастьем. Привезу из поездки какую-нибудь игрушку, чтобы порадовать вас, а из-за нее непременно начнется скандал — ваша мать всегда найдет к чему прицепиться: то игрушка слишком дорогая, то очень опасная, то слишком сложная. И вы, дети, тоже начинали ссориться, кому первому играть. Помнишь тот набор — лук и стрелы? Я-то думал, все будет хорошо, сблизит нас, поедем всей семьей за город, прикрепим мишень к дереву и станем упражняться в стрельбе. Но ничего не получилось. Сначала Перл сказала, что она не спортсменка, потом Дженни захныкала, что слишком холодно, потом вы с Эзрой заспорили и в конце концов подрались, выпустили стрелу и ранили мать.

— Помню, — сказал Коди.

— Попали ей в плечо. Кошмар. На следующей неделе, пока я был в отъезде, что-то стряслось с ее раной. Возвращаюсь домой, а она говорит, что чуть не умерла. Инфекция какая-то, что ли. Это была последняя капля. В воскресенье вечером я сидел на кухне, пил пиво и вдруг, к собственному удивлению, сказал: «Перл, я ухожу».

— Значит, это тогда ты ушел от нас? — спросил Коди.

— Собрал чемодан и ушел, — кивнул Бек.

Коди сел на ступеньки.

— Понимаешь, — сказал Бек, — я думаю, виной всему — беспросветность. Унылая беспросветность жизни. Все оказалось перепутанным, сложным и нисколько не прекрасным. Я так не мог. Мать могла, а я не мог. Что ж, надо отдать должное твоей матери. — Бек вздохнул и провел рукой по подкладке пиджака. — По правде говоря, когда ушел, я не думал, что когда-нибудь снова захочу увидеть вас. Но потом иной раз и задумывался: интересно, что сейчас делает Коди? Чем заняты Эзра и Дженни? Семья у нас была не ахти какая счастливая, думал я, но так или иначе это все, что есть у человека. К тому времени прошло года два или три с тех пор, как я ушел от вас. И вот однажды вечером я очутился проездом в Балтиморе. Оставил машину в соседнем квартале и пошел к вашему дому. Чуть не замерз, пока ждал на другой стороне улицы: мол, если кто-нибудь выйдет из дома, тогда подойду. И вот появился ты. Сперва я даже не узнал тебя, решил, что в доме живет другая семья. А потом сообразил, что это ты так вырос. Стал почти мужчиной. Ты прошел по дорожке и нагнулся за вечерней газетой, выпрямился, подбросил ее в воздух и поймал — и тут я понял, что ты проживешь без меня. Ведь ты способен на такой беззаботный жест — подкинул газету и поймал ее. Из тебя будет толк, подумал я. И оказался прав, верно? Смотри! Разве из вас не получился толк — живете хорошо, все трое. Это ее заслуга, это Перл добилась. Я и тогда знал: она справится. И я вернулся к машине… После я жил будничной жизнью. Были кой-какие приятели, время от времени появлялись любовницы. Потом кто-нибудь начинал мною восхищаться, и я говорил себе: «Вот бы Перл узнала об этом». Изредка я посылал ей весточку. Сообщал свой последний адрес. Но на самом деле я писал, чтобы сказать ей: «Новый важный начальник очень ценит меня» — или: «Одна дама в восторге, когда я захожу к ней». С ума сойти, правда? Мне кажется, что все эти годы, когда мне выпадала удача, я мысленно как бы выставлял ее напоказ перед вашей матерью. «Вот, Перл, полюбуйся», — думал я; а теперь ее нет, так что же мне делать?