Прижав ладони к стремительно бьющемуся сердцу, хохлушка вдохнула едкие ароматы Китайского квартала в горящие от напряжения легкие. Пару секунд она боролась с искушением задержаться здесь, чтобы перевести дух, но решила не рисковать и со всех ног помчалась к выходу из западни.

Совок коварно выставил изза угла ногу именно в тот момент, когда Мария собиралась завернуть на соседнюю улицу. Споткнувшись о неожиданное препятствие, девушка рыбкой нырнула вперед, проехалась бюстом по асфальту и, наконец, остановилась, врезавшись головой в стену дома.

Перевернув оглушенную добычу на спину, Совок изумленно присвистнул. Декольтированная блузка Крусиграмы не выдержала столь грубого соприкосновения с дорожным покрытием, и сногсшибательные груди хохлушки, хотя и слегка поцарапанные, предстали перед бандитом во всем своем великолепии. Ничего подобного он не встречал даже в самых дорогих борделях.

– Вот это, блин, нирвана конкретная, в натуре, – восхищенно изрек Совок, мгновенно забывая о желании всыпать лжецыганке по первое число за ее оскорбительное поведение на платформе.

– Ну и буфера! Высший класс! – блаженно мычал бандит, стискивая ладонями вышеозначенные фрагменты женской анатомии.

Прикрыв глаза от удовольствия, он мял упругий бюст хохлушки, чувствуя, как снизу поднимается жаркая волна, от которой странно, болезненно и непривычно заныло сердце.

За свою жизнь Совок имел множество женщин. Были и сауны с проститутками, и буйные попойки в компании дешевых или дорогих шлюх, и доступные провинциальные девочки, млеющие от его крутизны, "мерседеса" и тугого кошелька. Он грубо и агрессивно овладевал ими, кичась собственной мужской доблестью, а на следующий день забывал об их существовании, как забывают о вчерашнем ужине. Женщин было много, но ни одна из них до сих пор не оставила следа в его сердце.

Впервые в черствой душе бандита дрогнула и затрепетала тонкая пронзительная струна. Это было так неожиданно и странно, что в первый момент Совок не сообразил, что с ним происходит. Он зачарованно смотрел на неподвижное тело лжерумынки, ощущая, что с этой женщиной он готов нарожать с дюжину детей, прожить вместе сто лет и умереть в один день. Неожиданно Совок понял, что именно это чувство люди называют любовью.

Увесистая плюха, обрушившаяся на левое ухо бандита, грубо прервала поток романтических мечтаний. Оклемавшаяся Крусиграма твердо решила защитить свою честь.

– Ах ты, рожа бандитская, чмо подзаборное, – пронзительно кричала она, осыпая Совка яростными ударами.

– Да тише ты, успокойся!

Перехватив руки девушки, бандит прижал их к земле.

– Прекрати орать – я ничего тебе не сделаю.

– Зато я тебе сделаю, урод! А ну отпусти меня, мудила – штопаные яйца, урка недоделанный! Что тебе от меня надо? Кто ты вообще такой?

– Совок, – представился бандит.

– Совок? – не поняла хохлушка. – Какой еще Совок? Мусорный?

– Мусорато тут причем? Обычный Совок. Кликуха у меня такая. А тебя как зовут?

– Не твое собачье дело! Отпусти!

– Ты, мочалка, больното не борзей, – начиная закипать, прикрикнул на Крусиграму бандит. – У меня разговор короткий. Значит, под румынскую цыганку канаешь? На нашей территории денежки гребешь, а крыше не платишь. Нехорошо получается. Знаешь, что у нас с такими умными делают? Не хочешь неприятностей – сбавь обороты. Можем договориться и похорошему.

Крусиграма и сама понимала, что следовало бы вести себя подипломатичнее, но сдержаться уже не могла.

– Договариваться с тобой? – яростно взвизгнула она. – Накось, выкуси! Ишь, чего захотел, фраер лажовый, фуфло безмозглое, чмырь чугунный…

– Сама дура, – обиженно рявкнул Совок, с трудом удерживая бьющуюся под ним хохлушку.

* * *

Пабло Монтолио сам толком не понимал, чего ради он выскочил из магазина вслед за Крусиграмой. Подыскивая логичное объяснение своему внезапному порыву, он без особого успеха пытался убедить себя, что эта женщина может оказаться ценным источником информации. В то же время нечистая совесть агента подсказывала ему, что в данном случае личные мотивы явно перевесили чувство служебного долга. За хохлушкой его влекла неукротимая природная сила, та самая, что заставляет самца мотылька лететь за многие километры на едва уловимый аромат самки.

Остановившись на перекрестке улицы Кармен и Хоакина Косты, Пабло некоторое время растерянно оглядывался по сторонам. Куда так неожиданно исчезла Крусиграма? В том, что она совсем недавно здесь проходила, не было сомнений – мужское население Китайского квартала продолжало восхищенно присвистывать и обмениваться впечатлениями.

Подбежав к молодому пакистанцу, Пабло спросил его о блондинке в изумрудной блузке и короткой черной юбке. Лицо пакистанца озарилось. Возбужденно размахивая руками, он объяснил, что девушка (ай, какая девушка, мечта, а не девушка!) неожиданно побежала, и за ней погнался какойто мужчина.

– Куда она побежала?

– Туда, в сторону Драссанес, – эмигрант махнул рукой, указывая направление. – Свернула за угол у овощного магазина.

– Спасибо, – на бегу бросил Монтолио.

Он сам не понимал, каким образом выбирал направление. Интуитивно, ни о чем не задумываясь, он лавировал между пешеходами и припаркованными автомобилями, сворачивал на узкие грязные улочки. Пабло, как стремящегося к продолжению рода мотылька, вело по следу сексапильной хохлушки неведомое науке шестое чувство, успевшее атрофироваться у большинства избалованных цивилизацией представителей человеческого рода.

Лейтенант вихрем пронесся по улице Египтян, свернул на Робадор, оттуда в какойто грязный проулок, где до его слуха донесся пронзительный женский крик.

По мере приближения к источнику звука, испанец с облегчением понял, что крик этот исполнен скорее ярости, чем испуга.

– Фраер лажовый, фуфло безмозглое, чмырь чугунный…

Теперь Пабло ясно различал слова, хотя и не мог толком вникнуть в их смысл – как уже упоминалось, в русском сленге он был не силен.

Первое, что увидел лейтенант, завернув в очередной проход, были вздымающиеся над съехавшей блузкой роскошные груди Марии. На самом деле он, конечно, заметил и лежащую на земле девушку, и оседлавшего ее шкафообразного бугая, но сознание Пабло под действием выплескивающихся в кровь гормонов из всей этой драматической картины в первую очередь выделило два восхитительных белых полукружья, увенчанных смертоносными дулами сосков. Зрелище это лишило испанца дыхания, ввергая в почти сомнамбулическое оцепенение.

Из состояния транса агента вывел грубый окрик Совка:

– Ты, козел, что зенкито вылупил? Вали отсюда, пока цел!

Встрепенувшись, как конь при звуке боевой трубы, лейтенант бросился на бандита и мощным рывком отшвырнул его от девушки.

Заправив груди в декольте, освобожденная Крусиграма поднялась, с жадным любопытством наблюдая за ходом поединка.

Совок был на голову выше и килограммов на тридцать тяжелее испанца. Пабло Монтолио, неосмотрительно решивший, что после полученной в тренировочных залах подготовки он без особого труда расправится с наглым здоровяком, довольно быстро убедился в том, что черные пояса по карате и дзюдо не обеспечивают преимущества в бесчестной уличной драке.

Гнусно хохоча, бандит отвечал на проводимые по всем правилам атаки агента мерзкими и подлыми приемчиками, сводящими на нет все усилия Пабло.

Если бы не присутствие Крусиграмы, Совок вырубил бы лейтенанта уже в первую минуту боя, но желание покрасоваться перед женщиной его мечты перевесило доводы здравого смысла. Совок долбил Пабло головой об стену и валял по асфальту, как тренировочный манекен. Иногда он наигранно благородным жестом помогал Монтолио подняться и тут же, хитро обойдя каратистские защиты, сбивал его с ног новым совершенно нетипичным ударом.

– УНИБОС[9], блин, – выполнив очередной гнусный прием, назидательно произносил Совок. – Это тебе не вшивое каратэ.