— Если что-то выглядит чересчур сложным, это еще не значит, что оно не соответствует истине! Когда Колумб догадался, что Земля круглая, в Испании тоже все считали, что он загнул!

Наверное, не надо было поминать Колумба. Если вам для подтверждения своей правоты приходится ссылаться на человека, жившего несколько веков назад, то становится ясно, что вы понемногу теряете почву под ногами. Констелло, очевидно, был того же мнения. Он бросил на меня презрительный взгляд.

— Миссис Риджвей, Земля — круглая (в его устах это сообщение прозвучало свежей новостью), и я готов поспорить на месячный заработок, что письмецо, которое я держу в руках, написано самим Эфраимом Кроссом. — В голосе полицейского послышались ехидные нотки.

Нет, я так просто не сдамся.

— Да разве трудно подбросить записку в машину! Тем более в мою. И тем более в бардачок. — До сих пор я пыталась сохранять спокойствие, но сейчас почти захлебывалась словами, так мне хотелось вразумить непонятливых полицейских.

Если они нашли записку там, где сказал Констелло, — в глубине бардачка, неудивительно, что я ее не заметила. Потому что я никогда туда не заглядываю. Постановила, что лучше этого не делать, после того как в мастерской, куда я пригнала машину, чтобы поменять масло, рабочий обнаружил мышиное гнездо в моем воздушном фильтре.

Это случилось год назад. Рабочий выбросил гнездо, и тогда у меня даже хватило духу посмеяться вместе с ним. Однако с тех пор я взяла за правило не заглядывать в темные уголки машины, которые могут приглянуться мышиной семейке. Я не открываю капот, бардачок и даже не поднимаю водительское сиденье из опасения, что обнаружу там маленьких грызунов-автостопщиков.

— Насколько помню, последний раз я заглядывала в бардачок месяца три назад. У меня спустила левая передняя шина, и потребовалась инструкция, чтобы собрать домкрат и сменить покрышку. Теперь вы понимаете: записку подложили мне в бардачок, о чем я ни сном ни духом не ведала!

Надо бы запомнить одну вещь на будущее, подумалось мне, вдруг опять пригодится: когда попадаешь в лапы полиции — ни в коем случае не тараторь!

Теперь Рид и Констелло смотрели на меня так, словно собирались не только немедленно арестовать, но еще и подвергнуть экспертизе на психическую вменяемость.

— Давайте разберемся, — предложил Рид. — Вы утверждаете, что никогда не открываете свой бардачок, потому что боитесь мышей?

— И не можете сменить покрышку, не заглядывая в инструкцию? — Констелло, казалось, был изумлен даже больше, чем его напарник.

Я перевела дух и попыталась говорить спокойно.

— Я всего лишь хочу донести до вас, что кто-то пытается свалить вину на меня. — Произнеся эти слова, я похолодела. Господи, да ведь это же правда! Кто-то хочет, чтоб меня арестовали за убийство. — Не знаю, кто этот человек, но он именно тот, кого вы ищете!

И он не поленился засунуть записку в мой бардачок. Но когда? И как? Ответы на эти вопросы напрашивались сами собой: "когда угодно" и "очень просто".

Дело в том, что я постоянно забываю запирать машину. Скажете, если я боюсь мышей-автостопщиков, то должна быть более внимательной к таким вещам? Но мне все время надо куда-то бежать — то на смотрины дома, то на оформление сделки, и запирание машины постепенно скатывается все ниже и ниже в моем списке приоритетов. К тому же, для того чтобы забраться в воздушный фильтр, мышке не пришлось взламывать дверцу, не так ли?

А поскольку я такая растяпа, подсунуть мне что угодно проще пареной репы.

— Записку могли подложить, когда моя «тойота» стояла перед агентством Джарвиса Андорфера, — перечисляла я, — или когда она была припаркована у любого из домов, которые я показывала на этой неделе. Или даже когда она стояла здесь, у моего собственного дома!

От мысли, что записку прятали в бардачке, когда я находилась дома, всего в нескольких шагах от машины, мне стало совсем не по себе. До сих пор я избегала смотреть на копов. Но сейчас, поежившись, подняла голову и в упор глянула на Рида.

Я не ошиблась: акула из «Челюстей» даст Риду сто очков вперед по части добродушия.

— Ладно, понимаю, все это выглядит не очень хорошо…

— Вы правильно понимаете, — ввернул Рид.

— …но я говорю правду, — продолжала я, словно и не слышала его замечания, — меня хотят подставить!

Не успела я договорить, как шестое чувство подсказало: Рид и Констелло не прониклись ко мне состраданием. Наверное, сделать такой вывод моему шестому чувству помогла усмешка на лице Констелло. Или то, как Рид презрительно хмыкнул.

— Миссис Риджвей, — осведомился Рид, — вы нас за дураков держите, да?

Я молча смотрела на него. Сперва Рид спрашивал меня о "разных тратах", теперь вот задал такой странный вопрос. Я была почти уверена, что на самом деле он не хочет услышать ответ. Я также была почти уверена, что по моим глазам нетрудно догадаться, что я на самом деле думаю о коричневой парочке, поэтому я быстренько перевела взгляд на пакетик с запиской Кросса.

"А пока мы навеки соединили наши сердца", — гласила она. Соединили сердца, надо же. А ведь старикан был женат. И насколько я знаю, разводиться не собирался, поэтому какая разница, куда и к чему он присоединил свое сердце. Я поморщилась. И кем надо быть, чтобы купиться на этот треп?

Ответ нашелся немедленно: полной дурой.

Увы, было совершенно очевидно, что копы той самой полной дурой считали меня.

— Извините, но вряд ли мы поверим, что против вас плетется заговор, — продолжал Рид. — Это уж больно походит на шизофренические бредни.

Что я могла ответить? Даже у шизофреников есть враги.

— Мне все равно, что вы обо мне думаете, но я говорю правду! Я не знала Эфраима Кросса. — Разумеется, я помнила, что уже раз двадцать говорила эту фразу, но мне казалось, что повторить нелишне. — Поэтому он не мог мне писать. Неужто вы полагаете, что я позволила бы вам обыскивать мой дом и машину, если б знала о письме в бардачке?

Констелло пожал плечами:

— Вы могли позабыть о нем.

— А вам не приходило в голову, что существует куча людей, которым смерть Кросса куда выгоднее, чем мне? — В первую очередь я, конечно, имела в виду миссис Кросс и ее детей. — И уж наверняка такой богатый и влиятельный человек, как Эфраим Кросс, не мог не нажить врагов. Так почему бы, прежде чем набрасываться на меня, не проверить других?

Я не хотела никого обижать. Однако Рид и Констелло немедленно напряглись.

— Миссис Риджвей, можете не сомневаться, мы проверяем все версии, — заявил Рид, тыча в меня пальцем. — И не надо нас учить, как нам следует выполнять наш профессиональный долг.

И тут этот самый профессиональный долг потребовал пройтись по моему дому второй раз. С удвоенной энергией.

Я отреагировала более чем сдержанно. Просто-напросто снова плюхнулась на диван от Этана Аллена и даже схватила каталог «Шпигеля», делая вид, будто активность полицейских меня ничуть не беспокоит. Однако притворяться с каждой минутой становилось все труднее. Особенно когда Рид и Констелло с грохотом открывали ящики шкафов или тяжело топали над моей головой.

Меня так и подмывало ринуться на второй этаж и объявить им, что с меня хватит. В конце концов, пора предъявить ордер на обыск! Но, поразмыслив, я решила не дергаться. Если начну орать и бесноваться, они наверняка воспримут такое поведение как еще одно доказательство моей вины. И тогда их уже труднее будет выпроводить. А то и арестуют за что-нибудь, например за сопротивление властям. Или за нарушение тишины. Или за беспорядок в ящике для нижнего белья. Повод всегда найдется.

Если, конечно, они не нароют новых улик, чтобы арестовать меня за убийство.

Не припрятан ли в доме какой-нибудь порочащий меня пустячок? Уходя, я никогда не забываю запирать дверь, поэтому подбросить улику в дом потруднее, чем в машину. Следов взлома я тоже прежде не замечала. Но разве при таких обстоятельствах будешь в чем-нибудь уверенной?