Его дело продолжил крупный ученый, специалист по искусству Фландрии XVII века Лео ван Пойвельде. Ему принадлежит идея новой экспозиции музея, основной принцип которой состоит в наиболее выгодном показе шедевров. Менее интересные произведения были отправлены в хранилище. Он же предпринял крупные реставрационные работы по расчистке потемневшего лака на картинах и снятию позднейших поправок, что вызвало бурю протеста и волнений в различных кругах Бельгии. Однако реставрация была проведена на высоком научном уровне, и ее результатом было открытие заново живописного богатства многих шедевров. Лео ван Пойвельде организовал в стенах музея крупные выставки, на основе которых им были написаны главнейшие научные труды, такие, как монографии о Рубенсе, ван Дейке, Иордансе и исследование эскизов Рубенса.
Мастер из Флемалля. Благовещение. Фрагмент
Музей состоит из двух больших коллекций старого искусства и искусства XIX–XX веков, которые находятся в разных зданиях. Пополнение музейных коллекций осуществляется покупками произведений, а также дарами частных лиц, что чрезвычайно распространено в Бельгии. Пожертвования картин в музей делаются часто в память родных или друзей, что непременно отмечается в больших этикетках и каталоге. Как ни интересны отдельные собрания других художественных школ, брюссельский музей остается хранилищем прежде всего национального искусства. Одним из самых ценных разделов музея является коллекция старой нидерландской живописи.
Еще несколько десятилетий назад, не говоря уж о XVIII и XIX веках, нидерландская живопись XV века мало кого интересовала.
Это не значит, что ее не собирали и не дорожили ею, но, дав когда-то мощный импульс развитию искусства Северной Европы, она осталась далеким первоисточником, о котором забыли. Наше время воздает ей должное, считая искусство той эпохи одной из величайших вершин в развитии духовной и эстетической деятельности человечества. Нидерландские мастера XV века обладали не только высоким художественным мастерством, но и удивительной нравственной чистотой и душевной честностью. Для того чтобы быть художником в ту пору, нужно было не только много знать и владеть профессиональными навыками. Это был труд, опирающийся на глубокое чувство нравственного долга перед людьми. Старые мастера умели ответить в своих творениях и тому, что объединяло всех людей в их этических идеалах, и их личному чувству. Это знание общего и частного было гармонично.
Мы уже упоминали о том поистине великом значении, которое имело искусство Яна ван Эйка для художественной культуры Нидерландов XV века. Но нельзя представлять себе его одиноким гением, открывшим все горизонты искусства XV века. Творчество ван Эйка при всем его революционном дерзновении опиралось на огромную художественную традицию и впитало светоносность живописи витражей, утонченную культуру рисунка международного стиля, богатство наблюдений книжной миниатюры, одухотворенную выразительность средневековой скульптуры. В одно время с ним работал другой выдающийся художник, которого мы называем условно Мастером из Флемалля, по имени селения, где были найдены три его работы. В настоящее время почти все ученые склонны идентифицировать его с достаточными основаниями с живописцем из Турне Робером Кампеном (ок. 1379–1444), который был учителем Рогира ван дер Вейдена.
Рогир ван дер Вейден. Портрет Жана де Коимбра
«Благовещение» брюссельского музея считается авторским повторением алтаря Мерод в Нью-Йорке. Действие происходит в комнате бюргерского дома. Благодаря открытой двери чудесное появление ангела воспринимается логически как приход его в дом Марии. Фигуры находятся в интерьере, заполненном предметами, изображенными с материальной убедительностью и тщательным воспроизведением деталей. Камин украшен двумя подсвечниками, в одном из которых можно видеть оплывшую от нагара свечу, и гравюрой с изображением св. Христофора, одно из самых ранних свидетельств существования в то время гравюры на дереве. Мастер проявляет огромный интерес к перспективной передаче пространства. Используя высокую точку зрения, чтобы показать предметы с наиболее выгодной для их опознания позиции, он резко сокращает перспективные линии, которые сходятся на высоте открытых деревянных ставен между окнами. Таким образом он сближает передний и задний планы для образования замкнутого пространства интерьера. Этот прием дает ему возможность не только построить пространство комнаты, но и активизировать его, привнести момент своеобразного эмоционального напряжения, усложненного игрой складок одежд фигур первого плана. На многоугольном столе стоят расписной кувшин с лилиями, подсвечник и раскрыта книга, страницы которой как бы колеблются от движения воздуха, — наивная иллюзия, долженствующая лишний раз подтвердить реальность изображенного.
Рогир ван дер Вейден принадлежит к той же блестящей плеяде мастеров нидерландского Возрождения. Сведения о его жизни слишком скупы, чтобы служить материалом для подробной биографии знаменитого художника. Он родился в Турне в 1399 или 1400 году и умер в Брюсселе в 1464 году. Его учителем был Робер Кампен из Турне. С 1435 года он живет в Брюсселе, получив звание городского художника, окруженный почетом, славой, имея собственный дом и располагая средствами. В 1450 году Рогир совершает путешествие в Рим. Известность его столь широка, что в 1460 году миланский герцог Франческо Сфорца отправляет к нему в ученики своего протеже, художника Бугатти. Рогир был тесно связан с придворным кругом герцогов бургундских.
В брюссельском музее хранятся два портрета его работы. Один из них представляет собой правую часть диптиха с изображением Лорана Фруамона, заказчика картины (левая створка с изображением богоматери находится в музее города Кан). К сожалению, большинство диптихов ныне разобщено. Тем самым зритель лишен возможности рассматривать композицию в целом. Задумывая диптих, художник ставил своей целью раскрыть в модели лучшие свойства души, пробуждаемые в человеке созерцанием прекрасного, которое воплощено им в идеальном и возвышенном образе богоматери. По замыслу мастера человек оказывается в непосредственной близости к божеству и становится таким образом сопричастным совершенству.
Образ Лорана Фруамона изолирован от внешней среды для возможно более полного раскрытия его душевного состояния, но не настолько, чтобы это нарушило верность его общей жизненной характеристики. Несколько меланхолический и лирический характер выражен в спокойном, даже как бы замедленном движении рук и мягкой улыбке, чуть тронувшей губы. Некрасивость удлиненного, немного плоского лица скрадывается благодаря открытому ясному взгляду больших, круглых, выпуклых глаз, словно излучающих приветливость и доброту. Линия контуров смягчена, форма лица тонко промоделирована, мазки спрятаны за ровной нежной красочной поверхностью. Рогир слегка подчеркивает детали костюма (кусочки белого полотна рубашки, видной около ворота и манжет) и пишет модель на фоне узорчатой ткани, чтобы внести необходимое ощущение интерьера и естественной связи своей модели с обычным миром.
Напротив, в портрете Жана де Коимбра, португальца по рождению, племянника герцога Филиппа Доброго, мягкое созерцание жизни уступает место напряженной активности. Этот портрет уже не составляет часть диптиха, он существует сам по себе.
Мужской образ дан здесь со всей неповторимой индивидуальностью характера. Если рассматривать линейно-ритмическую композиционную структуру портрета, то заметно, что она состоит из как бы сталкивающихся линий. Резкость их служит выражением внутренней напряженности образа. Стрела (эмблема придворной должности) прижата к груди неловким жестом большой руки. Открытая сильная шея и крупные черты красивого лица говорят о мужестве и смелости. Тяжелая цепь ордена Золотого руна лежит на правом плече, словно обозначая его ширину. Образ полон драматизма и сообщает зрителю чувство тревоги, которое, несомненно, испытывал сам художник, вглядываясь в черты прекрасного юноши. Горячность, обидчивость, вспыльчивость, соединенные с мужеством и неукротимой отвагой, внушают опасения за его судьбу, волнение искажает его черты, словно судорогой пробегая по лицу. В нем есть оттенок горечи страдания и той печали, которую португальцы называют «saudade». Не случайно Рогир сосредоточивает на лице все внимание, пораженный выражением страстей и эмоций, раздирающих душу Жана. Линии четкие и крупные обобщают формы, придавая облику портретируемого определенность, устойчивость, которая тут же на глазах обнаруживает свою шаткость. Рогир первый из художников в нидерландском искусстве угадывает изменчивую жизнь души человека, то есть то, что так гениально в своих портретах разработает Рембрандт спустя почти два столетия.